Свои и чужие
«Правду не скроешь. Чем на самом деле была сталинская система» (Андрей Фурсов, «Политикус»). «Нужно понимать, что 1930-е годы, которые ошибочно сводят к так называемым «сталинским репрессиям», были очень сложным периодом. С одной стороны, это было последнее десятилетие русской смуты, начавшейся в 1860-е годы, с другой – это был финал революционного процесса, начавшегося в 1917 г., своеобразной «холодной гражданской войной». Генезис, молодость любой социальной системы всегда жестоки и агрессивны. В то же время это период колоссальных социальных возможностей, перспектив для огромной массы населения. Сталинская индустриализация стала для подавляющего числа советских людей мостом в будущее. Да, это был жесткое и жестокое время, но страх не был его доминантой, как в этом пытаются нас уверить антисталинисты и антисоветчики. Мой отец, которому в 1937 г. было 25 лет, и который в это время учился в Академии им. Жуковского, на мой вопрос о страхе в 1930-е годы ответил: «Слушай музыку 1930-х. В условиях страха такая музыка не рождается». 1930-е годы – это, прежде всего, социальный энтузиазм, взрыв советского патриотизма и устремленность в будущее. И, конечно же, острая социальная борьба за это будущее на всех уровнях. Антисоветчики, включая призывавшего жить не по лжи, но почти постоянно лгущего Солженицына, резко завышают цифры рeпрeccированных, говоря о десятках (с такой бездоказательностью – почему не о сотнях?) миллионов рeпрeccированных. Это – не говоря о том, что многие рeпрeccированные, в том числе так называемые «старые большевики» вовсе не были безвинными жертвами. Это Бухарин, Зиновьев и Тухачевский с руками по локоть в крoви – безвинные жертвы? Я уже не говорю о тех, кто сидел в ГУЛАГе не по политическим статьям, а их было большинство. Что касается ситуации «расстрельного эгалитаризма», т.е. ситуации когда к стенке могли поставить и простого работягу, и наркома, это и было подлинное бесклассовое равенство «народного социализма» при Сталине, сменившееся на неравенство столоначальников и всех остальных в «номенклатурном социализме» Хрущева – Брежнева. Если брать конкретно 1937-й год, то уже появилось достаточно много исследований у нас, которые вскрывают механизм этих рeпрeccий. А механизм этот был таков. Дело в том, что Сталин пытался вместе со своей командой разработать действительно демократическую конституцию в 1936 году. Например, предполагалось, что при выборах на различные должности должно было быть обязательно два или три претендента. Однако старая гвардия выступила резко против этого.
Они ему прямо сказали, что «народ выберет контру» – помещиков, попов, бывших белогвардейцев. И именно региональные бароны начали проводить тeррoр, потребовали проведения жестких репрессивных мер. В этой ситуации Сталин не мог переиграть своих коллег по Политбюро. Единственное, что он мог сделать – ответить тeррoрoм по верхам. И если говорить о «сталинском тeррoре», то это не массовый тeррoр, который развернули в 1937 году люди типа Эйхе и Хрущева, а это ответный тeррoр, который был направлен против верхушки. Сталинская система решила, как минимум, три важнейшие задачи, которые стояли перед Россией и русскими, как державообразующим народом, в ХХ в. Во-первых, за короткий срок – менее чем за 10 лет в 1930-е годы – историческая Россия в виде СССР добилась военно-промышленной автаркии от капиталистического мира. А это значит, что была отстроена не только альтернативная капитализму система (системный антикапитализм), но и альтернативный западному буржуазному Модерну русский небуржуазный Модерн в его советской, социалистической форме. Во-вторых, организационно, идейно-воспитательно и экономически обеспечила победу в Великой Отечественной, т.е. физическое и метафизическое существование русской популяции в истории. В-третьих, восстановление в течение десяти лет (до середины 1950-х годов) экономического потенциала страны – фундамента «советского экономического чуда 1950-х» и военно-технической защиты этого «чуда». Особо отмечу первый момент. Уже в середине 1930-х годов начинается поворот от интернационал-социализма к русским традициям как исключительно важной части фундамента СССР. Де-факто этот процесс начался во второй половине 1920-х годов заменой курса на мировую революцию курсом «строительства социализма в одной, отдельно взятой стране» (1925–1926 гг.), подавлением троцкистского путча 7 ноября 1929 г. и отменой в 1929 г. НЭПа – уродливой рыночно-административной конструкции, разъедавшей власть и общество. В 1936 г. официально появляется термин «советский патриотизм». Де-факто уже в середине 1930-х годов начинается демонтаж Коминтерна, в 1943 г. его распускают официально, пишется новый гимн СССР (со словами «сплотила навеки великая Русь»), а в армии вводятся погоны. Я уверен, что «красных» и «белых» объединил еще Сталин. Когда наша эмиграция, и среди них такие люди как Бунин и Деникин, заняли абсолютно четкую позицию, просоветскую. Сталин, когда его команда прикончила проект мировой революции и начала строительство красной империи в одной отдельно взятой стране, по сути, примирил самодержавный проект и красный проект.
И тут уместно будет вспомнить, что большой процент офицеров царской армии воевали в Красной армии, что два десятка человек из разведуправления активно сотрудничали с большевиками еще до революции, поскольку поняли, что та часть большевиков, у которых имперские взгляды, это та сила, которая может противостоять англосаксам. После смерти Сталина, при Хрущеве на первый план, нередко в фарсовом виде, вышел «интернационалистский курс». Успехи СССР – это наивысший пик в экономическом, социальном и научно-техническом развитии исторической России, причем пик в мировом масштабе. В 1930–1980-е годы историческая Россия в виде СССР существовала как, прежде всего, мировая социалистическая система. Не случайно демонтаж этой системы частью советской номенклатуры (формально – во главе с М. Горбачевым) и частью мировой капиталистической верхушки при участии некоторых других сил (Китай, нацистский интернационал, ряд закрытых и/или оккультных обществ) начался с мирового уровня (Варшавский договор, СЭВ) и только после этого настала очередь СССР. Иными словами, СССР – это мировой успех, успех мирового уровня исторической России. Значительную часть ХХ в. СССР был лидером мирового социального и научно-технического, а в 1950-е годы – экономического развития. Поэтому советофобия есть более или менее скрытая форма русофобии. Отношения власти и народа, отделенность народа от власти и власти от народа, точнее, отношения власти и народа – это еще один аспект проблемного бытия России. Почти до конца XVII в. в Московской Руси налицо был довольно высокий уровень единства власти и народа. Несмотря на то, что весь XVII в. был «бунташным», власть и народ говорили на одном социокультурном языке, а господствующие слои жили в соответствии с такой системой потребностей, которая удовлетворялась традиционным русским хозяйством. В XVIII в. в Петербургской России складывается иная система: вестернизирующееся дворянство начинает жить в соответствии с системой потребностей западных господствующих классов, растет культурный разрыв между квазизападной элитой и русским народом, чиновничья система становится все более автономной от низов. Все эти разрывы достигают максимума во второй половине XIX – начале ХХ в.; эффект усиливается развитием капитализма, привносимого в русскую жизнь извне и сверху (государством) и являющегося цивилизационно и психотипически неорганичным имманентно не – вне — и антикапиталистическим России и русским. В этом плане социалистическая революция в России была естественной реакцией Большой системы «Россия» на чужеродное. В СССР единство власти и народа было восстановлено. Однако с 1960-х и со всей очевидностью с 1970-х годов по мере превращения советской номенклатуры в слой-для-себя, в квазикласс, определенные сегменты которого интегрируются в той или иной степени, тем или иным образом в мировую капиталистическую систему, началось взаимообособление власти и народа» (https://politikus.info/v-rossii/155146-pravdu-ne-skroesh-chem-na-samom-dele-byla-stalinskaya-sistema.html).
Вроде все верно написано, однако встречаются и противоречия, например: «советофобия есть более или менее скрытая форма русофобии», с одной стороны, и «по мере превращения советской номенклатуры в слой-для-себя, в квазикласс, определенные сегменты которого интегрируются, в той или иной степени, в мировую капиталистическую систему, началось взаимообособление власти и народа», с другой. Автор этого сайта — явный «коммунякофоб», однако он – истинно русский, по своей внутренней сути, и двумя руками за правовое и социальное государство. И одно никак не мешает другому, более того, даже дополняет. По его мнению, Сталинское время отличается от нынешнего времени только одним. При Сталине существовали справедливые для всех Законы, и они СТРОГО исполнялись, как в отношении «верхов», так и в отношении «низов». Ну а сегодня, законы «под себя» пишет власть (а стало быть, они не справедливы для всех), и эти законы СТРОГО действуют только в отношении «низов». Что, кстати, никак не влияет на авторское мнение по поводу излишней жесткости Сталинского террора. Хотя и автор этого сайта ратует за возвращение «смертной казни», ибо абсолютно уверен в истинности народной мудрости: «Зуб за зуб, око за око, жизнь за жизнь». Данное выражение взято из Ветхого завета Библии. По сути, это основной принцип именно Ветхого завета Библии — преступление должно караться пропорционально его влиянию на потерпевших. В Новом завете принцип меняется: на «подставь другую щеку», то есть — прости! В современной же России эти два принципа переплелись друг с другом – в отношении народа действует Ветхозаветный принцип, а по отношению к власти – Новозаветный. А это, согласитесь – НОНСЕНС! Понятное дело, что законы не могут быть абсолютно одинаковы и для власти, и для народа, однако их различия для различных групп людей должны быть прописаны в самих законах, а не по «молчаливому согласию». А вот, что по этому поводу пишет Олег Макаренко – «Упадок США на печальном примере Илона Маска». «У Илона Маска трагедия. Даже злорадствовать не хочется, действительно серьёзная беда. Предприниматель отправил сына учиться в престижный калифорнийский вуз, а большая часть вузов на Западе давно уже оккупирована марксистами. Эта школа не была исключением, так что преподаватели-марксисты с радостью промыли мозги сыну «капиталиста». В итоге несчастный тинейджер стал убежденным леваком и лег под нож хирурга, чтобы тот его оскопил. Цитирую статью из «консервативной» Нью-Йорк Пост. Илон Маск считает, что его «коммунистическая» трансгендерная дочь разорвала отношения с отцом-миллиардером, потому что в престижной калифорнийской школе, куда он ее отправил, ее «зомбировали», заставив думать, что «все богатые люди злые».
Генеральный директор X, ранее известной как Twitter, отмыл руки от любой ответственности за недавний раскол между ним и его 19-летней дочерью Вивиан Дженной Уилсон. Вместо этого он обвиняет Школу искусств и наук «Crossroads» в Санта-Монике в «заражении» ее «вирусом воукизма». Переход [кастрация] Уилсон был частью домино-эффекта, который привел Маска к покупке социальной медиа платформы в рамках его миссии по искоренению «воукизма», как это стало известно из выдержки из предстоящей биографии «Илон Маск», опубликованной в Wall Street Journal в четверг. Основатель SpaceX сказал автору Уолтеру Айзексону, что изначально относился «довольно спокойно» к решению своего ребенка. Однако в апреле 2022 года Уилсон «превратилась в убежденного марксиста и разорвала все отношения с ним», раскрывает выдержка. В том же году Уилсон получила разрешение на смену своего пола, а также имени, в надежде уничтожить любую связь между собой и своим биологическим отцом. «Она пошла дальше социализма, став полноценным коммунистом и считая, что каждый богатый человек злой», — сказал Маск, оценочная стоимость состояния которого составляет 257,5 миллиарда долларов. До того, как я начал банить распространителей листовок «русский, сдавайся» из соседней страны, они активно продвигали в комментариях три тезиса. Тезис первый. «Нет ничего страшного в пропаганде Лиги Ботов, вы все там, в России дремучие гомофобы, вам лишь бы любой росток разнообразия запретить». На примере Илона Маска мы видим, что кое-что страшное в повесточке все же есть. При этом обратите внимание, изуверы из школы искусств чувствуют себя в полной безопасности — даже всех денег Илона Маска недостаточно, чтобы заставить марксистов отвечать за свои преступления перед законом. Он может нанять целую дивизию адвокатов, но американские судьи будут только беспомощно разводить руками, многозначительно показывая глазами наверх. Тезис второй. «Каждый русский только притворяется патриотом, но на самом деле вы все мечтаете переехать в Лондон или в Сан-Франциско, а детей устроить на учебу в Оксфорд или Гарвард». Опять-таки, на примере Илона Маска мы видим, что сейчас школьников и студентов отправлять учиться на Запад будет или безумец, или негодяй. В Афганистане, в Сомали, в любой не западной стране мира (за исключением Украины) студенту будет сейчас гораздо безопаснее, чем в элитной школе Британии или США.
Тезис третий. «Американская экономика сильна — в США и технологии, и деньги, а Китай — всего лишь грязный сборочный цех». И снова, посмотрим на Илона Маска. Сложно связывать свое будущее с государством, в которой марксисты уже настолько сильны, что даже богатейший человек страны перед ними беззащитен. Любой бизнесмен в США сейчас понимает: даже если его собственные дети уклонятся от промывки мозгов, так значит дети других людей, получив марксистское воспитание, придут через 10-20 лет его раскулачивать. Следовательно, вкладываться в США вдолгую нет смысла. А возврат фабрик из Китая в США — это именно вложения вдолгую, так как за два-три года окупиться они не успеют точно, и за 5-10 лет окупятся навряд ли. С какой стороны ни смотри, развивать бизнес в США неинтересно. Разве что в режиме страуса, спрятав голову в песок — надеясь, что нерешаемые проблемы США каким-то волшебным образом разрешатся сами собой» (https://olegmakarenko.ru…). В чем же главная Вина и главная Беда Западного мира? В ПРОПАГАНДЕ, причем, как в государственной пропаганде, так и в корпоративной (в рекламе). И та, и другая пропаганда основывается на одной и той же платформе – на постоянном повторении одного и того же тезиса или даже одного и того же слова. Лучше всего это понять на примере нашего Сбербанка. Если раньше Банк занимался только банковскими делами, то сегодня он занимается, буквально, всем. Кругом только и слышно – «сбермегамаркет», «сбербизнес» и т.д. и т.п., и автор ничуть не удивится, услышав еще какой-нибудь «сбер», вплоть до «сберкакашек» (пока еще — навоз). Вот уж воистину, «дурной пример заразителен». Откуда такой пиетет к Западу? На этот вопрос отвечает Дмитрий Николаев в своей статье — «ЛОЖНЫЕ МАЯКИ ОГОНЬКОВ БОЛОТНОЙ ГНИЛИ…». «Все начиналось с двух лозунгов: «жить, как в Европе» и «демократии». Те, кто призывали «жить, как в Европе» — имели в виду определенную Европу, а именно, Европу 70-х годов ХХ века. Совершенно понятно, что они не имели в виду ни средневековую Европу, ни палеолитическую, населенную каннибалами, следы пиршеств которых повсюду находят археологи. Потому, не имея локализации по времени лозунг «жить, как в Европе» — глуп и опасен. Когда сущность (доступность определенного набора благ) подменяют географическим понятием – то возможны чудовищные аберрации смысла (что в итоге и получилось). Если бы люди, которые «хотели жить, как в Европе», не были бы глупы, то они говорили бы не про географию, а про список благ. Сели бы и записали в бумажке: хочу, мол, столько-то комнат в доме, столько-то телевизоров, холодильников, гараж на столько-то машин, и т.п. Но тогда встал бы закономерный вопрос: а тогда при чем тут Европа?
Гараж или холодильник не имеют национальности. Они либо есть, либо их есть. И если они избраны шкалой измерения успеха (социального прогресса) – тогда по ним и нужно мерить! Но люди глупы, и решили, что если во всем слушаться богатых, то они и тебя научат быть богатым. Если бы крепостные крестьяне руководствовались такой логикой – крепостное право доселе бы существовало повсюду. Ибо вы, надеюсь, не сомневаетесь, что барин жил во много раз богаче своего крепостного мужика?! Так что ж он не научил мужиков жить с роялями и шампанским? Если мы исходим из списка благ, то остаемся в поле рациональности. Если же мы пытаемся слепо «следовать за успешными», то теряем из виду, что, по меньшей мере, часть «успешных» (если не все) – успешны не просто так, а за наш счет. Мужик может из говна и соломы соорудить подобие рояля в курной избе (это называется карго-культ), но аристократического бала от этого в избе не получится. В 70-е годы ХХ века (до М. Тэтчер и банды Рейгана) неоспоримо господствовала теория «конвергенции систем», естественным образом вытекавшая из победы «трех великих демократий» (тогда это так называлось) над гитлеровской Германией и ее союзниками. А суть теории «конвергенции» — это мирное изживание капитализма, в эпоху господство кондоминиумов и вправду, очевидным образом архаичного. Систему предполагалось инвентаризировать, разложив на «плохое» и «хорошее», все хорошее оставить, а плохое убрать. Так, чтобы в итоге получилось «социальное государство» «всеобщего благополучия». Это было вполне возможно, и отчасти это даже и сделали на Западе (который к 1980-му году мало напоминал диккенсовские реалии или вестерн), но процесс был прерван двумя факторами. С одной стороны, совершенно сгнила и перезрела для вербовки «элита» противника, КПСС. Экономизм сыграл с марксистами дурную шутку: они так долго и страстно завидовали капиталистам, что не смогли избежать соблазна, когда представился шанс самим стать капиталистами. Конвертировать власть в собственность. И к 1980-му году КПСС из противника капитализма превратилась в его локомотив, ударный отряд, авангард энтузиастов! Миллиардеры на Западе, пресыщенные роскошью в нескольких поколениях, не так страстно его любили, как партийные бонзы, отравленные вещизмом и потребительством в аскетичной обстановке «монастыря без Бога», каким был СССР. Как спел В. Высоцкий – «лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал». Для элиты Запада горы золота были уже пройденным этапом, а для «выдвиженцев» в рядах КПСС приватизация только еще сулила золотые горы будущего. Потому в процессе срыва «мирного врастания в социализм» КПСС сыграла если не главную, то очень и очень важную роль. Ее запредельное разложение сняло все сомнения у тех, кто ей оппонировал на Западе. Получилось как с Брестским миром, когда немцы решили: зачем нам мир, если армия противника разложилась? Будем наступать и победим!
С другой стороны, менее заметный, но фундаментально более важный фактор срыва «мирного врастания» планеты в счастливое будущее – это т.н. «моральное помешательство» человечества. Проще говоря – все более очевидная двусмысленность в ответах на вопросы – «что такое хорошо, и что такое плохо?». В психиатрии XIX века «моральное помешательство» (утрата представлений о добре и зле) считалось вполне себе законным, научно-строгим диагнозом, как и содомия. Неспособность различать добро и зло наравне с гомосексуализмом «олдскульная» психиатрия записала в психические заболевания. Моральная сфера – очень консервативна, и обычно отстает от философской, мировоззренческой на два, иногда даже на три поколения. Потому что мораль во многом основана на «условных рефлексах», внушениях в малолетстве, импринтингах раннего детства. Вы легко можете это проверить, если штанов не жалко: пошлите себе сигнал, приказ из мозга, наложить в штаны. Как бы упорно мозг не приказывал это кишечнику – большинство людей, сами не понимая, почему, не могут этого сделать. В них очень глубоко в подсознании сидит блокиратор, внушение, что какать в штаны нельзя. Отсюда и возникают хорошо нам знакомые образы: когда человек умом – убежденный атеист, а нравственно оказывается выше ханжей-церковников (по их меркам, потому что собственной мерки в атеизме быть не может). Важно понимать, что это – временное явление. Моральная сфера все равно догонит картину мира в голове человека, просто, может быть (хоть и не всегда) – для этого нужно два-три поколения. Мать и отец передают детям тот импринтинг, которые сами получили, но если он иррационален в их картине мира, то он расшатывается, демотивируется. Все знают, как надо, но никто уже не может внятно растолковать – почему? А потому ясные и четкие регуляторы поведения становятся день ото дня все более расплывчатыми, двоякими, сумбурными и смутными. Именно поэтому комсомольцы 70-х никак уже не могли повторить «горения» комсомольцев 20-х годов, хотя исторически весьма недалеко от них находились, и, казалось бы, напрямую наследовали им. Хорошо тому, кто умеет различать добро и зло! Даже попав в царство зла – он внутренне все адекватно понимает. От страха, может быть, молчит – но знает, что зло – это зло. А не добро. И когда (если) его спросят – все по полочкам разложит: кто молодец, а кто пи***с. Даже если миришься с властью злодея – его злодейство для тебя не тайна, и не вызывает сомнений. Потому трус, но умеющий различать добро и зло, лучше смельчака, героя в состоянии «морального помешательства» (которое в ХХ-м веке, как и гомосексуализм, исключили из списка психических заболеваний).
Если вы задумаетесь над проблемой, то у вас, как и у меня, волосы дыбом встанут от ужаса! В самом деле – как быть, если представление о добре и зле исходно-утрачено? Ведь совершенно очевидно, что в дарвинизме нет места категориям добра и зла, там совершенно иные критерии борьбы. Победитель в мире животных может быть сильнее, умнее, ловчее, просто более удачливым, но он не может быть добрее или злее побежденного! Мы гарантированно сойдем с ума, если попытаемся применить критерии добра и зла к охоте кота за мышью! Можно объявить кота злодеем, убийцей, а мышь – добродетельной жертвой, но тогда мы помрем от чумы, разносимой грызунами, и они сожрут все наши припасы (кстати, в Средние века один раз так и было, когда свихнувшийся римский папа приказал истребить в Европе кошек). Но тогда мышь – зло? А кот – силы добра и прогресса?! Но это же очевидный бред! Какой прогресс, он просто жрет мышей одну за другой, в замкнутом цикле, в веренице кровавых убийств, из которого нет никуда никакого выхода. Не так страшно само зло, как утрата его различения, очевидности отличия от добра! Зло, пока его распознают, даже если и победит, то только на время. Если же утрачена способность к различению добра и зла, то мы никогда не узнаем, что из них восторжествовало! Может, добро, а может, зло, или вообще ничто – а нам откуда это станет известно?! Между тем именно «моральное помешательство» стало отличительной чертой запутавшегося в самом себе ХХ века. Рывок к добру сопровождался нарастающей утратой понимания: а что такое добро? Словарь нам подскажет, что в старину слово «добро» означало барахло, рухлядь, имущество. А пребывающим с богами (богатым) считался тот, кто больше всех «добра» в этом смысле награбил. Сгреб к себе побольше земель и рабов – вот он и богоподобный, богоравный (как фараоны), богами в темечко целованный… Корневая идея социализма (марксистами, кстати, не понятая) – не в том, что у человека много материальных благ. А в том, что другому человеку их достаточно оставлено. Смысл социализма не в том, что у тебя есть квартира, машина, дача, а в том, что и любой другой человек тоже может их получить, как и ты. Твои права равны его правами и (золотое правило нравственности всех монотеистических религий планеты) – не желай другому того, чего себе не желаешь. Не хочешь себе нищеты – вот и ему не желай. И т.п. Христианский социализм – это когда люди живут и общаются строго определенным, каноническим образом, вызывающим умиление у носителя данного символа веры. Живет себе деревенька (может, и на дальнем Западе, в США, в штате Оклахома), пусть даже и небогато, но все всех уважают, никто никого не «кидает». Старый стандарт! — Оно так и должно быть! – говорит верующий. А неверующему непонятно: почему именно так должно быть?! Если бы в этой деревеньке Некто «кинул» бы всех односельчан, пользуясь их доверчивостью и симпатией, то этот Некто мог бы достичь большого личного успеха и существенно продвинуться к языческим богам в рамках обогащения…
Если социализм не христианский, то он обречен превращаться в «гуляш-социализм» (выражение Эриха Фромма, наблюдавшего за хрущевскими кривляньями). «Гуляш-социализм» — это хорошо нам знакомая мечта потребителя о «постоянно растущих материальных запросах советского человека». Понятно, что они росли-росли (больше в голове, чем в быту), и в итоге все, как сорняки, задушили. Но, с другой стороны, легко Фромму гримасы строить, а сам-то он что может предложить? Перманентный погром в духе троцкизма?! Если атеизм, причем в очень жесткой форме, был вмонтирован в самое основание КПСС – на что еще, кроме потребительских ожиданий бедноты, КПСС могла опереться? Сама по себе идея о том, что люди должны жить строго определенным каноном (а не просто жрать все больше и больше, пока не лопнут от обжорства) – вытекает из канонических реалий. Это идея всестороннего регулирования человеческих отношений носит на себе явный отпечаток церковной дисциплины, и не может сохраниться в обстановке «морального помешательства». — А вдруг добро не добро? – задает себе неизбежный вопрос человек в состоянии помутнения моральных регуляторов. – Но тогда и зло не зло! А мы с ними носимся, как с писаными торбами! До того, как пролиться кровавым поносом «перестройки», моральное помешательство искалечило и деформировало мрачным психическим фоном в целом неплохую (в материальном смысле) советскую жизнь. Если идеи конвергенции систем представляли собой восходящий поток человеческой истории («давайте возьмем все хорошее отовсюду, и совместим»), то моральное помешательство представляло нисходящий, инфернальный поток. — Хорошее возьмем? Знать бы еще, что такое хорошее! Если конвергенция систем предлагала рациональный синтез наработок всех народов земных, для выстраивания оптимальной для Идеала системы, то моральное помешательство складывалось из дикой, бессистемной эклектики, начерпавшей бортами чего попало, случайно и бессмысленно. И это ясно, почему: если мы не знаем, чего нам нужно в конечном итоге, то и средства достижения этого неведомого итога нам столь же темны и непонятны. Цивилизация представляет собой Коллективный Разум, бесконечно пополняемую копилку знаний, и цель ее – благо этого Разума, а средство – материальное благополучие его носителей по санитарной, научно выверенной норме. Так, чтобы у носителей Коллективного Разума (которые должны еще соответствующим образом себя осознавать!) имелся разумный достаток, продлевающий им жизнь. Если, скажем, вам дороги грампластинки, то вы и храните их соответствующим образом! Не в огне, и не в сырости, и не под молотом. Причина понятна: носитель испортится, мелодию, которая на нем записана, нельзя будет воспроизвести. А вам хочется, чтобы мелодия звучала! Посему пластинке создаются безупречные условиях хранения, без гнета и деформаций.
Точно так же, с точки зрения цивилизации, должно быть и с людьми, ее носителями. Их нужно разместить так, чтобы им было удобно и комфортно заниматься делом прогресса, сохранением и пополнением Коллективного Разума, и чтобы бытовые неудобства не отвлекали научных сотрудников, или инженеров, или художников от той миссии, к которой призывала их цивилизация. Все это рисует определенную культуру быта (ЦОЖ – Цивилизованный Образ Жизни), в которой интересы сохранения носителей воплощаются в конкретике домостроения и законодательства, структуре приоритетов, нормах общения, и жестком табуировании взаимного пожирания. Если ты композитор, то цель твоего существования – создание музыки. А водопровод, канализация, электросеть, многокомнатное жилье, удобный транспорт (и деньги, как обобщение всего этого) только средство, инструмент. Но в условиях морального помешательства вся эта (весьма специфическая и искусственная) картина идеального общества рушится. Для человека традиционного общества демократия была, прежде всего, формой защиты от нарушений цивилизованного уклада жизни (от беззакония). Для современного человека она все больше значит отсутствие Закона, анархическое брожение и возможности для самодурства. И вопрос не в том, чтобы пресечь нарушение Закона, а в том, чтобы отменить (программа-минимум – обойти) Законы ЦОЖ. И выйти к «отсутствию диктата», выражающегося в полной расхристанности гулящей особи. Те, кто говорят, что такой подход ведет в никуда – романтики. Очень хорошо известно место, куда он ведет: джунгли, саванна или тайга (в зависимости от климата). Возникает «дегенеративная демократия», в рамках которой человек освобождает себя от принуждения к восприятию культурного наследия и коллективных знаний цивилизации. «Обязательных» дисциплин все меньше, а «необязательных», по свободному выбору – все больше. Человек пытается сбросить неприятное и оставить приятное. В силу этого он избавляется от обязанностей, но при этом не прочь «качать права» (когда тебе должны – приятно, когда ты должен – неприятно). При таком подходе мы понимаем социализм — все меньше, как моральный выбор образа жизни, и все больше – как «гуляш-коммунизм». Лозунг «жить как в Европе» — вполне вытекает из «гуляш-коммунизма», потому что именно неисчерпаемым гуляшом для паразитов носители лозунга считают (почему-то) Европу. Дегенеративная демократия не только не осуждает, но и всячески поощряет, раздувает самодовольство, нарциссизм (кстати, тоже исключенный из списка психических заболеваний) умственно и нравственно ущербного «избирателя». Ему помогают понять, что его свобода – в его недоразвитости, и всякий, кто покушается на его ущербность – враг, деспот. А «друг народа» принимает народ таким, какой тот есть.
Это называется «демократией» и «жить как в Европе», то есть объявить свою тупость и лень всеобщим непререкаемым законом бытия. Когда «хочу» или «не хочу» — вполне достаточно для любого поступка. Если бы «жизнь как в Европе» измерялась в телевизорах и холодильниках, автомобилях и бытовых удобствах, то мы имели бы ОБЪЕКТИВНУЮ шкалу успехов или провалов общества. Тогда лозунг «догнать Америку» означал бы список предметов, а не американский (поистине труднодостижимый!) уровень преступности и наркомании. Но (неоднократно у нас писалось) – у либералов-западников НЕТ ОБЪЕКТИВНОЙ ШКАЛЫ ИЗМЕРЕНИЙ. Они вообще органически неспособны отличать прогресс от патологической мутации. Потому что и то, и другое – перемена, как отличишь? Потому, когда в обществе растет количество детоубийств (абортов) или содомитов – либералы выдают это за «прогресс». Потому что это европейские практики, и так «мы ближе к Европе» (а к какой – они не уточняют). В итоге ключевая потребность в РАЗУМНОСТИ жизни сменяется на приоритет СВОБОДЫ, а какова эта Свобода – уже как бы и не важно, лишь бы была. Между тем, с научной точки зрения, Свобода – всего лишь неопределенность, непредсказуемость, неизвестность, состояние до выбора пути, когда любой из путей равен любому другому. Свобода не против Разума и не за него, потому что Свобода и Разум пребывают в разных измерениях. Умны или глупы враги твоей свободы – зависит от тебя самого. Если ты глуп (хочешь, допившись до чертиков, выпрыгнуть из окна, например), то те, кто тебя связывают – умны и благородны. А те, кто им мешают – сам понимаешь, кто… Протрезвеешь – поймешь! Но бывают и обратные ситуации: когда жертва подавления умна, светла, а глупый и злой диктатор ломает ей крылья, «исключительно из жестокости и по чистой злобе». И в этом случае мы уже готовы поднять лозунг «Да здравствует Свобода!» — но как тогда быть с первым случаем? Очевидно, что человеку нужно ВОВСЕ ВЫЙТИ из нелепого разделения «свобода-несвобода» и вернуться (блудным сыном) в цивилизацию, где священные скрижали предлагают ему неизменность добра и зла, а «умом» называют успешное, доказуемо-эффективное служение добру. Свободно или несвободно человек принял то или иное решение – может быть, интересно, но дело десятое, вопрос второстепенный. Им уже потом, на десерт, можно помаяться. Главный же, первый вопрос – разумно или неразумно оно?! Но на этот вопрос нельзя ответить в состоянии морального помешательства, потому что Разум, в том виде, в каком его знает цивилизация – инструмент обслуживания добра, принятого в ней догмой. Если его оттуда отвязать, и пустить в «свободный полет», то он распылится в бесконечности Вселенной, ибо различение умного и глупого без различения добра и зла превращается в чистой воды вкусовщину. Что мне кажется умным, то и умно!
Оно для меня умно, потому что мне так кажется, даже если оно убьет меня, и мой род, и мой народ, и все человечество. Тот, кто считает матерей «глупыми самками» а детоубийц – «умными стервами», приведет вам массу аргументов в пользу разумности детоубийства: расходов меньше, пространства для карьеры больше, «живешь только для себя» и т.п. А когда «разумное» стало из доказуемо-полезного догме Добра вкусовщиной, то происходит смычка понятий о разумности с самыми дегенеративными формами свободы. Если я принял решение сам (без принуждения) – то, стало быть, считаю его разумным. А раз так – то оно и есть разумное (других-то критериев ума не осталось). А зачем тогда прокладка в виде «разумности», если все, мной свободно выбранное – разумно по умолчанию? Нравится человеку быть содомитом – значит, это разумно. Нравится ему мошонку к площади гвоздями приколотить – значит, и это высшее проявление разума, перфоманс талантливого художника, и т.п. Система опытного познания формировалась много веков, и включает в себя неделимость замысла, реализации, итоговой сверки на соответствие. Только в этом случае речь идет о научном опыте хотя бы на низшем уровне «метода тыка». Простые столкновения с реальностью «опытом» не назовешь. Человек ничего не рассчитывал, с чем-то случайно столкнулся и тут же забыл, что из этого вышло: где тут место опыту? Вопреки распространенному заблуждению, гипотеза не является началом постановки эксперимента. Первым шагом является Догма. Только вторым – гипотеза. Далее следует эксперимент. И только в этом случае можно говорить о том, положительный или отрицательный у него результат. Потому что мы вначале знали, что нам нужно. Попытались достичь этого данным путем. Достигли – хорошо. Не достигли – ставим пометку, что данный путь к нужному оказался ложным. И начинаем искать новый путь, то есть, выдвигаем новую гипотезу. Если в опыте нет исходного замысла, то и говорить о его результатах не получится. Если у экономических реформ была цель повысить уровень жизни, а он не повысился – то реформы провалились. Но если у реформ была какая-то иная цель, то она, может быть, и достигнута, просто мы не знаем. Мы говорим об «отрицательном опыте» — а для кого-то он вполне себе положительный. Нельзя, не имея изначальной Догмы (безусловного представления о том, как ДОЛЖНО быть) – говорить об итогах опытов. Если мы не определились с целью – то не можем заблудиться, сбиться с пути, куда бы ни пришли – будет место не лучше, и не хуже всех остальных. Откуда мы знаем, что нам сюда не надо было? Или наоборот, откуда мы знаем, что нам надо было именно сюда?
Запад ведет человечество к концу света, и мы понимаем, что это неправильно – с точки зрения цивилизации. Но с точки зрения теории дарвиновской эволюции в этом нет ничего неправильного: биологические виды сотни раз вымирали без остатка, и если к ним в бессмысленном и мертвом космосе добавиться еще один вымерший вид, это ничего не прибавит и не убавит. Земля станет мертвой? А Плутон всегда таким был, и ничего, вращается себе по орбите, не плачет… Если мы говорим о прогрессе Разума – это одно. Если же мы говорим о «счастье» как эйфорическом состоянии организма, то такое счастье может быть достигнуто безумием, наркотиками, или даже в агонии умирания тела. Для такого «счастья овощей» не нужно не только прогресса Разума, но даже и самого Разума, ни в каком виде. Чем его меньше – тем веселее (хоть и короче) жизнь биологической особи… Что же мы имеем в сухом остатке? «Свобода» как неопределенность, вариантивность, состояние несделанного выбора, может включать в себя что угодно. Не все, кто болтается в петле, засунуты туда палачами: много и тех, кто СВОБОДНО (по собственной воле) повесился. «Свобода» либералов не только включает в себя самоубийство, но и все больше превращается в самоубийство, и не только прямое, но и косвенное (через маргинализацию, поощрение девиантного поведения). Если демократию свести к такой «свободе», суть которой – неизвестно что и что угодно, то она легко монтируется с иррациональным лозунгом «жить как в Европе», не уточняющем никаких параметров, кроме географических. Это означает слепое уравнивание «хорошего» с любым происходящим в конкретной географической точке. Безо всякого критического анализа – нужно ли это повторять у себя дома? Раз там это делают – значит, и нам нужно. А если вчера там делали наоборот, то нам надо вчера было делать наоборот, а сегодня – как у них сегодня! Таким образом, дегенеративная демократия, как полная неопределенность (иррациональность шарахающихся толп) смыкается с полной же неопределенностью поведения европейской правящей масонерии. Которую бездумно копируют. Ну, а как еще могут копировать, если ума нет? Только бездумно! И одно другому не противоречит: если мы сами для себя не решили, что нам нужно, куда мы идем, и при этом понятия не имеем, куда завтра свернет европейская масонерия – то почему бы нам не следовать за ней? Мы же все равно целей маршрута не имеем! Те, кто так решили — куда-то придут. Понятно, что место, куда они придут – будет очень плохим. Но каким-то будет. Ведь никогда такого не было – чтобы совсем ничего не было…» (Дмитрий Николаев, команда ЭиМ). Короче говоря, для всех, кто хочет жить, кто хочет, чтобы жили и его потомки, Западный мир – это «чужие», а Россия и весь остальной не западный мир – «свои». И, соответственно, наоборот. А стало быть, наши отечественные «либерасты»-западники являются «смертопоклонниками» или самоубийцами. И как ни крути, но больше всего их находится во власти, а не среди народа. Вот и получается, что «смертопоклонники» руководят людьми, которые хотят жить, и такое положение дел становится все больше и больше нетерпимо. А потому, либо они приведут нас к смерти, либо мы их, никакого другого пути автор не видит.