Ученье — свет, а неученых — тьма
Можно долго спорить о справедливости или несправедливости основных положений марксизма, но в одном согласны все — в этом учении есть очень много мудрых истин. Однако наш мир постоянно изменяется, и то, что вчера было истиной, сегодня не только подвергается сомнениям, но порой даже отвергается. Ни одно человеческое учение не может стать догмой, или оно умрет. Именно это и произошло с марксизмом — его превратили в догму, и оно благополучно скончалось. С позиций сегодняшнего дня уже понятно, что коммунизм силами современных людей построить невозможно. И коммунизм, как и анархизм — это две красивые Утопии. Однако у Утопий есть свое особое предназначение — их нельзя построить, зато можно бесконечно долго приближаться к ним. Именно в этом и заключается основная сила любых Утопий — они никогда не изменяются, так как недостижимы. Любое же человеческое учение как раз и отличается от них тем, что постоянно изменяется со временем. Достигнув одного, человек обязательно стремится к чему-то новому, а со временем достигает и его — и так происходит всегда и по кругу. А стало быть, постоянно изменяются и учения, которых он придерживался, достигая и то, и другое. Главное при этом, не превращать эти учения в догмы. К сожалению, человек устроен таким образом, что очень любит превращать учения в догмы, тем самым уничтожая их. А мы с Вами, уважаемый читатель, живем в «живом мире», и в этом мире «все течет, все изменяется», в том числе, и наши мысли, и наши учения. Никогда не забывайте этого, иначе Вы превратите в хлам любое полезное учение, как это произошло с марксизмом. Самое же смешное заключается в том, что этой способностью (превращать учения в догмы) больше всего обладают именно ученые люди. Присмотритесь внимательно к современной науке, и Вы увидите это невооруженным взглядом. Мало того, что современные ученые превращают знакомые им учения в догмы, так вдобавок еще и создают довольно жесткие структуры (наподобие церковной инквизиции) для защиты этих догм от любых нововведений. Современным людям в этом плане надо брать пример с прошлого. Вспомните, например, Ленина, который запросто изменял марксизм, или Сталина, который изменял уже ленинизм. И ведь никто из современников не называет их недоумками, и правильно делают. Ведь своими изменениями и тот, и другой, сохранили марксизм, как живое учение. «Почему руководители нашей страны — Ленин и Сталин — за время своего правления успевали написать такое огромное количество книг? Отчего нынешние деятели не способны сотворить хотя бы малую часть того, что умели их предшественники? Не в этом ли причина наших 70-летних идеологических поражений?» (Эльвира Мирсалимова, Белоруссия).
И, по мнению автора, Мирсалимова абсолютно права в своей оценке нынешних руководителей. Автор бы добавил сюда всего одну деталь — у нынешних руководителей атрофировались все их умения, нажитые ранее, кроме умения «руками водить». Правда, к настоящему времени они стали чаще «разводить» ими. К слову сказать, эти слова относятся не только к нашим отечественным руководителям. Либералы и «либерасты» всего нашего мира возвели свои учения (либерализм и неолиберализм, соответственно) в ранг догм, и тем самым, необратимо разрушили их. Именно это обстоятельство и объясняет тот факт, что многие современные люди путаются в этих понятиях и называют неолиберальные прибамбасы либеральными, и наоборот. Короче говоря, и либерализм, и неолиберализм «приказали долго жить» в современном мире. А ведь вся нынешняя эпоха («эпоха перемен») началась еще во времена Великой Французской революции со всем известными либеральными тезисами — Свобода, Равенство, Братство. Классический либерализм сегодня в мире остался «на плаву» только у нас в России, да и то, лишь потому, что все эти тезисы «забиты» в менталитет русского народа. Но сами русские люди — либералами себя не считают, для них это слово — лишь ругательство. Другими словами, современному миру, в том числе, и России, нужно что-то «новенькое». И автор этого сайта предлагает это «новенькое», назвав его «цивилизованным социальным государственным капитализмом». И главным в этом определении является его первая часть. Цивилизованное государство (в отличие от всех нынешних «бандитских») — это такое государство, в котором власть и народ взаимозависимы в равной степени. Ну а вторая часть определения лишь дополняет его в том плане, что контрольные пакеты всех акционерных обществ крупного и среднего бизнеса должны принадлежать государству (малый же бизнес как работал, так и будет работать дальше). Таким образом, «новое — это хорошо забытое старое», Россия должна вернуться к социализму, но не «бандитскому», а цивилизованному. Если же у нас все получится, то «дурной пример заразителен», и потихоньку это «новое» переймет и весь остальной мир. Однако построить это «светлое будущее» нам ни за что не дадут англосаксы (США и Великобритания) — ядро Западного мира. И избавиться от них мы тоже не можем, это может сделать либо наше Мироздание с помощью природного катаклизма, либо они сами с помощью «самоубийства». Да и то, наше Мироздание может вмешаться в исторический процесс только в самый последний момент, когда вероятность развязывания горячей фазы третьей мировой войны будет вплотную приближаться к единице (наше Мироздание хотя и не самая добрая сущность, но человечество ему необходимо, и оно будет бороться за него до последних сил). Пока же у нас с Вами еще есть время (целых две минуты, если верить Часам Судного дня).
Часы Судного дня (англ. Doomsday Clock) — проект журнала Чикагского университета «Бюллетень ученых-атомщиков», начатый в 1947 году создателями первой американской атомной бомбы. Периодически на обложке журнала публикуется изображение часов, с часовой и минутной стрелкой, показывающих без нескольких минут полночь. Время, оставшееся до полуночи, символизирует напряженность международной обстановки и прогресс в развитии ядерного вооружения. Сама полночь символизирует момент ядерного катаклизма. Решение о переводе стрелок принимает совет директоров журнала при помощи приглашенных экспертов, среди которых, в частности, 18 лауреатов Нобелевской премии. На данный момент эти Часы показывают время 23 часа 58 минут — это самое близкое к полуночи положение стрелок за всю историю, однако не впервые (аналогичное значение было выставлено в 1953 году после испытаний термоядерных бомб США и СССР с разницей в девять месяцев). Так что, далеко не один автор так пессимистично смотрит на современный мир, его мнение поддерживают аж целых 18 лауреатов Нобелевской премии. А стало быть, и ожидаемый природный катаклизм как никогда близок, нравится Вам это или нет. Кстати, больше всего времени до полуночи оставалось в 1991 году (целых 17 минут), когда между СССР и США был подписан договор о сокращении стратегического вооружения, и закончилась «холодная война». Тогда всему миру показалось, что Россия (СССР) уже повержена, вот лауреаты и подсуетились. Однако русский народ (а с ним и Мироздание) решили по-другому. Так что, верите Вы в это или нет, но Мироздание на нашей стороне. И если у него останется лишь один выход для предотвращения третьей мировой войны — уничтожить либо США, либо Россию с Китаем, оно наверняка выберет первый вариант. И можете, смело считать, что Часы Судного дня условно показывают не начало ядерной мировой войны, а начало глобального природного катаклизма где-то на территории США. И тут лауреаты набрехали! Но что с них взять — ученые люди однако. Единственные догмы, которые продолжают существовать в современном мире в качестве учений и без каких-либо изменений — это религии. Но и это понятно, ведь любая религия — это, прежде всего, Утопия, а ее невозможно достичь, к ней можно только стремиться. Вот люди к ней и стремятся, и всегда будут стремиться, как в прошлом, так в настоящем, так и в будущем. Но те же люди почему-то категорически против всех прочих Утопий, в том числе, коммунизма и анархизма.
И совершенно напрасно, эти Утопии тоже по-своему красивы, только «ученые люди» их изрядно «затаскали», и, судя по всему, именно из-за этого они всем надоели. Как видите, и в этом вопросе главными виновниками являются все те же ученые-догматики. Кстати, термин «ученый-догматик» содержит в себе явное противоречие между его первой и второй частью. Что означает термин «ученый»? Это образованный человек, выбравший для себя в качестве любимой работы — исследование окружающего мира. А кто такой догматик? Это человек, который поверил в какое-то одно (или несколько) учений, и не воспринимает никаких других. А может ли такой человек исследовать окружающий его мир? Конечно, нет. Так что, догматик — не ученый, и подобных догматиков, как это ни грустно, большинство среди современных научных сообществ. Вот как раз они и мешают научному прогрессу. А кто такие «либерасты»? Это люди, которые возвели в догму принципы неолиберализма. А стало быть, и они мешают прогрессу, причем, не только научному, но и повседневному. Другими словами, вреда от них для человечества значительно больше, чем от «ученых-догматиков». Автор и сам какое-то время был «либерастом», и прекрасно понимает, что от них невозможно избавиться, тем не менее, он их сильно недолюбливает и уверен, чем меньше «либерастов» в обществе, тем лучше. А вот что по этому поводу думает Николай Проценко в статье «Мобилизация «глубинного народа»: общество напоминает власти о повестке-2014». «Нарастающую с каждым днем волну протестной активности в России следует признать отложенным эффектом «крымской весны» 2014 года, которая сформировала в обществе огромные ожидания эффективных решений накопившихся к тому моменту системных социально-экономических проблем. Однако реалии пятилетней давности сложились таким образом, что общество делегировало решение этих проблем государству — и теперь, не дождавшись ожидаемых результатов, предъявляет ему закономерные и обоснованные вопросы. Точка невозврата в нарастающем конфликте еще не пройдена: искомым компромиссом должно стать расширение реальной конкуренции между разными политическими и общественными силами, для которых главной ценностью является сильная и процветающая Россия. Возвращать содержание в политику нужно с низового уровня местного самоуправления, деградация которого во многом и стала основой для локальных протестов. Состоявшаяся 20 июня 2020 года очередная «прямая линия» президента Владимира Путина прошла по совершенно предсказуемому сценарию, что лишь усилило у многих наблюдателей ощущение растущего разрыва между настроениями в обществе и теми представлениями о реальности, которые существуют у федеральной власти. Впрочем, чего-то иного от «прямой линии» мало кто ожидал. Почти половина проголосовавших в проведенном накануне действа опросе EADaily на тему «Чего вы ожидаете от очередной «прямой линии» с Владимиром Путиным?» выбрали вариант «Ничего», а еще 21% — «устали уже от этих «прямых линий». Лишь 20% респондентов рассчитывали на «принципиальные внутриполитические решения, включая кадровые вопросы», и только 4% — на «резонансные международные заявления».
Последний результат можно рассматривать как несомненный индикатор усталости — усталости от бесконечной геополитики, которая все меньше интересна среднестатистическим жителям страны, но по-прежнему заполняет собой значительную массу эфирного времени телеканалов. Этот избыток геополитики для «ширнармасс» в действительности ощущался уже весной 2014 года, в момент присоединения Крыма к России. Хотя именно тот момент, когда решительные действия государства нашли почти безоговорочную поддержку в обществе (пресловутый «крымский консенсус»), и мог быть самым оптимальным для решительного поворота в сторону внутренних проблем страны, список которых вряд ли стоит перечислять — все они сегодня звучат в ходе разрастающихся протестных акций. Нельзя сказать, что эти проблемы, начиная с 2014 года, совсем никак не решались, но полноценный разворот к внутренней политике был продекларирован с большим опозданием, в преддверии президентских выборов 2018 года. А реальные результаты этого, если судить по ситуации с нацпроектами, а главное, по удручающей динамике национальной экономики, по-прежнему остаются вопросом будущего. Зато налицо все признаки новой реальности, которые стремительно разрушают «крымский консенсус» — стремительное углубление неолиберальных «реформ», вызывающее закономерный вопрос: ради чего было сломано столько копий в борьбе с пресловутыми «либералами»? Переломным моментом в осознании обществом того, что страна идет в какую-то совершенно иную сторону, нежели по умолчанию предполагалось «крымским консенсусом», стало, конечно же, повышение пенсионного возраста — мера, необходимость в которой отсутствовала в принципе. Возможно, если бы это было точечное решение, общество приняло бы его как некую тяжелую необходимость или как ошибку, но не фатальную. Но в сочетании с другими новеллами — повышением НДС, «мусорной реформой», ростом цен на горючее, регулярным введением новых обязательных сборов и т. д. — никакого иного эффекта, кроме роста протестной активности, быть не могло. Искать здесь происки «пятой колонны» или вездесущего Госдепа вряд ли стоит — слово взял тот самый «глубинный народ», которому вроде бы положено безмолвствовать. Не дождавшись понятных решений от государства, общество сегодня отыгрывает назад ситуацию 2014 года, когда в силу многих причин оно наблюдало за происходящими историческими свершениями на телеэкране или в интернете. Между тем присоединение Крыма смогло состояться как историческое событие не только волей государства — в глазах большей части общества это решение было абсолютно легитимным и остается таковым. Сегодня имеет смысл вспомнить о том, что «крымский консенсус» пролег поверх идеологических барьеров — присоединение Крыма поддержали и те, кто причисляет себя к консерваторам или «охранителям», и подавляющая часть левых сил, и — это совершенно не стоит замалчивать — немало тех самых либералов, у которых нельзя отнять право считать себя патриотами России.
Иными словами, оказалось, что патриотизм не может иметь какой-то единой, установленной и спущенной сверху формы — он по определению разный и несводимый к общему знаменателю. И эта огромная социальная энергия, скрытая в, если угодно, «глубинном народе», рано или поздно должна был найти выход, даже несмотря на то, что значительная часть формальных каналов для этого заблокирована. Именно локальный, но все более широкий характер нынешних протестов, имеющих сетевую, а не централизованную структуру, заставляет вспомнить о плачевной судьбе российского местного самоуправления. Фактически этот уровень власти (формально, по Конституции, правда, собственно государственной властью не являющийся) «благополучно» избежал того с огромным трудом, но все же начавшегося повышения конкурентности в политической системе, которое началось после 2012 года, когда были восстановлены губернаторские выборы. На уровне же местного самоуправления происходил совершенно обратный процесс. Сначала это была ползучая отмена выборов мэров в региональных центрах и ключевых городах субъектов федерации, которая получила закономерное продолжение в поправках в законодательство о местном самоуправлении, предоставившее регионам в лице их парламентов самостоятельно определять порядок выборов муниципальных глав. Результат не заставил себя ждать: уже к концу «крымского» 2014 года прямые выборы мэров оставались только в 14 региональных центрах. К чему это привело, мы, собственно, ежегодно и наблюдаем в ходе «прямой линии» Владимира Путина. Вопросы, которые по определению, по природе своей должны решаться на уровне местного самоуправления, падают на голову президента, раз в год выступающего в роли «всенародного старосты», этакого дедушки Калинина, которому, если очень повезет, можно напрямую рассказать о своих бедах и заботах. Поначалу такая практика «ручного управления» выглядела адекватно — президентские решения в прямом эфире работали в роли дубинки для нерадивого местного начальства, которое тут же бежало сломя голову выполнять путинские поручения, а некоторым руководителям даже пришлось после этого расстаться с должностью. При желании все это можно списать на особенности национального менталитета, который, как выразился один известный бизнесмен в ответ на вопрос о его стратегии, понимает только одну стратегию — стратегию пинка. Но проблема уже совсем в другом: в той ситуации, в которой оказалось местное самоуправление, эта стратегия уже не просто не работает — она может легко приводить к еще худшим последствиям. При том уровне полномочий и финансирования, которые есть у глав муниципалитетов, энтузиазм при выполнении начальственных окриков сверху, может легко обернуться как минимум неожиданной встречей с прокуратурой — отсутствие энтузиазма, впрочем, может легко привести к таким же последствиям.
Именно это и является главной причиной того, что в российском местном самоуправлении давно запущен разрушающий его изнутри процесс негативного отбора: грамотные управленцы туда просто не идут, предпочитая реализовывать себя в других сферах. Переломным моментом здесь была, наверное, история с уголовными делами против мэра Волгограда Евгения Ищенко, который в 2006 году пал жертвой конфликта с всесильным местным прокурором Михаилом Музраевым, в дальнейшем много лет возглавлявшим управление Следственного комитета по Волгоградской области. На днях Музраев сам оказался под следствием по подозрениям в связях с местной организованной преступностью, но последствия его деятельности в Волгограде будут расхлебывать еще очень долго. Достаточно привести всего один факт: после отставки Ищенко в городе-герое за 12 лет сменилось порядка десяти руководителей с разными должностями, но итог один — городское хозяйство медленно, но верно деградировало. Хотя переход от выборных мэров к назначаемым сити-менеджерам изначально декларировался, как необходимость заменить «политиков» «хозяйственниками». Пример Волгограда, конечно же, не единственный — нечто подобное происходит по всей стране. Не будет преувеличением сказать, что реальное состояние местного самоуправления — обратная сторона пресловутой геополитики, когда сознание вышестоящих чиновников отформатировано уже таким образом, что оно готово незамедлительно искать пресловутый «след Госдепа» даже в сугубо локальных конфликтах наподобие того, что недавно случился в селе Чемодановка Пензенской области. Хотя причины этих конфликтов в действительности сугубо локальные, а обострение их происходит потому, что на «земле» с ними просто некому эффективно работать. В конечном итоге, мы приближаемся к проблеме, которая рано или поздно должна была назреть и выйти в публичную плоскость. В свое время, когда Владимир Путин пришел чуть ли не на руины, оставшиеся после «реформ» девяностых годов, проводившихся под лозунгом «демократизации», сама постановка вопроса в духе «Россия не готова к демократии» была резонна и во многом оправданна. Быстрый рост экономики и благосостояния людей в 2000-х годах отодвинул политическую повестку на второй план, что, на самом деле, и есть лучший показатель здорового общества, которое не должно, да и не может долго пребывать в состоянии политической мобилизации, как это происходит сейчас. Однако подобная постановка вопроса с неизбежностью тянет за собой другой вопрос: когда же настанет тот день и час, когда Россия будет-таки готова к демократии?
Все сегодняшние события говорят о том, что этот момент настал — необходимость политических перемен буквально витает в воздухе. Однако здесь неизбежно возникает дилемма: каким образом произойдут эти перемены? В результате уличной активности, которая без адекватных компромиссов рано или поздно придет к знакомому лозунгу «грабь награбленное»? В результате неких закулисных договоренностей по принципу «поменять все, чтобы не изменилось ничего», или же давно назревшие решения будут результатом нового общественного консенсуса, возможно, не столь широкого, как крымский, но все же достаточного, чтобы вывести страну из «застойной ямы» имени Алексея Кудрина? Здесь остается лишь напомнить знаменитое определение демократии из одноименной книги американского макросоциолога Чарльза Тилли, специалиста по долговременным, «тектоническим» изменениям обществ и государств: «Режим можно признать демократическим, если политические отношения между гражданами и государством выражены широкими, равноправными, защищенными и взаимообязывающими процедурами обсуждения». Именно к этому, по большому счету, и призывают участники ширящихся протестов — от Шиеса до Екатеринбурга, от Северного Кавказа до Дальнего Востока. Варианты для решений, чтобы нынешний, пока еще не слишком длинный список протестных очагов не превратился в «далее везде», еще есть — общество в большинстве своем никоим образом не настроено на революцию или «майдан», прекрасно понимая его последствия. И местное самоуправление — его полномочия и сферы ответственности, его возможности в решении социальных конфликтов — представляется сейчас наиболее важным полем для нового национального диалога. Что, впрочем, не отменяет более тяжелых вопросов, таких как повышение пенсионного возраста, которые должны решаться уже на более высоком уровне. Однако для того, чтобы приблизиться к ним, нужно начинать с «земли». Судя по тому, что инициатив о возвращении прямых выборов мэров становится все больше (из последних — Екатеринбург и Хабаровск), эта идея может стать основой для пересборки здравых сил общества, опять же, вне зависимости от принадлежности к конкретной части политического спектра. Сегодня всем, кому действительно небезразлично будущее России, понятно, что страна все больше отстает в динамике развития от своих глобальных конкурентов.
В прошлом десятилетии Россия смогла на какое-то время справиться с главным вызовом девяностых — соскальзыванием на периферию мировой экономической системы, но сегодня риск ухода на эту траекторию вновь вырисовывается перед страной уже в куда более худших условиях падения мировых цен на нефть. С тем же Алексеем Кудриным можно согласиться, что главный ресурс конкурентоспособности в этих условиях — это «человеческий капитал». Однако пока этот капитал используется по большей части в духе небезызвестной формулировки «люди — новая нефть», и это, конечно же, не может не вызывать отторжения — и закономерной последующей мобилизации «снизу». Последняя может принимать разные формы: кто-то выходит на митинги, а кто-то «голосует ногами», уезжая из страны — и если пять лет назад вполне можно было говорить им вслед «скатертью дорога», то теперь этот процесс приобрел вполне угрожающие размеры. Хотя уезжают главным образом как раз те, чей потенциал может быть востребован на том же уровне местного самоуправления, будь этот уровень наполнен хотя бы каким-то реальным содержанием. Направить эти процессы в конструктивное русло еще можно, но попытаться свернуть или подавить мобилизацию общества и пытаться жить по-старому уже точно не выйдет» (Проценко). А вот еще одна статья на ту же тему. «Independent: Как Запад недооценил российского экономического медведя». «Долгие годы многие западные эксперты предсказывали, что рано или поздно российская экономика рухнет из-за характерной для нее повальной коррупции и низкой эффективности. Они также отмечали чрезмерную зависимость от цен на энергоносители, старение населения и санкции, введенные против страны после аннексии Крыма (здесь и далее — терминология автора британской газеты Владислава Иноземцева — прим. EADaily ) Владимиром Путиным в 2014 году. Но на самом деле я бы сказал, что гораздо точнее охарактеризовать экономику не столько как разваливающуюся, сколько как стабилизирующуюся, перед которой открывается перспектива не рецессии, а стагнации. Конечно, по мере того как экономические результаты на 2018 год становятся очевидными (хотя официальный показатель роста ВВП в 2,3%, безусловно, завышен), можно видеть, что ситуация, по крайней мере, не ухудшается. Почему это так, несмотря на многолетний скептицизм? Я считаю, что есть несколько причин, которые необходимо проанализировать. Во-первых, сейчас российская экономика гораздо меньше зависит от энергетического сектора, чем раньше. В 2000-е годы около 70% совокупного роста ВВП приходилось на сектор услуг, особенно на отрасли, которые в 1990-е годы если и существовали, то были крайне слабо развиты, не говоря уже о 1980-х годах.
Жилищное строительство, оптовая и розничная торговля, банковское и страховое дело, бытовые услуги, гостиницы и рестораны, мобильная связь и интернет-услуги — все это, условно говоря, процветало. Таким образом, кризис в России в 2008-2009 годы был тяжелым не только из-за падения цен на нефть, но и из-за того, что стал весьма насыщенным спрос на многие услуги (в России количество зарегистрированных сим-карт на тысячу человек сегодня самое высокое в Европе). При этом базовые отрасли интенсивно не развивались. Другими словами, у российской экономики просто не осталось (и не остается) достаточного пространства для дальнейшего быстрого роста. Но в то же время, если реальные располагаемые доходы не снижаются, она может держаться на плаву в течение многих лет без угрозы краха. Кстати, в последние годы показатель реальных располагаемых доходов населения снизился (на 10,7% по сравнению с 2013 годом), но даже это не привело к экономическому кризису. Во-вторых, следует учесть, что уровень благосостояния россиян в 2000-е и последующие годы поддерживался не только за счет поступления нефтедолларов (некоторые эксперты оценивают, что в период с 2000 по 2018 годы приток средств составил три триллиона долларов), но в большей степени и за счет отвлечения средств от капиталовложений в фонд потребления. Если в последние годы существования СССР страна выделяла на инвестиции в новые производства и инфраструктуру до 36% ВВП, то сейчас этот показатель составляет менее 18%. С 2000 года в стране построен только один новый пассажирский аэропорт, около 20 лет ведется строительство современной автомагистрали между Москвой и Санкт-Петербургом, а «скоростные» поезда по-прежнему ходят по старым рельсам. Пожалуй, ни в одной другой стране с сопоставимым уровнем доходов и качеством жизни нет такой слабой инфраструктуры, как в России. И на самом деле правительству можно не слишком беспокоиться об этом, ему достаточно лишь делать вид, что проблемы не существует, поскольку люди к ней уже почти привыкли. Ведь экономия в этой сфере означает, что правительство может использовать деньги для решения повседневных проблем, направлять средства в программы социального обеспечения и таким образом поддерживать экономику, даже если это и означает отсутствие внимания к своим давним проблемам. В-третьих, хотя нельзя гарантировать, что российская экономика сможет просуществовать десятилетия, не завися от доходов от продажи нефти и газа, все же за последние десятилетия в этой сфере многое изменилось. В частности, с 2014 года усиливаются две важнейшие тенденции. С одной стороны, российский продовольственный рынок оказался отрезанным от мирового из-за ограничений на импорт, введенных федеральными регуляторами. Это привело к фактическому исчезновению связи между обменным курсом и потребительскими ценами: в период с 2014 по 2017 годы доллар вырос по отношению к рублю на 52%, однако индекс потребительских цен (ИПЦ) вырос менее чем на 22%.
С другой стороны, Банк России в ноябре 2014 года ввел плавающий курс рубля. Следствием этого является то, что если цена на нефть падает, то падает и рубль. А поскольку федеральный бюджет получает около 40% своих доходов от таможенных пошлин, номинированных либо в долларах, либо в евро, то он сейчас прекрасно застрахован от колебаний цен на нефть. Поскольку инфляция остается низкой, а спрос не имеет возможности расти, имеет значение рубль, а не деноминированная в долларах цена на нефть. И с 2014 года он не снижается, а последовательно растет. И это вполне нивелирует все внешние санкции, введенные в отношении России в последние годы. Четвертая причина сохраняющейся устойчивости страны связана с самими санкциями, которые часто находятся в центре дискуссий о состоянии российской экономики. Прежде всего, следует учитывать, что существующие ограничения касаются, в частности, высокотехнологичных отраслей: оборонной и аэрокосмической промышленности, производства и использования суперкомпьютеров, а также разведки нефтяных и газовых месторождений, которая требует западных технологий (особенно буровые работы в районах шельфовых и арктических месторождений). Эти санкции, безусловно, могут повлиять на долгосрочные перспективы российской экономики, но — что самое смешное — что в Кремле они никого на самом деле не волнуют. Несмотря на то, что ярые идеологи путинизма публикуют статьи, в которых заявляют, что режим будет процветать еще 100 лет, все государственные программы разрабатываются на ближайшую перспективу — на 5-10 лет. Более того (и это более важно), ни один из этих планов не был ни выполнен, ни даже доведен до конца: еще до того, как истекает срок выполнения одного плана, вводится перекрывающийся его новый план. По-моему, это, является самым главным объяснением того, почему российское правительство отрицает влияние западных санкций на отечественную экономику, и в каком-то смысле это обоснованно. Но у санкций есть еще один важный результат, на который мало кто из аналитиков обращает внимание, и это пятый фактор, который, на мой взгляд, мы должны учитывать, анализируя экономическую «стабильность» России. Более того, возможно, он — самый важный из всех. С тех пор как, начиная с 2014 года, российские деньги стали токсичными, вызывая подозрения и создавая проблемы, образ жизни богатых российских бизнесменов (иногда женщин, но в основном мужчин) резко изменился. Если посмотреть на отток капитала из России, то по меркам других стран он, конечно, остается высоким. Но сегодня это в основном отток средств, вложенных ранее представителями западного бизнеса или заработанных в стране старыми и солидными компаниями, которые все больше предпринимателей стремятся продать госкорпорациям.
Деньги, которые были «нажиты» путем незаконного присвоения государственных средств или в результате банальной коррупции, теперь гораздо труднее забрать и спрятать за пределами страны. Поэтому все больше и больше людей, близких к верхушке российской элиты, либо используют свои деньги для возвращения на родину, либо (это касается тех, кто уже живет в России) инвестируют их там же по мере заработка. По-моему, сегодня в России чиновники начали в массовом порядке вкладывать свои (возможно, украденные) деньги в местные активы. Зачастую губернаторы и мэры контролируют значительную часть региональной экономики, особенно когда речь идет о земле и недвижимости. При этом руководители государственных корпораций соревнуются, приобретая наиболее дорогие квартиры. Более того, с тех пор как российская экономика стала в большей мере подконтрольной государству, а бюрократы стали богаче бизнесменов, «стремление на Запад», которое было распространено в 1990-е и 2000-е годы, уже не столь модно: новые «новые русские» не знакомы с глобальными реалиями и склонны инвестировать у себя в стране. Это имеет очевидные позитивные последствия для экономики в целом. Подводя итог, хотел бы сказать, что российская экономика действительно сейчас стабильна, хотя я бы добавил, что эта стабильность не имеет ничего общего с экономическим развитием. И если бы можно было объединить все вышеперечисленные факторы в одну основополагающую тенденцию, то она представляла бы собой следующее: как российские элиты, так и значительная часть российской общественности ощущают разочарование в глобальном мире. Согласно связанной с этим риторике, Россия является «осажденной крепостью». И, конечно же, президент Путин и его ближайшее окружение очень изощренно используют эту идею для того, чтобы заставить русских людей, к которым они относятся, словно к крепостным, принять нынешнюю реальность, не пытаясь ее изменить. И для того, чтобы убедить российскую элиту довольствоваться роскошной жизнью внутри страны, а не за ее пределами. Результатом всего этого, я бы сказал, является то, что если в 1990-е и 2000-е годы российская элита занималась разграблением страны, то сейчас ее общим занятием является разграбление народа. Таким образом, основной бизнес переключается с вывоза денег из страны на их массовое перераспределение внутри государственных границ. «Государство» становится противоположностью «массам», оно живет своей жизнью. И этим объясняется то, почему президент Путин одновременно повысил пенсионный возраст и увеличил десятки налогов и сборов в то время, когда федеральный бюджет имеет профицит 2,75 триллионов рублей (2,75% ВВП) по состоянию на 2018 год, что превышает даже уровни начала 2000-х годов.
Это кажется мрачным, и во многом так оно и есть. Но, как ни парадоксально, благодаря этой тенденции российская экономика менее подвержена внешним потрясениям — что особенно странно, если учесть историю страны, где благосостояние народа и мощь государства зачастую были диаметрально противоположны». А, по мнению автора, все объясняется значительно проще. Либерал Путин хочет осуществить «экономический рывок» в России, и для этого ему нужны деньги. А окружающие его «либерасты» во власти хотят обогатиться, и для этого им тоже нужны деньги. Пока цели совпадают, Путин и вся остальная власть живут в полной гармонии друг с другом (но не с народом). А стоит внести серьезное возмущение в этот процесс (например, в виде краха мировой финансово-экономической системы, а он, рано или поздно, обязательно случится), и вся пирамида власти в России тут же рухнет. Да и Бог с ней — с властной пирамидой, рухнет, туда ей и дорога. Главное, чтобы народ был консолидирован. «Свято место пусто не бывает», и «мир не терпит пустоты». Пустота, хоть на короткое время, тут же заполнится либералами («либерастам» власть, как таковая, неинтересна, им нужны «бабки»), и новая либеральная власть сможет провести необходимые реформы в стране. Так что, «не так страшен черт, как его малюют». Россия точно не развалится, а вот заявить то же самое о Западных странах, автор уже не может (там большинство составляют «либерасты», против наших 2,5%). Вот и выходит, что «нет худа без добра». А теперь, давайте вернемся к названию этой главы. «Ученье — свет», только тогда, когда человек воспринимает все его оттенки. А любой «неученый» человек может научиться всему, чего желает, если захочет, конечно. В мире «светлого будущего» нет места только догматикам, причем, любого толка. Даже «утописты» (например, верующие) там обязательно сохранятся. Другими словами, будущее общество в России будет очень похоже на современное, за одним небольшим исключением — там не будет догматиков. И если мы с Вами сумеем его построить, то это как раз и станет началом новой эпохи в истории человечества. Ведь эпохи разделяются друг от друга не временными рамками, а мыслями и поступками людей. «Без субъекта нет объекта», а человечество является и тем, и другим. На том и закончим.