Новое определение «революционной ситуации»
А для начала статья от Николая Выхина — «Социализм научный и утопический: почувствуйте разницу». «Животный мир не знает различения Добра и зла. В нем есть только переменчивая конъюнктуры выгоды, в каждой ситуации своя, и лишенная стабилизирующего обобщения. Цивилизация возникает там и тогда, где и когда абстрактное мышление формулирует обобщенное представление о Добре и зле. Возникают универсальные формулы, «что такое хорошо и что такое плохо», которые отделяют идею Добра от ситуационный выгоды конкретной особи. Тут все связано в один клубок: отделить «добро вообще» от «выгодного мне здесь и сейчас» может только развитое абстрактное мышление. Где оно есть – там родилась и цивилизация (в исходном виде совокупность абстрактных идей), а где родилась цивилизация, там началось и движение к социализму в научном смысле слова. Человек стал способен сформулировать идеал совершенства, абстрактный образ «правильного», «нормального». Он, умнея, делает для себя «великое открытие»: оказывается, не все, что вокруг него творится, правильно и нормально! Социализм рождается на конфликте Идеала с реальностью. По формуле «надо вот так, а в жизни оно не так». Можно плюнуть и махнуть на все рукой – это называется «капитализмом». А можно пытаться исправить ситуацию – это и называется «социализмом» в самом общем (правда, и в самом смутном) виде. — Мы неправильно живем! – открывает для себя человек на достаточном уровне развития абстрактного мышления (способности к обобщению идей, созданию универсальных формулировок). – Живем неправильно (во грехе), а надо жить правильно (т.н. «эдемизация»). Стремление поправить жизнь в соответствии с идеалами создает и выдает социалиста. Научный социализм (в отличие от утопического) – это не только главный, но и единственный вектор цивилизации, вся суть которой: преодоление естества (спонтанно складывающихся ситуаций) искусственными конструктами. Если вас устраивает текущая жизнь, складывающаяся, как попало, если вы не хотите заменить ее Идеалом – то зачем вам бороться с естеством? И громоздить искусственные конструкты? Которые, будем честны: враждебны этому естеству! Но, если мы люди (т.е. достаточно умственно развиты), то нам не нравится зоологический уклад, «закон джунглей». Нам подавай иное! Тернии и волчцы земля растит сама, никакого труда рост сорняков от нас не требует, но нас, видите ли, сорняки не устраивают! Нам хочется помидоров, а помидоры сами не растут, они (в отличии от терний и волчцов) требуют себе огородника и культивирования. Обобщая: естество возникает само по себе, без моих или ваших усилий. Мы можем радоваться дождю или злится на него, но он идет независимо от наших желаний – если это не поливальная установка.
Искусственный конструкт требует себя создать и поддерживать. Если мы хотим, чтобы в жизни воплощался наш идеал, а не что попало – нам нужно усилия прилагать. Ум и старание – чтобы поддерживать искусственный конструкт от сползания в естество (имеющее энтропический характер). Энтропия — (от др.-греч. ἐν «в» + τροπή «обращение; превращение») — мера необратимого рассеивания энергии или бесполезности энергии, переход неуправляемой Разумом системы в самое естественное из всех возможных своих состояний (оно же самое примитивное). Накопление энтропии упрощает сложную систему, и, если управляющий Разум не устраняет этого эффекта – любая сложная, но неразумная система стремится к самоупрощению до крайности. Таким образом, вопрос о научном социализме – это вопрос функциональности человека. Научный социализм – это умозрительно предполагаемое общество, в котором все, или хотя бы почти все люди функциональны, соответствуют занимаемым должностям, профессионально пригодны каждый на своем месте, достаточно компетентны и ответственны для качественного выполнения своей функции. Грубо говоря – ученый занимается наукой, а не лизоблюдством у начальства, правоохранитель ловит преступников, а не вступает с ними в симбиоз, организатор производства – занят производством, а не оргиями и б***ством, у него душа болит за предприятие, воин готовится настоящим образом воевать, а не пьянствует, занятый очковтирательством, и т.п. Когда люди функциональны, функции своей соответствуют – тогда и наступает «научный социализм». Отсюда ясны и его неизбежная необходимость для человеческой цивилизации, и его вечная незавершенность, окончательная неисполнимость. Как ни крути, но всегда найдутся те, кто злоупотребляет своим положением (служебным, а в реальном социализме и просто гражданским) – следовательно, до конца социализма не построить. Но – хоть мы это и понимаем – стремиться к нему нужно. Ибо как же иначе, сами посудите! Нам НЕ НУЖНО, чтобы люди соответствовали занимаемым должностям?! Нам НЕ НУЖНО, чтобы они стремились к выполнению общественно-необходимых обязанностей?! Нам нужно, чтобы каждый исполнитель (в силу закона накопления энтропии) стал бы профессионально некомпетентным и безответственным? Между тем в идее частной собственности ИМЕННО ЭТО и заложено (чем она так привлекательна для многих): идеал вольности собственника, избавления от всех обязанностей, отрицание необходимости служить и быть профессионально компетентным. Наследник химического концерна НЕ ОБЯЗАН знать химии или иметь стаж в отрасли. Он может стать хозяином химиков уже в колыбели, не научившись еще даже грамоте! Короче говоря, частная собственность – это права без обязанностей, возможность быть руководителем безо всяких служебных регламентов. Именно поэтому цивилизация «всю дорогу» стремилась уничтожить, или как минимум ограничить, загнать в резервацию своего непримиримого врага: частную собственность.
Цивилизации, хоть тресни, нужен социализм, то есть компетентные и ответственные функционеры. Научный социализм – это исследование методов и технологий, по которым из разгильдяя и обормота можно сделать функционального человека, умственно и духовно приспособленного к высоким ступеням прогресса. Цивилизация начинается, как насаждение религиозными фанатиками своих идеалов культа в массах: удаление сорняков и культивирование отобранных Разумом сортов растительности. Фанатики священного культа либо гибнут, либо нет. Если они не погибли, то обречены понять: для воплощения святынь их культа людям нужен материальный достаток. Нужно организовать производство и потребление таким образом, чтобы «община верных» выжила, с голоду и холоду не померла. И – тоже немаловажно – таким образом, чтобы она была привлекательной для потенциальных верующих, манила к себе. Мол, прими наши идеалы – и будешь, как сыр в масле кататься, забудешь про нужду, получишь вкусняшки… Животным, у которых нет святынь, такая замануха неактуальна. Животное привлекает, чтобы сожрать, или полового партнера, но отнюдь не с целью сделать из него своего единоверца. Но сакральный культ предполагает, что надо налаживать быт. Много будет у нас хлеба – много будет и адептов, так из веры выделяется прагматическое направление научно-технического и производственно-организационного прогресса. Для нужд вовлечения людей в культуру. Далее, фанатики могут быть в деле организации производства успешными или не успешными. Если они успешны – то они год от года (век от века) все более полно удовлетворяют потребности народных масс. Правильно (по уму) организованное хозяйствование опирается на могучую силу Коллективного Разума, Совместного Мышления, преодолевшего зоологическое проклятие Внутривидовой Конкуренции, борьбы особей за существование друг с другом. И в какой-то момент удовлетворение потребностей человека (задача сложная и трудоемкая) оттесняет то, что сперва породило этот вектор «заботливости о социуме»: культ, религию, сакральные ценности общественных идеалов, стремление обеспечить (через материальный достаток) поклонение святыням данного общества. В какой-то момент специалист по молоку начинает воспринимать рост удоев как самоцель, потому что общество ему сказало: «делай это, а на другое не отвлекайся, все тебе дадим, если это хорошо будешь делать». Сужаясь, функциональность человека приходит к диалектическому самоотрицанию (закон отрицания отрицания). Специалист по молоку ничего, кроме роста потребления молока, уже не видит.
А «потребность» — штука коварная! Одно дело – т.н. «нормальные потребности», обслуживающие идеологический культ святынь. Человеку, чтобы не помереть на молитве стоя, надобно покушать, одеться, не замерзнуть и т.п. Эти потребности называются «нормальными», потому что обслуживают норму поведения, а не отрицают ее. Другое дело – «просто потребности». Это уже не то, что мне объективно нужно, а то, что я субъективно захотел. В числе потребностей человека есть и такая, супер-устойчивая, и, по сути, неискоренимая, как потребность в свободе. Роботам она не свойственна, всему же живому – свойственна врожденно. Первое, что попрала цивилизация, возникнув – свободу личности. Это настолько очевидно, что не видят этого только те, кто не хотят видеть! Цивилизация – это замена свободы личности на функциональность члена единого организма-общества. Ты делал, чего хотел – а теперь уже нет. Вон и государство возникло, чтобы не дать тебе делать, чего ты хочешь, а раньше же его не было – потому что и потребности подавлять твою личную свободу в животном мире не было! Там, в джунглях – кто во что горазд, и любой конфликт касается только непосредственных участников. Здесь, в цивилизации – храм, обнесенный крепостной стеной, чем больше сокровищ скапливает храм, тем упорнее лезут на стену мародеры. И где крепостные укрепления – там неизбежно и закрепощение человека. Мы очень отчетливо видим (даже на уровне школьного учебника истории), что потребность в справедливости рождается в низах общества, а потребность в свободе личности – в дворянских верхах. Голодному, обделенному, замерзающему, измученному невыносимым трудом человеку нужна не свобода, а организация быта. Ему нужны хотя бы минимальные санитарно-гигиенические условия жизни, а вовсе не свобода. Вывод о том, что жизнь устроена неправильно, не по уму, безбожно, сатанински – он делает из личных невзгод, унижений и обделенности. «Почему одним все, и от рождения, а другим ничего, сколько бы ни трудились?!». Человеку наверху, богатому и пресыщенному, эти проблемы чужды и непонятны. Его быт так хорошо обустроен, что стремление «быдла» получить комнатенку в коммуналке (перебравшись туда из бездомности) вызывает у него презрение. «Бедные такие меркантильные – только о еде все время говорят и думают!». Дворянские верхи порождают многовековую фронду, народным массам не только чуждую, но и враждебную. Народ прекрасно понимает, что «вольность дворянства» — выход хищников из клеток, и ничем, кроме роста произвола, безобразий, это не обернется. Например, первая победа либерализма, «Великая хартия вольностей», основа британской государственности (1215 год) запрещала королю вмешиваться в отношения крестьян с их феодалом, закрывала саму возможность ограничить произвол феодала в своих владениях. «Свобода» означала то, что никакой защиты у жертв «сильно свободного» лорда больше нет!
Отсюда кажущийся парадокс: наиболее научный социализм приживается в среде голодных и нищих. Нищее общество, под страхом голода, дурака не валяет, клоунадами самовыражения не занимается. Оно хочет функциональности от каждого на его месте, профессиональной пригодности от тех, кому поручает производство необходимых благ. Нищему обществу нужно, чтобы кончилась разруха и кошмары брошенных свободой на произвол судьбы трущоб. Но чем в больше степени удовлетворены базовые потребности человека в обществе – тем более он склонен заболевать «барской болезнью» — страстью к свободе личности. Эта потребность человека проявляется по мере удовлетворения более насущных. Проблема либеральной свободы в том, что она отрицает функциональность человека. Христианство решило проблему потребности в свободе формулой «единственная настоящая свобода – это свобода от греха». Только в таком виде можно совместить свободу личности и функциональность исполнителя, исполнение служебного долга в рамках системы. Во всех иных видах свобода превращается в вирус, убивающий цивилизацию. Если человек вместо того, чтобы честно и ответственно выполнять свои функции, начнет заниматься какой-то херней и «хотеть странного» — то у него на порученном участке начнется разруха. А она как пожар: в условиях разделения функций моментально перекидывается на соседние участки… Но можно ли свободной личности запретить херней заниматься? Если вы ей запрещаете, то это само по себе означает, что личность несвободна, вами закрепощена! «Вольность дворянства» оказывается основной причиной вырождения верхов общества, превращение их из руководителей цивилизации в злокачественную опухоль общества. Те, кто вчера вели за собой, именуясь «аристократия» (т.е. лучшие люди), «бояре» (т.е. наиболее ярые) – превращаются из «отцов-командиров» в кандалы, а иной раз и в камень на шее утопленника. Научный социализм хочет этого избежать, вернуть людям функциональность общественного служения (о чем прямо говорил отец немецкого социализма О. фон Бисмарк). Борясь за объединение Германии, Бисмарк не мыслил себе иной, кроме религиозной, основы будущего централизованного государства. К этому его побуждало христианское мировоззрение. Но как соединить христианство с рациональным государственным механизмом? Понятно, что главная проблема для Бисмарка заключалась в том, чтобы обозначить точки соприкосновения правды Священного Писания и норм земного права. Несмотря на трудность ее решения, он верил, что даже при невозможности полного совпадения основ Божьего царства и царства земного исполнение христианского учения остается одной из важнейших целей государства. В противном случае, по мнению Бисмарка, государство лишается этой опоры и вместо него получается агрегат из случайного набора прав, некая разновидность механизма, предотвращающего войну всех против всех.
Иными словами, Бисмарк как христианин надеялся «очеловечить» государственную машину. «Любая попытка умаления христианства в государственно организованном обществе отнимает у народа веру в то, что законодательство черпает себя из христианского источника и что государство имеет целью реализацию принципов христианства, даже если этой цели не всегда достигает». Но утопический социализм из попытки удовлетворить ВСЕ потребности человека (а не только «нормальные», т.е. способствующие, а не препятствующие нормам и ценностям данной цивилизации), зачерпывает в себя бациллу либеральных свобод, вовсе не считая, что «свободы от греха» для полноты гражданской свободы достаточно. Либеральная свобода везде, куда бы ее вирус не занесли, что в социализме, что вне его – равным образом толкает человека к кривляниям и паясничанию, юродству и выделыванию дегенеративного характера. Почему? См. закон накопления энтропии. Свобода дает выбор, человек, выбирая, выбирает что попроще, полегче, приятнее его животной натуре: ну и в итоге деградирует, хотя, казалось бы, его к этому и не принуждали. Человек перестал читать не потому, что книги сжигают (если бы их сжигали, он бы из чувства противоречия наоборот бы ими заинтересовался, ибо «запретный плод сладок»). Человек перестал читать – потому что свобода выбора имеет энтропийный наполнитель. Человек, не всегда это осознавая, тяготеет к тому, что легче: сесть, а не стоять на ногах, лечь, а не сидеть – при первой же возможности. Функциональность цивилизованного человека – это «очень много включенных лампочек». То есть (смысл аллегории) – очень и очень энергозатратная штука. И ответственное служение, и упорный труд, и качественная учеба, и участие в общественных делах, любой энтузиазм – требуют много энергии. «Жрут энергию». Они заставляют лежачих, не только встать и ходить, но и бегать, как нашпаренные. Если речь идет о 1941 годе, то такая гиперэнергичность продиктована простым выживанием, и потому принимается легче (хотя и там не всеми). Но если речь идет о 1985 годе, то человек неизбежно замечает громадное превышение энергозатрат над потребностями простого выживания «овоща». Он видит, что поддержание уровня цивилизации требует от него гораздо больше энергичности, чем потребовалось бы животному в его положении. И – под давлением энтропии – человек начинает халтурить. Он начинает обманывать систему, подменяя свою функциональность своей свободой. Все чаще делает не то, что нужно священной миссии, а то, чего ему хочется и приятно (и легко).
Но как быть социалисту? Ударить халтурщика, анархиста по рукам? Порвать его «писаную торбу», свободу личности, как Тузик грелку? Это сталинский путь научного социализма: все строится по плану, темпы роста колоссальные, но с личной свободой, извините, туго. Или же социалисту попытаться вписать этот зоологический, энтропийный анархизм животного в свое учение? Мол, есть права человека, а есть его свободы, и противоречия между ними я как бы не замечаю. Так и пишу: «обеспечить права и свободы человека». Бумага все стерпит! Нечем ей, бумаге, думать, что права – это фиксация, а свобода – отсутствие фиксации, и у меня получилась формула «горячий лед»! У человека есть потребности – и социалист хочет их удовлетворить. У человека есть потребность иметь обустроенный быт: квартиру-машину-дачу, высокий заработок, красивый досуг и т.п. У человека есть и другая потребность: получить все это даром, ничего для этого своими силами не делая. Проснулся – а вокруг тебя Эдем, булки вкусные, люди добрые, и ты такой радостный: «и откуда все это взялось?!»… Умный человек понимает, что две этих потребности (при всей их естественности) нельзя удовлетворить вместе. Нельзя совместить в масштабах всего общества культуру быта и халяву, раздолбайство. Их можно совместить только для немногих с помощью института частной собственности, чтобы у них все было, а им за это ничего не было. Если же мы говорим про общество в целом (без вампиризма, с опорой на собственные производительные силы) – то либо культура быта, либо безответственные халявщики. Вместе не сложить! Утопический социализм потому и приводит к катастрофам масштаба «перестройки», что, вопреки здравому смыслу и житейской опытности, упорно, на бумаге, совмещает культуру быта и свободу личностей. В утопической надежде, что «личность, желая хорошо жить, станет хорошо работать». Личность, безусловно, желает жить хорошо. Кто бы спорил. Но она при этом ничуть не желает хорошо работать. И вообще работать – не очень желает. Личности хочется, чтобы работали другие, а она бы только жила хорошо, на работу не отвлекаясь. Хорошо работать личности начинают только, когда их сильно напугают. А до этого рубежа свободные личности выкручиваются, выделываются, хитрят, притворяются, спекулируют, паразитируют и т.п. Проще говоря: человеку нравятся фонари цивилизации, но за электричество в них он платить не хочет. Идеальный вариант – когда все эти фонари светят, но счета за свет оплачивает кто-то другой. И мы назовем его дураком (первым так дразниться стал Вольтер) и скажем: Давай, служи, дурачок, получишь значок! Питай нас своим энтузиазмом, снабжай нас роскошью – а мы потратим жизнь на веселье и расслабон! Потому что мы умные, и умеем жить, а ты дурак и расходный материал!
И когда дураку станет за себя обидно – фонари цивилизации погаснут для всех, потому что вы же их не питали, на дурачков надеялись… Утопический социализм, обещая человеку, И функциональность всех систем, И свободу работающих над этим личностей – в итоге теряет и то, и другое. Он получает вечно недовольных, ленивых и лукавых рабов, только и думающих, как бы им увильнуть от нагрузки, и при этом – постоянные перебои с функциональностью систем. Потому что в сухом остатке социализм (как неизменная цель человеческой цивилизации) – это: — функциональность всех систем, а не: — удовлетворение всех, даже самых извращенных, потребностей «свободной личности», рожденных зоологией и ведущих цивилизацию в никуда» (Николай Выхин, команда ЭиМ). Выхин «все разложил по полочкам», и сделал это очень логично, однако вывод о том, что идеальное (или «социалистическое» в терминах Выхина) общество и свобода несовместимы, он сделал неверный. Ведь мироздание уже давным-давно создало такое идеальное общество в образе «СЕМЬИ». И вся «хитрость» такого «идеального общества» заключается лишь в том, что «полная свобода» в нем замещена «допустимой свободой». А что такое «допустимая свобода? Если сказать совсем просто, то это смесь «полной свободы» с «полной несвободой». Задайте себе такой вопрос: «Кто в семье находится в самом привилегированном положении?» Правильно, дети. Тем не менее, и свобода у них урезана значительно больше, чем у взрослых – здесь можешь делать все, что угодно, здесь можно делать одно, но нельзя — другого, а здесь вообще ничего делать нельзя. Ну а если внимательно посмотреть на поведение «взрослых» в обществе, то можно заметить, что и их свобода ограничена. Ну а теперь задайте себе второй вопрос: «А кто, взрослые или дети, чувствуют себя более свободными?» Безусловно, дети. По той простой причине, что они воспринимают «допустимую свободу», которую имеют, как «полную», ну а взрослые люди уже прекрасно понимают, что их свобода всегда ограничена обществом, в котором они живут. Тем не менее, и они не чувствуют себя РАБАМИ этого общества, ибо все окружающие их люди имеют примерно такие же права, что и они сами. Короче говоря, «все познается в сравнении». И если человек чувствует себя в окружающем его обществе относительно равным со всеми другими, он воспринимает это как норму жизни и не претендует на большую свободу и большие права. Зато, если человек чувствует себя ущемленным, он наверняка будет требовать у общества — больше свободы и больше прав. Именно государство со своими законами (если, конечно, их исполнение обязательно для всех) и превращает полную свободу своих граждан в свободу допустимую. Ну а если люди не хотят допустимой свободы и требуют полную свободу, то в результате получается анархия и хаос.
Вот что по этому поводу пишет Дмитрий Попов из Московского Комсомольца — «Долгий миг Путина: Лукашенко объяснил решение президента России по «Вагнеру». «Во вторник второй наш президент, Александр Лукашенко, ответил на вопросы, которые остались после выступления в понедельник первого нашего президента Владимира Путина по поводу выступления Евгения Пригожина в субботу. С субботы по вторник – для России один миг. Между прошлым и будущим. Лукашенко сказал три важнейшие вещи. Первая цитата: «Не бывает цветных революций, если для этого в стране нет причин». Вторая: «Я сказал: ни в коем случае не делать из меня героя, ни из меня, ни из Путина, ни из Пригожина, потому что мы ситуацию упустили, а потом мы думали, что рассосется, а оно не рассосалось. И столкнулись два человека, которые воевали на фронте. Нет в этом деле героев». Третья: «Если рухнет Россия, мы останемся под обломками, все погибнем». Эти три цитаты объясняют многое, если не все произошедшее, и на этом фоне можно оценить, как элегантно (и это элегантность опытного бретера) выходит из тяжелейшей ситуации Путин. Отводит страну от края (заезженное, но точное определение) пропасти. Именно так – в настоящем времени, «выходит» и «отводит». Потому что ничего еще не кончилось (рано бросились целоваться Патрики и Рублевка) – и это тоже понятно из приведенных выше цитат. Путин четко обозначил: действия Пригожина – мятеж и предательство. Но, подметая свою сторону улицы, так же, как и Лукашенко, увидел причину: «не рассосалось». Именно поэтому дело о мятеже прекращено. Пригожин отправлен почти под домашний арест: вроде как и на свободе, но Белоруссия – последняя страна, которую можно рассматривать как убежище от российского правосудия. Огромный бонус (элегантно, не поспоришь) – теперь в Белоруссии, на зло врагам, будет опытная, дерзкая, мощная военная сила, да еще под российским ядерным зонтиком. Это если считать тех бойцов, которые пойдут за своим директором. Остальным – помилование в чистом виде и использование их навыков и опыта в строевых частях Минобороны. Тяжелая техника «Вагнера» уже готовится к передаче военному ведомству. Ну а ЧВК как институт, если верить обещаниям депутатов Госдумы, обретут в России, наконец, законодательную базу. Это было купирование приступа. Теперь началось время устранения причин. В понедельник вечером многие (не скрою, и я тоже) ожидали от Путина резких движений – слишком эмоционально накалена была обстановка. Довольно глупо это было. Путин не раз демонстрировал, что умеет сохранять холодную голову и действовать системно, учитывая множество факторов. Начни он без разбора махать шашкой, наши западные враги получили бы аргумент в пользу своей теории о том, что власть в России неустойчива. Сейчас, наоборот, будут награждены и поощрены те, кто проявил твердость.
А вот стадо «исчезнувших» из публичного поля, пытавшихся отпетлять, купивших билеты в Стамбул за 200 тысяч, ждет от Путина вариант «сейчас мы медленно спустимся с горы». Причины, без которых «не бывает цветных революций», будут тщательно изучены, разобраны и убраны. Потому что Путин, как и Лукашенко, понимает: если рухнет Россия, мы погибнем под обломками. Сколько времени займет исправление? Вряд ли Путин будет настолько же долготерпелив, как когда-то в мирные дни. Помните, он призывал олигархов держать деньги дома («замучаетесь по судам пыль глотать»), более 20 лет назад? Нет у нас сейчас столько времени. Но и три с небольшим дня, с субботы по утро вторника, — для России один миг» (Дмитрий Попов). Однако не стоит забывать, что люди требует больше свободы только в том случае, если они чувствуют себя ущемленными. А потому автор этого сайта не согласен с Лукашенко насчет его первой цитаты: «Не бывает цветных революций, если для этого в стране нет причин». Увы и ах, но таких причин «выше крыши». И самая главная из них – огромный разброс в доходах разных людей в одном и том же обществе. Был бы жив Ленин, он назвал бы сегодняшнее положение дел в России «революционной ситуацией». Но эта «революционная ситуация обусловлена не тем, что «верхи не могут, а низы не хотят», а тем, что огромное количество людей в нынешней России чувствуют себя ущемленными, и, как показал Пригожинский мятеж, даже среди властной элиты. И тут уместно еще раз вспомнить очень правильные слова Фридриха Энгельса: «Свобода воли… не что иное, как способность принимать решения со знанием дела. Таким образом, чем свободнее суждение человека по отношению к определенному вопросу, с тем большей необходимостью будет определяться содержание этого суждения; тогда как неуверенность, имеющая в своей основе незнание и выбирающая как будто произвольно… тем самым доказывает свою несвободу свою подчиненность тому предмету, который она как раз и должна была бы подчинить себе». Чувство «ущемленности» как раз и относится к «тому предмету, который она как раз и должна была бы подчинить себе», но не может, ввиду непонимания причин возникновения этого чувства. Причем, эти слова в равной степени относятся, как к «низам», так и к «верхам». «Верхи» не понимают причин недовольства собой со стороны «низов», а «низы» (даже во властной элите) не понимают, куда их тащат «верхи»! Вот и получается, вместо свободы воли – ее несвобода. Именно по этой причине, «Советский человек наголову выше современного россиянина» («Окно в историю», Дзен). «Совсем недавно попалось мне на глаза выступление на одном из политических ток-шоу на телевидении известного советского и российского писателя-сатирика, драматурга и сценариста, написавшего сценарии ко многим популярным фильмам, Аркадия Яковлевича Инина, в котором он говорит о советском человека и его главном отличие от нынешних россиян.
Думаю, вам, уважаемые читатели, будут интересны рассуждения Аркадия Инина по данному поводу. Так вот, в своем выступлении писатель напомнил всем библейскую историю о том, что Моисей вывел евреев из рабского Египта и 40 лет водил их по пустыни. При этом Аркадий Инин, с присущим ему чувством юмора, добавил следующее. По мнению Аркадия Инина, наличие «хлеба, колбасы и зрелищ» — это далеко НЕ главное и далеко НЕ все, что надо человеку. В связи с этим писатель считает, что советский человек с его светлыми идеалами был наголову выше современного россиянина, для которого существует только один идеал — зарабатывание денег и выживание среди «прелестей» жизни капиталистического общества. Инин также напомнил всем присутствующим в студии излюбленный тезис антисоветчиков о тех, кто ностальгирует о Советском Союзе: мол, они вспоминают свою юность, свою молодость, мол, девушки были лучше, небо голубее. На данный тезис антисоветчиков, Аркадий Яковлевич ответил так: «Когда негодяи развалили Советский Союз, мне было 52 года, поэтому я вспоминаю не юность, не детство — я вспоминаю целую жизнь!» На мой взгляд, Аркадий Инин дал достойный ответ всем антисоветчикам, пытающихся объяснить ностальгию россиян по жизни в Советском Союзе лишь только воспоминаниями о своей ушедшей юности и молодости. Да, и последнее. Единственно возможный выход из нынешнего удручающего положения дел внутри России Аркадий Инин видит только в следующем: «На все вопросы, что сделать, чтобы не было так плохо, я всегда отвечу: «вернуть Советскую власть!» Думаю, с Аркадием Ининым в данном вопросе будут согласны десятки миллионов россиян. Хочется надеяться и верить в то, что все ныне происходящее с Россией, неизбежно вызовет переосмысление и, образно говоря, отрезвление все у большего числа россиян, а также избавит многих от иллюзий по поводу капиталистического общества, порочность идеалов которого так метко описал писатель Аркадий Инин. Глядя на весь сюрреализм происходящего с Россией в последние дни, сравнивая и делая выводы, все больше и больше осознаешь: в какой же замечательной стране под названием Советский Союз мы жили!» (https://dzen.ru/a/ZJpH12Eu5ERzf3rZ).