Пару слов о правосознании
Автор предлагает Вашему вниманию, интересную статью Ал. Берберова — «АНГЛОФАШИЗМ И ГЕНЕЗИС ПРАВОСОЗНАНИЯ» (команда ЭиМ). «Для обывателя, в бытовом языке «фашизм» — это «что-то плохое», причем в неопределенной форме. Используя слово «фашизм» не как термин, а как ругательство (ругательства имеют в языке статус междометий) – в итоге обыватель сводит «фашизм» к очень простому определению: «нечто, мне не нравящееся». Оно мне не нравится – я его обругал. Могу словом «фашизм», а могу и матерным: в данном случае они вполне заменяемы. Когда мы говорим об американском фашизме, об английском фашизме – мы не хотим, чтобы вы поняли нас в этом, эмоциональном смысле: вот, мол, ребятам англосаксы не нравятся, и они матерятся. Все не так, категорическим образом не так! Фашизм – в научном смысле слова – это открытая террористическая диктатура. Как террористическая диктатура – он предполагает полный отказ от правосознания, правовой культуры, выработанной человечеством на протяжении тысячелетий, а как открытая – отказ от всякого прикрытия, лукавства, двуличия в этом деле. И, когда мы с этим сталкиваемся каждый день, то мы просто обязаны задать себе вопрос: а откуда вообще возникло это самое правосознание, которое фашизм отменяет неприкрытым зоологическим насилием? Правосознание состоит из двух частей, которые, начиная с царя Хаммурапи, первого известного истории законодателя, знаменуют смену поведенческой модели хищника в дикой природе (которому никто не указ и ничто не указка). 1) Подчинение поведения вместо своих воли и желания некоему тексту, скрижали. 2) Культура диалога, которая предполагает переговоры двух сторон сделки, согласование условий действия, символически скрепляемое подписями двух сторон контракта. Если мы посмотрим на поведение современных США или Великобритании, то мы сразу же (невооруженным взглядом) обнаружим, что они избавились и от того, и от другого. Законы (причем не только других стран, но и собственной) для них ничтожны, а договариваться с кем-то о чем-то они не видят смысла. Это и есть фашизм: Воля, выдвигающая ультиматум, не нуждающийся ни в опоре на закон (сакрализированный текст, тщащийся зафиксировать неизменность норм поведения), ни на переговоры. А далее — вообще не предусматривающая ни того, ни другого: «законов не знать, переговоров не вести». «Мы так решили – и этого достаточно»: говорят англосаксы. Отчасти такая позиция корениться в уродстве англосаксонской системы права, единственной в современном мире, не опирающейся на традиции римского права. Отчасти же связана с вопросами целесообразности, с желанием США «укоротить плечо» административного решения, снять со своих агрессий муторную процедуру согласований с законодательством и системой международных договоров.
Англосаксы полагают, что воевать без закона – эффективнее, чем с оглядкой на закон. А их правовая система, суть которой в том, что «судья всегда прав», а писаный закон (текст закона) имеет рекомендательный(!) характер – весьма способствует становлению полноформатной фашистской диктатуры. Хаммурапи (приблизительно правил в 1793-1750 годах до н. э.), который воспринимался современниками большим чудаком, как царь и восточный деспот имел полную неограниченность произвола. Это – в отличие от его каменных столбов – никого бы из современников не удивило и не шокировало. Но Хаммурапи записал некие правила на каменном столбе, потом сделал с них каменные копии, объявил, что камень получен им от богов (может, и правда ему жрецы подсунули?) – и решил править, сверяя свои решения со словами на священном камне. Он мог убить подданного или наказать его иным образом безо всяких «слов с камня»: царский статус вполне давал такую возможность. И объяснять ничего не нужно: я царь, у меня прихоть, моча в голову ударила, я взял и убил. Зачем и кому я, царь, обязан объяснять мотивы своих действий?! Хаммурапи же сам себя ограничил каменным текстом (подчеркиваю – сам себя!), и стал «мучиться с согласованиями» поступка и каменного текста. Он был уверен, что нельзя совершать поступки, просто так, и какие попало. Нельзя делать все, что взбредет в голову, просто потому что посчитал выгодным или забавным. Нельзя убивать или награждать «под настроение»: встал не с той ноги утром – казнил невиновных. А хорошо выспался – наградил непричастных. Хаммурапи всем нам велел сверять поступки со священным текстом. После него много кто еще заклинал нас так делать, но он был первым. Сверка поступка с текстом – дело сложное, муторное, а главное – неоднозначное. Не может же в священном тексте заранее быть записан любой случай! Оттого нельзя ждать от священного текста прямых инструкций по любому поводу. Надо брать общую норму (из текста) и толковать ее относительно конкретного события. Так рождалась в узком смысле слова – судебная культура, а в более широком – правосознание человека. Чем суд отличается от расправы? Расправа – это просто: взял и расправился. Безо всяких «почему». А суд – это такое место, где начинается сверка расправы со священными текстами, отчего действия человека и распадаются (ох, как удивлялись этому древние люди!) на правомочные и неправомочные. Но это – важно отметить – относится к традициям римского права, и этого нет в англосаксонском праве. Суд у англосаксов – это место, где разные кланы «колотят понты», выясняя кто влиятельнее, а не место сверки поступка с текстом. Потому что английское прецедентное право оставляет писаным законам лишь функцию рекомендательного справочника…
Культура диалога тоже появляется не сразу, и не сама собой. Не может быть никакого диалога между котом и мышью, волком и зайцем, медведем и пчелами. Даже если бы они и умели говорить – о чем им разговаривать?! — Ты пойми, если я тебя не съем, то я умру. — А ты пойми, что если ты меня съешь, то я умру. Потому первобытность никакого согласительного диалога не знает, сама мысль о согласовании позиций двух сторон – показалась бы первобытности странной и нелепой. Разумеется, куда ближе к природе и «естественнее» в зоологическом смысле принцип «кто сильнее – тот все и решает». А зачем ему подсказки от слабых? Чтобы понять, как человечество восходило от первобытной «украинской» модели власти, никаких диалогов и согласований не предусматривающей (и вообще не догадывающейся о самой их возможности) к каким-то более цивилизованным моделям управления, рассмотрим условную модель. 1) Террористы захватили заложников. Просто, понятно, бесхитростно. Террорист говорит – заложник делает. Заложник не делает – террорист его убивает. Мотивации поведения обоих сторон как на ладони. 2) По каким-то причинам (о них мы поговорим отдельно) террористам вдруг потребовалось формальное, номинальное согласие заложников оставаться в заложниках. То есть нужно, чтобы заложник написал заявление: «прошу принять меня в заложники по собственному желанию». Дата, подпись. Скоросшиватель, архив. Трудно понять, зачем это нужно. Но, коли нужно – то легко. Заложников под дулом автомата подводят к столу с письменными принадлежностями. Заставляют писать соответствующий текст. Не подпишешь – расстреляют. Подпишешь – уйдешь обратно к стене. 3) Мы видим, понимаем, что заявление заложника о принятии его в заложники по его собственному желанию – на 100% номинально. И в нем 0% реального. Это как законы Хаммурапи — странный каприз тирана, мало понятный современникам. 4) Идут годы. Террористы стареют, у них меняются поколения. У заложников тоже. Новые поколения воспринимают обряд подписания согласия на заложничество уже как сложившийся ритуал. И может быть, раз он от предков – священный. Ну, хоть немножко! 5) Постепенно (исторически это очень долгий процесс) в процедуре подписания «добровольного» согласия начинают появляться проценты реализма. Сперва их очень мало. Всем понятно, что заявление человек писал под дулом автомата, предполагать его искренность – смешно. Но какие-то мелкие условия заложников размягчившиеся террористы начинают принимать всерьез. Из совсем пустой формальности процедура согласования действий террористов с заложниками наполняется каким-то, пусть сперва и очень скромным, но реальным содержанием. 6) Так происходит генезис диалоговой культуры (согласительных процедур) при становлении правосознания.
Священные тексты – как говорят либералы, «это другое». Священный текст – воля сверху, абсолютно авторитетная, но весьма и весьма зависимая от толкователей. С одной стороны, с Богом не поспоришь, а с другой – слова Бога все время истолковывают (как дышло – куда повернут, туда и вышло) какие-то «специальные» жрецы. Диалоговая культура согласительной процедуры прорастает снизу. В идеальной формуле правосознания, двигаясь сверху и снизу, сакральность текстов и культура диалога (дискуссии) должны где-то посередке соединиться. И составить общую правовую культуру, без которой немыслимы высокие стадии человеческой цивилизации. Сакральность текста закона и диалогововая культура обсуждения взаимного согласия – необходимы друг другу, как сердце и печень в едином организме. Они друг без друга не работают. Если культуры диалога в обществе нет, то сакральный текст улетит в небо, и перестанет соприкасаться с земными делами, так сказать, «разделив уделы». Если сакрального текста, как альфы и омеги диалогов нет, то, развиваясь, культура диспута превратится в бесконечную говорильню, и потому процесс согласования мнений сторон не будет достигнут никогда. Только на сочетании сакральности текста и развитой культуре диалога (обмена мнениями) при одинаковом уважении сакрального текста обеими сторонами дискуссии – возможна конструктивная выработка решений. Ну, и вообще правосознание, как таковое. Которое, в двух словах – заменяет насилие правом. Но так сказать – ничего не сказать. У волка есть «право» съесть зайца, это право у него прирожденное и дано ему самой природой, и прошито у него в подсознании, как инстинкт. И как средство выживания, единственно для волка возможное. Когда же мы говорим о Праве как альтернативе насилию, то получается такая вот формула: — Человек признает сакральность текста и вместе с этим принимает аргументы другого человека в случае нарушения норм сакрального текста. Примеры: Католики признают Библию. Но на латыни. Средневековый виллан латыни не знает. То, что он слушает в церкви – для его уха тарабарщина. Нарушил поп нормы Библии, или не нарушил – виллан не знает. Потому никаких аргументов со ссылками на текст Святого Писания, в случае нарушения его норм, виллан выдвинуть не может. Первая часть правосознания у католиков есть, второй нет. Зайдем с другой стороны. Рабовладение – это террористы, захватившие заложников, но не имеющие даже и мысли о том, чтобы заставить заложников писать заявления «по собственному». Для рабовладельца изображать договорные отношения с рабом – странно и нелепо. Не то, чтобы трудно заставить заложника под угрозой смерти что-то подписать – но зачем?! А капитализм уже жить не может без номинального согласования своей воли с рабами! У него так принято, что раб обязательно должен подписать заявление «по собственному желанию». И эта номинальная свобода входа и выхода – у капитализма главное отличие от рабовладения.
Притом, что с рабами-заложниками капитализм обходится зачастую много хуже, чем традиционный патриархальный рабовладелец. Но всегда – обратите внимание! – по их «собственному желанию». Перерождение номинального в реальное – очень долгий и мучительный исторический процесс. Прежде, чем нормы христианства из пустой демагогии феодалов превратились во что-то, более-менее осязаемое на практике, прошло много веков. Прежде чем раб-заложник, шантажом принуждаемый писать заявление о «своем согласии на все», что с ним делают – получил хотя бы крупицы реальной добровольности в мелочах – тоже прошли века. Крайности смыкаются – и ценность чистого номинала (100% номинального) одновременно и нулевая и абсолютная. Нулевая она потому что, когда твои права провозглашены декларативно, а ты никак не можешь ими воспользоваться – то для тебя это не более, чем колебания воздуха. Абсолютная же она потому, что «вначале было Слово», и всякий путь, каким бы долгим и трудным ни оказался, начинается с первого шага: с теоретической, умозрительной постановки задачи. Когда террористам пришла в голову идея заставить заложников написать «добровольное согласие» — в их мышлении стартовала эволюция в сторону правосознания. Ни на каком уровне развития правосознание не существует просто так, без истоков. А его истоком является очень смутная и примитивная мысль о «правах человека», мерцающая малопонятной блажью в голове хищника. Стоит ли удивляться, что в самой зачаточной форме права – в нем все недоразвито? Фашизм – в первую очередь англоязычный (немецкий и итальянский – вторичны) появился не просто так. Он появился как реакция совокупности зоологических инстинктов Зверя в человеке. На что? На логику человеческой цивилизации, ведущую к отделению и выделению человека из звериной совокупности. А у зверя внутри нас есть инстинкт самосохранения – как и у всех зверей… Ведь нетрудно понять, что если рабовладение с рабом никаких договоров не подписывает, а капитализм подписывает с ним фиктивные договора, то логика процесса ведет к убыванию фикции в договорных отношениях. Но если вышибленное шантажом «добровольное согласие» превращается в реальную добровольность, то это и есть переход из капитализма в социализм. Капитализм сам себя поставил в неловкое положение: это какая-то двоякодышащая амфибия, ни рыба, ни мясо! Террор с добровольностью плохо совмещаются. И надо что-то выбирать. Или ты выбираешь террор – но тогда следует прекратить заигрывать с добровольщиной. Или уж наоборот… Важно понять, что СПЕРВА игрища в добровольщину были для террористов совершенно безобидны. Фикция добровольного согласия (в цеху 14 часов в сутки дышать кислотами, ага!) – вышибалась легко и непринужденно. Опасность игрищ в «свободу» нарастала очень постепенно, и, как все постепенное – незаметно для капитализма (и его предшественников).
Если человек из поколения в поколение, сызмальства, снова и снова слушает заповеди Христа – то велика вероятность, что в каком-то поколении он проникнется ими, перестанет считать пустой (и на чужом, непонятном языке) озвучиваемой кучкой междометий. То есть игра с нулевой суммой переродится в программу РЕАЛЬНОГО переустройства общества на идеалах, с детства впитанных чистой душой. То же самое и с этими «заявлениями о добровольном приеме в заложники». Сперва они всех смешили, и террористов, и заложников, казались (да и были) дурацкой игрой. Но со сменой поколений возрастает вероятность, что кто-то примет игру в добровольное согласие всерьез, уже не как номиналист. Причем это касается не только заложников, но и какой-то части террористов. — Если мой дедушка заставлял их подписывать добровольное согласие, и папа, и дядья мои – так, может, добровольность их согласия ДЕЙСТВИТЕЛЬНО важна? Игры со Святым Писанием и игры в согласительные процедуры (разрастающаяся ритуалистика усложняла путь фиктивный, но все же диалог) – накапливали в себе опасность для капитализма примерно так же, как в организме постепенно накапливаются токсины. Вы пьете «опасную воду», но за день с вами ничего не случится. И за неделю. И за месяц. А вот через пять лет – возможно, организм накопит много токсинов из этой воды, и у вас начнутся недомогания… Именно так и начались «недомогания» у капитализма, явно заигравшегося и в церковность (старые капиталисты любили изобразить из себя истовых верующих) и в «свободу личности». Папеньки у Чернышевского или Добролюбова были вполне себе уставными феодальными попами; а вот поповичи у них выросли в семье беспокойные. Нетрудно увидеть, откуда «растут ноги» у протеста Чернышевского или Добролюбова: из поповщины, принятой однажды всерьез. — Мы не хотим больше играть со святынями, мы не хотим притворятся и лгать! Раз они святыни – то мы хотим, чтобы к ним отнеслись серьезно! Черта с два проистекает социализм и коммунизм от «плохой жизни», от материальных условий быта! Эта теория не подтверждается ни исторически, ни логически. Исторически мы видим во главе социалистов вовсе не бомжей, а поповичей, аристократов и фабрикантских сынков. Бывают еще, как Маркс – из династии адвокатов. Тоже, знаете ли, «те еще» угнетенные, униженные и обездоленные! Логически: несчастье мыши не порождает у мышей ни революции, ни прогресса, ни развития производительных сил, ни теории «светлого будущего». Если кто-то думает, что мышь недостаточно несчастна и бедна для социального протеста – отсылаем к трудам зоологов об ужасной жизни грызунов. Мышь погибает в зубах кота, мучительной смертью, но не формулирует протест против котов. Мышь гибнет в мышеловках, очень страшно и болезненно, но не формулирует протеста против мышеловок и убийственной человеческой механики.
Вывод: никакие бытовые несчастья не производят из мучеников революционеров и борцов за лучшее будущее. Предел для бытовых мучеников – отомстить миру уголовщиной. Протест (осмысленный и теоретически обоснованный) – проистекает только из ОСКОРБЛЕННОГО ЧУВСТВА САКРАЛЬНОСТИ, принятой с детства, и всерьез. — Вы оскорбили Бога моего! – говорит всякий революционер, даже и безбожник, потому что без такого мотива он никогда не додумался бы стать революционером. Как мышь, веками умирая в муках, не додумается до иной организации своей мышиной жизни… Доигравшись до социализма, подойдя к самому краю пропасти (для себя) и заглянув туда, в собственную смерть – капитализм прекратил все игры и сделал выбор в пользу фашизма. Теперь – сказал он и словами, и делами – никаких заигрываний с Ренессансом! К черту все эти Библии, Евангелия, сакральные тексты, к черту все эти «заявления о добровольном согласии», начиналось с малого, а вон куда выросло! На практике это означает одновременную ликвидацию всякого писаного права, всякого законодательства и всяких договорных, согласительных процедур с жертвой шантажа. Так рождается «украинская модель» — жизнь вне закона и вне диалога. Террорист, стремясь взять исторический реванш, отбросил все бумажки, и говорит только отсебятину. И только в режиме монолога. Он принципиально отказывается ссылаться на какие-то «нормы» или обсуждать с кем-то собственное, «единственно верное» мнение. «Украинская модель» первобытно-звериной власти голого террора не может быть совмещена даже с самыми примитивными формами правосознания. Даже феодальное государство не может допустить, чтобы одни его подданные сжигали заживо сотни других подданных в силу личной неприязни, без суда и следствия, и до, и после расправы. Даже феодальное государство не может декриминализировать убийство, приравняв убийство граждан с его паспортами к убийству насекомых. А Украина, и стоящие за ней англосаксы, как ранее Гитлер – могут, и по многу раз. И именно это отсутствие правовых норм объявляют единственной нормой жизни. Обратите внимание, что мутокапитализм решительно порвал с ханжеством святош традиционного капитализма: он осознал, что куда конь с копытом, туда и рак с клешней, где дали волю попам, там появятся и поповичи: Чернышевский, Добролюбов и компания. Англосаксы всегда были правовыми нигилистами: всегда баловались работорговлей и наркоторговлей (и даже вели «Опиумные войны», используя свою армию в поддержку наркокартелей), вырезали множество народов, а поработили в бесправное состояние еще больше.
И вот теперь, при становлении всемирного фашизма на руинах СССР и соцлагеря – весь этот их правовой нигилизм оказался весьма востребован «новыми веяниями». Выбросив за борт всякую религиозность (кроме сатанизма), англосаксы параллельно с этим произвели полный демонтаж всякого светского права: как международного, так и внутреннего. Любые договора для них – «клочок бумаги» и средство для обмана ротозеев. А любой закон – подчинен целесообразности агрессивной политики их Рейха. И если что-то целесообразно для дела агрессии — то на любой закон плевать и растереть! Поэтому у них «референдумы нелегитимны», а проигравший на глазах всего мира выборы Байден – коронован «президентом» США. И объявлен «легитимным». В отличие от референдумов, которые в любом словаре — «высшая форма волеизъявления народа в демократических государствах». В любом ИХ словаре, понимаете?! Есть некая логика в том, что человек, проигравший выборы, стремится объявить выборы «нелегитимными»; но нет никакой логики в том, что это называется «демократией». Но как назвать режим, который не соблюдает ни собственных законов, ни норм международного права? Мировая политология знает для таких режимов только одно имя: фашизм. Это когда Сила Культа полностью сменилась Культом Силы. А «нелегитимной» является только слабость. Любое проявление силы, если осуществлено успешно – объявляется «законным». Несомненно, для первобытных людей так оно и было – когда они жили в пещерах… И вот так, у нас на глазах, оно снова становится. В рамках социал-дарвинизма нет ни правых, ни виноватых, ни прогрессивных, ни дегенаративных; есть только убитые и выжившие. И к этому сводится вся философия англосаксов в XXI веке. Причем, это даже не нуждается в разоблачении – ПОТОМУ ЧТО ОНИ САМИ ОТКРЫТО ОБ ЭТОМ ГОВОРЯТ» (Ал. Берберов, команда ЭиМ). Короче говоря, Берберов подтверждает авторскую мысль о том, что любой враг – это, прежде всего, недоговороспособный субъект, и добавляет при этом, что у любого врага нет ничего святого. И бороться с врагами с помощью чего-то «святого» (сакрального) — абсолютно бессмысленное занятие. А стало быть, единственно возможный способ борьбы с ними, это – военный трибунал, сакральность законов которого подтверждается лишь одной стороной (а проигравшая сторона лишь уведомляется о них, и безо всякой добровольности). Другими словами, Берберов, даже не задумываясь об этом, изначально согласен с автором по поводу создания международного военного трибунала «Против фашизма». Впрочем, возможно, и думал, но в отличие от автора этого сайта, Берберов является очень воспитанным человеком, и не пишет обо всем, что думает, а автор – анархист по своей сути, и потому, он против любого перевоспитания (кроме самовоспитания), тем паче, что автор уверен, что «взрослого здорового мужика хрен переделаешь».
И так думает далеко не один автор данного сайта, но все существующие в мире «автономы», ведь главной доминантой их подсознания является «инстинкт сохранения достоинства». И веления этого инстинкта являются для них сакральными. Автор лично не знаком с Берберовым, и не знает, к какой психологической категории тот относится, но мысли, изложенные в его статьях, автору всегда импонируют, прежде всего, своей логичностью. Более того, после прочтения практически каждой статьи Берберова у автора срабатывает чувство истинности полученной информации. И если автор, читая эти статьи, с чем-то не совсем согласен, то происходит это крайне редко, и возникшие разночтения затрагивают лишь частности. Так произошло и в этом случае. Прежде всего, автору понравилось определение фашизма, представленное в статье: «Фашизм – в научном смысле слова – это открытая террористическая диктатура. Как террористическая диктатура – он предполагает полный отказ от правосознания, правовой культуры, выработанной человечеством на протяжении тысячелетий, а как открытая – отказ от всякого прикрытия, лукавства, двуличия в этом деле». И современный «англосаксонский фашизм» отличается от этого определения, только тем, что он является «лукавым» (не окончательно «открытым»). И от этого он становится только еще страшней! Ну а вторым, абсолютно истинным тезисом стало определение «правосознания»: «Правосознание состоит из двух частей — 1) Подчинение поведения вместо своих воли и желания некоему тексту, «сакральным скрижалям». — 2) Культура диалога, которая предполагает переговоры двух сторон сделки, согласование условий действия, символически скрепляемое подписями двух сторон контракта». Увы и ах, но среди нынешних Западных стран, включая их гегемона – США, нет ни одного договороспособного субъекта. А стало быть, если интересы Западных стран пересекаются с интересами любого другого договороспособного субъекта, то они автоматически становятся его ВРАГАМИ. А в современном глобальном мире «пересечение интересов» разных стран так же неизбежно, как и их существование – если какая-то страна существует, рано или поздно, но ее интересы неизбежно пересекутся с интересами любой другой страны мира. Вот и выходит, что Западный мир является сегодня ВРАГОМ всему остальному не западному миру. Что показывает явные признаки исключительности Западного мира, как «цветущего сада среди джунглей» (с точки зрения самого этого мира и Верховного представителя Европейского Союза по иностранным делам Борреля), и является характерной чертой любого фашизма. А раз так, то для международного военного трибунала «Против фашизма» подсудным является и сам Боррель. Петли он, конечно, не заслуживает, однако пожизненного срока – запросто. Ибо с его молчаливого согласия и ведется геноцид русских на Украине (а геноцид – это военное преступление).
Что же касается римского и англосаксонского права, то, по мнению автора, основой современного права (по крайней мере, в России) должна стать Римская модель, а англосаксонскую модель прецедентов можно (и нужно) использовать, как дополнительную. Ведь, сколько бы мы ни написали законов, все возможные «случаи жизни» они все равно в себя не вместят. Как видите, в этом вопросе у автора с Берберовым существуют разночтения, хотя автор полностью разделяет мнение Берберова о том, что «англосаксонский суд всегда прав, по определению». А чтобы примирить эти два подхода к праву, необходимо сделать подсудным весь судейский корпус, в полном составе. И судить его вправе сами судьи из вышестоящего суда. Согласен автор и с тем, что «в идеальной формуле правосознания, двигаясь сверху и снизу, сакральность текстов и культура диалога (дискуссии) должны где-то посередке соединиться. И составить общую правовую культуру, без которой немыслимы высокие стадии человеческой цивилизации». А если нет ни того, ни другого, не будет и правосознания, без которого нашей Цивилизации никогда не перескочить за цивилизационный ранг выше единицы. Главная же задача нашего Мироздания заключается как раз в осуществлении такого перехода, другими словами, Мироздание на нашей стороне, а стало быть, и все действующие в России законы должны быть сакральными и чтиться, и народом, и властью, как «святые скрижали». А главной особенностью русского народа является его многотысячелетняя привычка жить по совести (или по понятиям), а не по законам. А потому, достичь такого отношения к государственным законам можно только одним способом – «законы» должны точно соответствовать «понятиям», и никак иначе (исправить законы в государстве намного проще, чем понятия в сознании человека). Эти понятия в сознании русского человека всегда общинные, и включают в себя, прежде всего, Братство. А что такое Братство? Если совсем кратко, то это, во-первых, ДОПУСТИМАЯ СВОБОДА — здесь можешь делать все, что захочешь, здесь – только от сюда и до сюда, а здесь вообще ничего не можешь. И, во-вторых, ОТНОСИТЕЛЬНОЕ РАВЕНСТВО (чем больше обязанностей, тем больше и прав). Согласен автор и с тем, что «перерождение номинального в реальное – очень долгий и мучительный исторический процесс. Прежде, чем нормы христианства из пустой демагогии феодалов превратились во что-то, более-менее осязаемое на практике, прошло много веков. Прежде чем раб-заложник, шантажом принуждаемый писать заявление о «своем согласии на все», что с ним делают – получил хотя бы крупицы реальной добровольности в мелочах – тоже прошли века. Однако все «эти века» уже прошли и стали достоянием истории. А сегодня мы с Вами проживаем в «эпоху перемен», в которой «века проскакивают за год». И то, что еще вчера не могло случиться в принципе, сегодня запросто происходит, не взирая ни на что. И в этой «сумасшедшей» жизни начали жить еще наши пра- и пра-прадеды (начиная с самого начала двадцатого века), так что, мы к ней уже привыкли.
Но с начала нового двадцать первого века жизнь ускорилась еще сильнее. И она станет замедляться только после 2036 года, когда в России построят общество «светлого будущего» («государственного коммунизма»). Если, конечно, построят. Вероятность такого развития событий на нашей планете достаточно велика (примерно 0,5), однако автора тревожит вторая половина от этой единицы, которая обозначает вероятность развязывания в нашем мире глобального ядерного конфликта и, соответственно, гибели современной Цивилизации. Пока, слава Богу, этого не происходит, и все мировые игроки ведут себя более-менее спокойно. Однако не стоит забывать, что смертельно раненный зверь может «учудить» что угодно. А потому, и идущее сегодня сражение между Западом и Россией надо вести крайне осторожно (без нанесения противнику «смертельных ранений»). А самое лучшее, дождаться, пока противник (Запад) самостоятельно закончит свою жизнь самоубийством, к чему все и идет. Именно это и делает сегодня Путин со своей командой, и честь ему и хвала за это. Строитель «светлого будущего» из него — конечно, никакой (Путин просто не способен на это, как говорится, «он имеет совсем другое воспитание»). НО «постоять за Россию», Путин в силах, что он и делает. Так что, хотите Вы того или нет, но лучшей стратегией в идущей сегодня третьей мировой войне является «затяжка времени» и сосредоточение «главного удара» на экономическом фронте. И Путин это, слава Богу, понимает. Должны понять и Вы, уважаемый читатель. И вам сразу станет понятно, что происходит вокруг. Кстати, это – третье условие обладания правосознанием, о котором Берберов не написал в своей статье. Согласитесь, читатель, о каком правосознании можно говорить, если Вы не понимаете, что происходит вокруг? Как очень верно подметил в свое время Антуан де Сент-Экзюпери: «Служи жизни, и все упорядочится. Служить порядку — значит сеять смерть. Порядок ради порядка — это уродование жизни». На этом и закончим.