Кризис образования
Предлагаю Вашему вниманию Доклад Изборскому клубу от 2019 года под редакцией Виталия Аверьянова «На изломе поколений: Человеческий «капитал» или человеческий «балласт»?» (источник: https://ss69100.livejournal.com/4440648.html). «В этом номере журнала «Изборский клуб» мы поднимаем темы, которые связаны с молодым поколением – его образованием, воспитанием, социализацией, приводим анализ текущего состояния и пытаемся дать прогнозы. Но главное для нас – корни происходящего, поскольку большая часть негативных факторов, влияющих на взрослеющее поколение, не спонтанны, а связаны с долгое время поощрявшимся из-за рубежа ползучим распадом некогда триединой и целостной отечественной системы воспитания, образования и науки. В этой сфере все зависит от старшего поколения, если оно способно проводить свою волю. Но в последние четверть века старшее поколение в целом проявило безволие и бесхребетность. Соответственно, сверхзадача наступающей эпохи – понять, что мы в силах были бы изменить, если бы приняли ясную модель желаемого будущего. Сейчас страна наша подошла к очередной точке бифуркации. С одной стороны, реформизм в системе образования и системе воспитания (вернее системе не-воспитания, ибо еще недавно об этом на официальном уровне было и поминать неприлично) стал уже тяжкими гнетущим наследием, оставившим неизгладимые следы на тех наших согражданах, кто входил во взрослую жизнь в нулевые и в 10-е годы. С другой стороны, заметны робкие движения к преодолению этого межеумочного состояния, показались ростки нового, вызревшего в недрах сложившегося плутократического уклада. К ним относятся отдельные «точки роста», связанные с деятельностью министра Ольги Васильевой. Особенно ярко это проявилось в самое последнее время – это, к примеру, создаваемые научно-образовательные центры, или планируемые к открытию школы РАН (их, как заявила недавно Васильева, хотят создать в 32 регионах России, всего более ста школ). Дай-то Бог, чтобы из этих замыслов что-то воплотилось в жизнь, а не превратилось в очередные реформистские симулякры. Так или иначе, эти отдельные поветрия происходят на фоне продолжения трендов, заложенных при курировании российского образования Высшей школой экономики (ВШЭ) и партнерскими ей структурами, за которыми стоят транснациональные заказчики. В образовании и воспитании, как и во многих других областях нашей жизни, отражается противоречивость, гибридность российской элиты. К сожалению, эта противоречивость до сих пор отчетливо просматривалась и в деятельности Министерства образования и науки и в последние годы – после его разделения в мае 2018 года – двух получившихся в результате министерств.
Не так давно опубликованы паспорта национальных проектов «Образование» и «Наука», в которых чиновники попытались опредметить в сфере своих ведомств те цифры «инвестиций в человека». Уже в самой преамбуле паспорта «Образование» заложено противоречие, конфликт между воспитанием и образованием: «воспитание гармонично развитой и социально ответственной личности» предлагается осуществлять «на основе духовно-нравственных ценностей народов Российской Федерации, исторических и национально-культурных традиций»; образование же, напротив, будет строиться на принципах «обеспечения глобальной конкурентоспособности» и «вхождения Российской Федерации в число 10 ведущих стран мира по качеству общего образования». Несмотря на кажущееся благозвучие этих целей, мы имеем дело с двумя противоположными векторами развития – воспитание на традициях направлено в одну сторону, а вхождение в десятку «интеллектуально сильных» – в прямо противоположную. Здесь видна порочность самой философии дела, которой руководствуются чиновники. То ли по инерции, то ли умышленно они продолжают использовать ранее заложенный во всю систему госуправления лживый количественный и рейтинговый подход к качественным вещам. Ведь главное в развитии, тем более, если речь идет о человеческом потенциале – это не скорость роста, а направление роста. В «десятке сильных» нас признают равноправными, только если мы будем соответствовать их критериям. Если же мы станем вырабатывать собственные критерии, то в их десятку мы точно не попадем. Но как реализовать традиции в воспитании, если не вырабатывать свои критерии? Так же нельзя строить и суверенную систему образования для суверенной страны – если критерии чужие. В паспорте нацпроекта «Наука» министерские боссы заявляют еще более амбициозную цель, еще более невыполнимую при нынешних условиях администрирования – войти к 2024 году в первую пятерку лучших в мире, забывая, что Россия сегодня в ведущих рейтингах и табелях о рангах не входит подчас даже в первую сотню. Другие страны на решение подобной сверхзадачи тратили целые столетия и лишь немногие, вроде США, Японии, а теперь и Китая, управлялись за рекордные 25-30 лет. Особенность России заключается не в том, конечно, чтобы игнорировать пройденный другими странами путь, но в том, чтобы превратить наше образование и нашу науку в лучшие в мире образцы национальные по содержанию и универсальные по форме, вернуть им в современном контексте былую славу и мировое признание.
Могут ли предложенные в этих раздутых и малопригодных к практическому употреблению паспортах меры снять накопившиеся противоречия и улучшить нынешнее удручающее положение в нашем образовании и науке? Нет, не смогут! Нынешние органы надзора контролируют ситуацию по 32 аналитическим показателям в сфере образования и по 68 – в сфере науки и инноваций. В новых паспортах их в разы больше. Спрашивается, зачем, если контроль по нынешнему гораздо более узкому кругу показателей не обеспечивается? Зачем плодить новые проекты и программы, если прежние игнорируются и не выполняются? И следует ли людям, которые провалили прежние проекты, доверять разработку новых проектов? Тем более, что многие среди них, такие как г-жа Голикова, специалисты других профилей, которые к образованию и науке имеют лишь косвенное отношение. Человек, приходящий сегодня в школу в качестве учителя (если он долгое время в школе не работал), испытывает потрясение. Оно связано с радикальным снижением у детей мотивации к познанию – как будто в новом поколении возник труднопреодолимый заслон для восприятия нового. Собирательность знаний практически отсутствует. Типичная реакция школьника на неизвестные ему темы звучит следующим образом: «А зачем мне знать, что такое Олимпийские игры?» (Здесь на место «Олимпийских игр» можно поставить что угодно). На выходе с экскурсии по Третьяковской галерее подростки восклицают: «Надо же, сколько старья!» – А что же вам нужно? – реагирует на это педагог. – Ну не это же!.. – отвечают дети, и включают гаджеты… Но что они найдут в своих гаджетах взамен классического «старья»? Похожая ситуация в вузах – с той разницей, что уже подросшие дети приходят туда замотивированные родителями получить диплом. Потому относятся они к образованию как к отработке серии тестов, но не как к накоплению полезных знаний. Многие рассматривают высшее образование (или скорее бакалавриат – без магистратуры) исключительно как средство облегчить себе открытие собственного бизнеса. Тогда как получаемое образование по своему содержанию кажется им ненужным, избыточным. В старших классах школы доминирует новое настроение, которого не было еще несколько лет назад. Дети не хотят по доброй воле поступать в вузы. Даже отличники с большей охотой идут в колледжи, чем в высшую школу.
Принцип, который определяет оценку ими своих перспектив, звучит удручающе: «Я знаю, чего я не хочу. Но я не знаю, чего я хочу». Это своего рода апатия, безволие, отсрочка взросления. Тех, кто все же пошел в вузы в последние годы, характеризует серьезный сдвиг познавательной парадигмы, о чем беспокоятся практически все преподаватели, а именно: падение уровня абстрактного мышления, визуализация, – молодые люди способны воспринимать знания преимущественно в жанре «веселых картинок». То, что радикально отличает сегодняшнего студента от позднесоветского и раннего постсоветского – весьма слабая гуманитарная составляющая. Студент не может пересказать изученный материал своими словами. По свидетельству профессоров, они даже оскорбляются, если их об этом попросить: – Как же так?! Ведь я же принес реферат! (Подразумевается: нашел в интернете и скачал.) Что еще от меня нужно? Развращающий плагиат в образовании, в том, что касается так называемых «самостоятельных» и домашних работ, стал нормой. И действительно – кто же будет тратить время и силы на исследования того или иного вопроса, если можно принести готовую скаченную работу? Когда это узаконено, никто не станет даже и пытаться! Современному студенту не приходит в голову мысль, что в поколении их родителей было принято рефераты писать, а не копировать, причем зачастую эти рефераты ложились в основу и курсовых, и дипломных работ. Главное – тогда приобретался навык самостоятельного поиска, разработки темы, построения логической цепочки смыслов. Сегодняшний аспирант, как правило, не знает что такое конспект. Он работает на компьютере и компилирует тексты из разных источников. При этом его системные представления и кругозор – в критически низком состоянии. Практически полностью отсутствуют навыки методологического мышления. Бывают случаи, что для аспиранта проблематично даже понимание слова «проблема». У подавляющего большинства студентов нет молодого куража. Вместо здоровых амбиций и оптимизма – скепсис и цинизм. Сознание молодежи отравлено материалистическими и гедонистическими установками, вращается вокруг горизонта целей, описываемых формулой «урвать в этом мире свой кусок…»
Такова, если вкратце, реальная картина с образовательной мотивацией у молодого поколения (а за образовательной мотивацией маячит уже и мотивация смысложизненная, иначе не бывает!). На этом фоне выглядят как иллюзии многие утверждения президента Путина в его Послании Федеральному собранию (от 20 февраля 2019 года). Особое внимание уделяется в нем планам развития системы дополнительного образования. Президент заявил: «За три предстоящих года за счет расширения сети детских технопарков, кванториумов, центров цифрового, естественно-научного, гуманитарного развития будет создано порядка миллиона новых мест в системе дополнительного образования. Оно должно быть доступно для всех детей. Настоящим созвездием становится сочинский «Сириус». Планировалось, что основанные на его модели центры поддержки одаренных ребят появятся во всех регионах страны к 2024 году. Но коллеги говорят, что готовы сделать это и раньше, за два года. Такую работу на опережение можно только приветствовать». Далее в том же духе и довольно подробно Путин говорил о проектах ранней профилизации, производственной практики и профориентации. При этом, когда речь в его Послании заходит о планах, мечтах, дерзаниях молодых – тон у президента такой, как будто он вспоминает собственную пионерскую и комсомольскую юность, по наивности не представляя, что сейчас в действительности происходит с нашими детьми. Да, в том же сочинском «Сириусе» мы действительно видим особенных ребят – увлеченных своим призванием, вундеркиндов с горящими глазами. В этом нет ничего удивительного – на отдельном участке всегда можно при вложении ресурсов, талантов и любви педагогов к детям создать нечто исключительное, образцово-показательное и… необходимое для отчета. (У нас всегда умели это делать – особенно увлекались этим в эпоху СССР.) Однако, массив сегодняшней системы образования застрял совсем в иной плоскости. Порочность такого – демонстративного, или как говорят в народе «показушного» – направления связана с тем, что почти все данные проекты (такие как Сириус, Кванториум, «Билет в будущее», конкурсы личностного роста и т.д.) носят в лучшем случае сетевой и спорадически-кампанейский характер. Но сети и кампании всегда действуют избирательно, не ведут к комплексному совершенствованию образования и перелому в самом качестве мотивации молодежи. Таким образом, на сегодня происходит во многом подмена масштабных системных общенациональных решений отдельными проектами.
Одним из главных концептуальных новшеств проводников Болонской системы в России стал так называемый компетентностный подход, согласно которому в отечественном образовании первейшим критерием его работы должны стать компетенции (навыки) вместо способности мыслить. В чем подоплека данного подхода? Образованный человек должен быть «капитализирован». По сути, это логика рабовладения и работорговли с поправкой на реалии XXI века. Ведь мышление как таковое нельзя продать, а компетенции – можно. Кому нужен мыслящий раб? А у компетентной рабсилы есть на рынке вполне определенная стоимость. Если огромный человеческий потенциал России не становится человеческим капиталом, то зачем и кому это нужно? – такими обескураживающими вопросами задавались наши реформаторы. В частности, одним из главных провозвестников данного подхода была уже упоминавшая ВШЭ, и в особенности входящий в ее структуру Институт развития образования – головной разработчик многих реформ в этой сфере. Научный руководитель данного института Исаак Фрумин, ведущий глашатай компетентностного подхода в России, а до того в течение многих лет координатор проектов по образованию Московского представительства Всемирного банка, более всего прославился, однако, не научными достижениями, а гомосексуальным скандалом в ВШЭ, когда выяснилось, что он находился в регулярной сексуальной связи со своими подчиненными. Однако этот скандал не вылился в разбирательство и не сказался на карьере Фрумина. Студенты и подопечные «мэтра-педагога», видимо, никогда не узнают, использовал ли он свое служебное положение для склонения подчиненного к интимной связи или это была добровольная романтическая дружба. (Партнер Фрумина Петров после скандала уволился). Итак, Фрумины и иже с ними продвигали фактически идеологию Всемирного банка (конечно же, они ее не изобрели, а лишь озвучивали!), навязывая России «инвестиционный подход» к человеку – то есть рассмотрение его как плодородной почвы или овцы, дающей качественную шерсть – в общем как к кредитуемому (инвестиция в образование – разновидность кредита). И в этом им оказывали всемерную поддержку российские неолибералы, в высшую когорту которых входит и сам ректор ВШУ Кузьминов с его супругой Набиуллиной, и научный руководитель ВШЭ господин Ясин, учитель многих реформаторов, и их близкий друг и покровитель Кудрин. При новом министре Васильевой позиции НИУ ВШЭ пошатнулись. Последнее время даже поползли слухи о проверках Роспотребнадзора, выявивших серьезные финансовые и юридические злоупотребления. Тем не менее, учитывая вес Ясина и Кузьминова во властных кланах, дела эти могут быть спущены на тормозах. Притом что годовой бюджет «Вышки» достиг весьма значительных цифр – порядка 22 млрд. рублей.
Наши коллеги ставят вопрос о глубинных предпосылках нынешней молодежной апатии. Говорят о наступлении эпохи прекариата. Очевидно, прекариатом в первую очередь становится молодежь, и сегодня молодые люди уже рассматривают «фриланс» или неполную занятость как норму своей будущей трудовой жизни. Тенденция эта мировая, к примеру, в Германии сложились и подлежат учету целые династии таких людей. Политолог и правозащитница Екатерина Шульман, ведущая «Эха Москвы», по этому поводу утверждает: «Отсутствие мотивации – чрезвычайно ценное качество для людей, которым предстоит жить в обществе, где их работа не нужна. Для того чтобы они не чувствовали себя выброшенными из социума и никому не нужными, у них должна быть другая психология, другое устройство головы». Вовремя осознать себя лишним – признак продвинутости. Мысль феноменальная и где-то даже грациозная! В 2016 году команда Г. Грефа провела социологическое исследование о поколении Z (то есть родившихся после 1995 года). Один из результатов исследования: горизонты планирования у молодых людей и подростков предельно короткие, они живут сегодняшним днем – при этом «отдаленное будущее» кажется им непонятным и пугающим. В рекомендательной части выводов социологи, работавшие по заказу Сбербанка, утверждают, что этому поколению можно и нужно предлагать мастер-классы, тренинги, семинары, развернутые программы профориентации – типа Kidzania для подростков и взрослых. И, наконец, поистине знаменательный вывод: «Есть вероятность, что это поколение будет стремиться к альтернативным схемам занятости. Поэтому имеет смысл подумать о специальных предложениях/продуктах для фрилансеров/удаленных работников. Стоит помогать молодым людям в достижении краткосрочных целей, например, на год». Однако возникает по сему поводу вопрос: это молодежь сама «придумала» себе будущее или она чутко улавливает ту модель будущего, которое ей фактически навязывается? Этот вопрос Греф и его команда деликатно обходят стороной. Для них важно было выдать данную информацию, можно даже сказать, скрытую установку – за объективный социологический факт: дети уже сами ощущают себя «прекариатом», и вполне готовы жить в режиме лишних, невостребованных. Дескать, это нормально! Возникает вопрос: так не перестроилась ли наша система образования за десятилетия реформ под это запланированное-запрогнозированное состояние? И хотя идеологи реформ уговаривали нас, что от устаревшего понятия «человеческий потенциал» пора перейти к прогрессивному – «человеческий капитал», однако в уме они держали совсем другую мысль и подразумевали нечто неприемлемо-неприличное.
А именно: поколение NEXT рассматривалось реформаторами и их заказчиками из Всемирного Банка, МБРР и сопредельных институтов не через призму «человеческого капитала», а через призму «человеческого балласта». Лишь незначительное меньшинство самых талантливых, самых удачно и блестяще образованных по самым востребованным на глобальном рынке «компетенциям» можно было причислить к «человеческому капиталу» – тех, кто мог бы уехать в процветающий мир и там себя продать. Для авторов настоящего доклада, очевидно, что рост молодежного прекариата в сложившемся регрессивном укладе, вернее в состоянии застревания между технологическими укладами – связан не столько с недостатками родителей или педагогов и даже не со сбоями в системе образования, а с прямо противоположным. Существующая система негласно, однако целенаправленно взращивала будущий прекариат. В такой системе координат у молодого поколения нет ясных, внушающих оптимизм дорог в жизни, которые подготовили для них предыдущие поколения. Чаще всего текущие проблемы отечественного образования списывались либералами на хаос в системе профориентации, на неспособность государства и школы просчитывать меняющиеся запросы производства и сферы услуг на специалистов того или иного профиля. Мол, система образования еще не встроилась в рынок. Но это тактический уровень проблемы, а за скобками оставался уровень стратегический. Что же на выходе? Процессы, кажущиеся спонтанными и вызванными засильем новых информационных технологий, на глубинном уровне связаны с более простыми и банальными вещами: закрытостью реальных перспектив развития новых поколений в России. Дети неосознанно, на уровне просачивающихся в умы установок массовой культуры и медиа, следуют в том русле, которое де факто было задано международными властными элитами. Из этого положения у молодых людей образовалось несколько наиболее вероятных исходов. Один – искусственная инфантилизация, виртуализация, замыкание во внутреннем мире и нежелание совершать взрослый выбор. Другой исход – «взрыв идентичности» через экстремизм, терроризм, криминал или революционное опрокидывание сложившейся системы (и часть молодежи делает именно такой выбор). Третий исход – депрессия и саморазрушение, либо в жесткой форме (рост суицидальных настроений), либо в форме вялотекущей (наркомания, алкоголизм, радикальные техники «изменения и расширения сознания», оккультизм, уход в извращенческие субкультуры).
Если не считать отдельные исключения, родители нынешних школьников пассивны, плывут по течению, решают задачи выживания и, так же как и школа, мало озабочены реальным воспитанием. Былой конфликт поколений, со всеми тургеневскими борениями и страданиями, им сегодня, как правило, чужд. Они ориентируют детей на высокие оценки как единственное требование и дети принимают такую ориентацию: за сносные оценки они получают деньги, сладости, доступ к гаджетам и интернету. Типичным стал ребенок, который выклянчивает у педагога оценку повыше. Но родители – это только одна сторона медали. С другой стороны на учителя давят администраторы. В последнее время распространяется практика, когда районные департаменты образования настоятельно требуют не ставить двоек. На департаменты в свою очередь давят сверху, требуя высоких рейтингов. Район не должен оказаться в пресловутой «красной зоне», должен удерживать средний балл, а если быть точнее: от школ требуется не менее 56% качества (то есть пятерок и четверок). Тем самым учитель лишается последних рычагов воздействия на учащихся. Он вынужден спрашивать у директора разрешения ставить низкие оценки – в противном случае его вызывают на ковер. Похожая ситуация в вузах: преподавателю говорят о недопустимости двоек на сессии. Вина за двойки лежит не на студенте, а на преподавателе, который, как выясняется, «плохо учит» – с точки зрения существующей системы. Эта, не побоимся этого слова, идиотская практика вовсе не выглядит идиотской, если смотреть на нее как на мертвую систему отчетов. А именно так смотрели и смотрят на нее идеологи реформ и их проводники. Взращено уже целое поколение соответствующих чиновников, которые не могут иначе и не понимают, как можно руководить и действовать иначе! Рейтингово-отчетная система превратилась, во-первых, в машину имитации образования, а во-вторых, в машину по развращению как педагогов, так и детей. Поскольку они тоже вынуждены участвовать в имитации, приписывать себе не существующие достижения, участвовать в мероприятиях, кружках, олимпиадах «для галочки», а не для реальной образовательной и общественно-полезной цели. Составлять индивидуальные «портфолио» и модные ныне видео-презентации как красочные образчики лицемерной саморекламы. (Модность и стильность служат камуфляжем отсутствия реального содержания).
Но корень здесь – обращение образования в систему по освоению бюджетных денег, поскольку значительные бюджеты могут быть легко списаны именно на широковещательные и демонстрационные акции, а не на ежедневную, профессиональную, рутинную и трудозатратную работу в школе. В этом докладе не место в очередной раз разбирать такие темы как ЕГЭ, тестовая форма зачетов и экзаменов, огромная нагрузка на педагогов и преподавателей в связи с непомерно раздувшейся бумажной и электронной отчетностью (по некоторым оценкам, документооборот в современной системе образования вырос в 12-14 раз). Скажем только, что тестовая форма безусловно и без всяких оговорок обедняет сознание, натаскивая учащихся на клише. Ведь и в математических науках одно и то же задание имеет разные пути решения, в чем проявляется индивидуальность человека. Сущность тестовой системы проверки знаний была ярко разоблачена уже в советском, воистину прозорливом фильме «Просто ужас!» 1982 года. В нем в ироническом ключе было спрогнозировано современное ЕГЭ. Там это называлось «машинным методом» обучения, благодаря внедрению которого изображенная в фильме школа получила (nota bene!) вымпел РОНО. Но главный герой возражает ретивой учительнице, апологету нового метода: – Если бы Некрасов знал, что его стихотворение запрограммируют, он бы писал одни водевили. А Гоголь – и первую часть «Мертвых душ» сжег бы! И пожилая учительница в учительской чуть позже заметит по этому поводу: – Если бы Гоголю пришлось учить литературу в таком кабинете, он бы ничего не написал… Сказанное выше справедливо и в отношении гаджетов, которые фактически подменили собою живых авторитетов. Переход на гаджеты в образовании носит обвальный процесс, особенно у студентов, которым их смартфоны и планшеты с выходом в интернет уже заменяют отчасти библиотеки. Информационное богатство и доступность любой информации становится причиной интеллектуальной бедности и расслабленности, поскольку творчески-волевое начало, необходимое в высшем образовании и тем более в науке, растворяется в начале потребительском. Тут есть и технический барьер. К примеру, приспособлен ли гаджет или какой-то другой коммуникатор к чтению серьезной литературы? Удобно ли, к примеру, читать в смартфоне Канта или учебник по высшей математике? Насколько сам способ восприятия, задаваемый и определяемый гаджетами, подходит для усвоения фундаментальных знаний?
Думается, что и сами студенты, если они будут честны перед собой, дали бы на эти вопросы исчерпывающие ответы. Но проблема в том, что недостаточно на каком-то этапе перейти с гаджетов на чтение бумажной литературы или к серьезной работе с ноутбуком. Проблема в том – что гаджет у ребенка и подростка уже задает тот самый «клиповый» порядок восприятия информации, когда предмет рассмотрения не изучается, а проглатывается, а следовательно усваиваются лишь маленькие фрагментики знания. Этот «клиповый» порядок не приспособлен для качественного высшего образования и весьма затрудняет органичную рецепцию знаний в средней школе. Мы не будем упоминать здесь о такой теме как здоровье детей, о вреде для них электронных коммуникационных средств, который уже хорошо известен. Так же достаточно известна тема об эмоциональных расстройствах детей, проводящих много времени в интернете и компьютерных играх. (Конкретные исследования показывают, что дети, которые ограничены в пользовании гаджетами, лучше и легче социализируются, учатся общаться и понимать других людей). Роль интернета как выдающегося инструмента социализации, о которой громко говорят апологеты цифровизации, сильно искажена. Ведь интернет, вытесняя другие значимые фигуры и авторитеты из круга внимания ребенка и подростка, никакой полноценной замены им не предложил. Скорее он заполнил образовавшуюся психологическую и педагогическую пустоту суррогатами – вроде модных жанров, медийных звезд и мемотворцев. Которые, как правило, не столько «авторитетны» для молодых – сколько, по их собственному выражению, «прикольны». Лидеры рейтингов и чемпионы по просмотру в соцсетях – чаще всего представлены искусственно раскрученными масскультовыми продуктами более чем низкого сорта. Вопрос о пользовании детей и подростков гаджетами небезобиден. Учитывая, что сегодня большинство подростков проводят с ними более 2-3 часов в день, эта проблема приобретает угрожающие масштабы. Любопытно при этом следующее: чтобы стать хорошим программистом, современному молодому человеку нет никакой необходимости проводить многие часы в ежедневных компьютерных занятиях. А чтобы стать продвинутым пользователем – хорошо образованному человеку (на уровне средней школы) достаточно нескольких месяцев регулярных усилий. Из этого следует, что тотальная информатизация и гаджетизация подростков имеет довольно мало положительных и полезных сторон, а умиление от продвинутости детей в области новых информационных технологий – отражает патологическую неспособность старшего поколения осознать, что оно вытворяет со своими детьми, пуская дело с «гаджетизацией» на самотек.
Мало кто знает, что в семьях лидеров американской IT-индустрии, таких как Стив Джобс или Билл Гейтс, детям не предоставлялся свободный доступ к гаджетам и интернету. Светочи цифровизации предпочитали давать своим чадам традиционное воспитание с упором на книги и классические хобби. Уход наших детей в компьютерный мир зачастую обусловлен тем, что родители эгоистически высвобождают таким образом собственное время, и тем лишь усугубляют психо-эмоциональный разрыв поколений. Через несколько лет такой сегрегации наступает момент, когда родителям и детям уже не о чем поговорить. Детей перехватывают другие центры влияния, другие генераторы смыслов и ценностей – а для России важно понимать еще и то, что эти центры являются глубоко враждебными нашему культурному коду. Известны обратные примеры: это некоторые православные школы, где по уставу учебного заведения введен полный или частичный запрет на гаджеты и интернет во время обучения. Такова севастопольская школа «Мариамполь», показывающая хорошие результаты при поступлении ее выпускников в российские и зарубежные университеты. Другой, чрезвычайно яркий пример. Члены Изборского клуба в 2018 году побывали в Свято-Алексиевской пустыни под Переславлем-Залесским, в рамках которой действует линейка учебных заведений (классическая гимназия, школа искусств, кадетский корпус). Мы с удивлением обнаружили там доступную учащимся уникальную библиотеку с численностью фонда около 400 000 томов (самая крупная частная библиотека России) и комплекс первоклассных малых музеев разного профиля, всего 30 музеев, в которых проходит до 300 уроков в год. Поистине, достойная замена отсутствующим у учащихся гаджетам! Результат же таков: учебные заведения Свято-Алексиевской пустыни обеспечивают почти стопроцентную поступаемость своих выпускников в вузы, тем более удивительную, что значительную часть контингента интерната составляют сироты и так называемые «трудные» дети и подростки. На наш взгляд, этот опыт требует самого серьезного изучения…» (Виталий Аверьянов, Петр Калитин, Василий Симчера). Резюмируя все вышесказанное, можно сказать следующее. Авторское поколение учили, прежде всего, тому, как образованному человеку эффективней заниматься самообразованием, а нынешнему поколению «тупо вколачивают в их головы» необходимые, по мнению чиновников Министерства образования, информацию. И результаты этого налицо – автор никогда не был отличником, но придя «молодым специалистом» на работу, он очень быстро понял, чего от него хотят окружающие его работники и начальники. А нынешние выпускники ВУЗов (в основном, отличники), уходя на другую работу или даже «на заслуженный отдых» (пенсию), так и остаются в неведении, чем они занимались все это время на своей работе? А это уже не кризис образования, это — «ПОЛНАЯ ЖОПА» ему! Необходимость той или иной информации для человека должен определять он сам, а педагоги должны научить его, как и где быстрее найти эту информацию, и как с ней работать. Другими словами, научить человека ЛОГИЧЕСКИ МЫСЛИТЬ.