О компромиссах
Предлагаю Вашему вниманию две статьи Ростислава Ищенко, посвященные данному вопросу. Первая называется: «Украина. Бесперспективная бездна бескомпромиссности». «Компромисс не является универсальным методом достижения политического согласия. Всего лишь одним из методов. Если ваш оппонент превращается в непримиримого врага, бескомпромиссно желающего вас убить, то вам ничего не остается, кроме как защищаться, не исключая возможности уничтожить противника ради собственного спасения. Также не исключена ситуация, в которой вас не устраивают условия предлагаемого вам компромисса, и вы применяете силу ли, угрозу силой (временно демонстрируя бескомпромиссность) для изменения предлагаемых условий на более выгодные для вас. Компромисс, фиксирующий новую расстановку геополитических (или внутриполитических) сил, новые правила доступа к ресурсам, рынкам, новые условия торговли, новые границы и т.д., является финальной стадией кризиса. Она может наступить сразу, без промежуточных стадий, если всем сторонам предлагаемые условия компромисса представляются более выгодными, чем конфронтация, но может и надолго отложиться, пока какая-то сторона, или все стороны, будут добиваться для себя лучших условий. Как правило, даже изначально бескомпромиссный противник, после достижения определенного уровня потерь, становится вполне договороспособным. Но не всегда. В мировой истории известны случаи бескомпромиссности, когда государство и народ гибли, но не соглашались на уступки, обеспечивавшие им мир и, соответственно, возможность реванша в будущем. Бывает бескомпромиссным и завоеватель. Это случается в тех редких случаях, когда сталкиваются два непересекающихся способа хозяйствования, абсолютно независимых друг от друга, когда борьба ведется не за контроль над ресурсом, а за уничтожение альтернативной цивилизации, рассматриваемой как эсхатологическая угроза: по принципу «пусть будет пустыня, а не альтернатива». К компромиссу также менее расположены идеологизированные общества (по крайней мере до тех пор, пока они не вышли на стадию ревизионизма). Догматичные идеологи, рассматривают компромисс, как предательство истины, поэтому далеко не всегда готовы даже на временные уступки реальности. Тем не менее, всегда бескомпромиссность на одном направлении, предполагает компромисс на другом. Чтобы эффективнее подавлять врага, надо договариваться с союзниками и преодолевать противоречия в собственном обществе, а эти решения требуют компромисса. С существованием пусть маленького, пусть ограниченного жесткими рамками, но все же пространства компромисса вынуждены соглашаться даже самые бескомпромиссные общества.
Даже Гитлер (особенно в 1945 году) готов был договориться с западными союзниками, чтобы вместе воевать против СССР. Другое дело, что союзники не захотели получать часть, когда могли взять все, да и воевать против СССР они опасались. Тем более уникальным и удивительным является украинское общество – общество абсолютной бескомпромиссности. С точки зрения интересов науки, даже жаль, что оно скоро исчезнет, и мы не сможем наблюдать и изучать его в живую. Историкам придется реконструировать процесс его возникновения и развития, по немногочисленным мемуарам, которые даже будучи предельно корректными, всегда несут отпечаток субъективной позиции мемуариста, а также по эмоционально-пропагандистским оценкам СМИ и политиков. Проведение же исторической реконструкции кратковременного существования украинского общества необходимо именно в силу его уникальности – оно не только разлагало все, к чему прикасалось, но и всегда выбирало самый опасный и деструктивный способ защиты своих интересов, в большинстве случаев ведущий к политическому, экономическому и демографическому суициду. Причем выбирало добровольно. Безусловно, под воздействием внешней пропаганды, но оно само решало, какой именно внешней пропаганде позволить бесконтрольно доминировать в своем информационном пространстве, а какую максимально блокировать, какие идеи поддерживать все мощью государственного аппарата, а какие отвергать и запрещать. Нельзя сказать, чтобы компромисс был изначально незнаком украинским политикам. Хоть в борьбе за власть элиты Харькова, Донецка, Днепропетровска и Одессы были не в состоянии договориться друг с другом (ни поделить влияние в какой-либо пропорции, ни признать доминирование в украинской политике какого-то юго-восточного региона они были не готовы). Но они (каждая в отдельности) спокойно и с удовольствием шли на компромисс с галицийскими бандеровцами против своих юго-восточных коллег-оппонентов. Все они считали, что бандеровцы слабы экономически, в народе непопулярны и опасности не представляют. И просчитались: не заметили, как все скопом оказались вначале в услужении у откровенных бандитов, полусумасшедших фриков и лиц со справками об умственной отсталости, коих еще вчера в грош не ставили, а затем и вовсе стали массовкой в спектакле у злого клоуна. Возможно, именно опыт бандеровской успешности произвел на украинских политиков такое впечатление, ибо они так и не поняли, что это не идиоты со справкой прорвались к власти через майдан, а они привели их к власти раньше любого майдана. Майдан, как и положено любому революционному перевороту, лишь закрепил новое соотношение сил в обществе.
Во всяком случае, русофобская бескомпромиссность, постепенно набиравшая обороты, к 2014 году окончательно захватила украинскую политику и общественные отношения. Она не просто стала доминировать, она стала единственным легальным способом выражения политической позиции. Украина нуждается во внутренней консолидации, но устраивает травлю своих собственных деятелей культуры, ученых, военных и простых граждан, за простое употребление русского языка. Заметьте, законами говорить по-русски не запрещено, хоть в последнее десятилетие появилась масса ограничений, но блюстители языковой чистоты идут значительно дальше, требуя от своих сограждан вовсе отказаться от использования русского языка, даже в быту, в стенах собственного дома, в рамках своей семьи. Используемая сейчас бандеровцами мотивация – «язык агрессора» является некорректной, как с научной, так и с политической точек зрения. Но самое главное, что она опровергается историей становления бандеровской Украины. Киев и Москва были далеки от конфронтации и поддерживали более, чем конструктивные отношения, но уже в начале 90-х (и даже в конце 80-х, еще в УССР в составе СССР) локализованные тогда в Галиции бандеровцы (при поддержке отдельных «деятелей культуры») добивались искоренения на Украине русского языка. Более того, бандеровцы не ограничиваются территорией Украины. Стоит какому-нибудь украинскому певцу выступить перед иностранной (хоть бы даже американской) аудиторией по-русски, или спортсмену дать интервью западным СМИ на русском, или общественному деятелю оказаться замеченным говорящим по-русски на какой-нибудь частной вечеринке в Ницце, разразится скандал. Причем выяснять будут не то, что имярек там делал, почему находится за рубежом, а почему говорит по-русски. В этом плане Украина превзошла СССР, следивший за нравственностью своих граждан по всему миру. Последний, во всяком случае, не предписывал на каком языке следует общаться за рубежом в каждом конкретном случае. Вы можете покинуть Украину, но Украина не покинет вас. Такая навязчивость раздражает даже людей, первоначально бывших лояльными в отношении бандеровского режима, собственно же на Украине травля русскоязычного большинства создает атмосферу взаимного недоверия между русскоязычными и украиноязычными бандеровцами, что их ослабляет. Так Украина ведет себя не только в отношении своих граждан. Киев зависит от Польши. Это и тыл, и возможность для личного спасения, и логистика, и военная помощь, и политическая поддержка. Займи Варшава ту же позицию, что и Будапешт, Украина давно бы проиграла войну, так как не смогла бы получать военную технику, снаряды, патроны, материалы и даже наемников в количествах сколько-нибудь близких к тем, которые обеспечивает «польский коридор».
Но стоило только Польше, в которой отношение к бандеровцам значительно хуже, чем в России, так как Польша меньше, и там значительно больший процент населения имеет семейный трагический опыт встреч с бандеровцами, как до 1939 года и во время войны, так и после 1945 года, мягко попросить Киев умерить бандеровскую пропаганду на польской территории, так как это вызывает отторжение у местного населения и мешает власти проводить пробандеровскую политику. Как Киев встал на дыбы и начал учить Варшаву демократии и истории (в украинском изложении). Польша, конечно, от поддержки Киева не отказалась, но энтузиазм её поуменьшился, украинцев в Польше стали всё чащи бить, настроения населения всё сильнее мешают элитам проводить пробандеровскую политику, приходится маскироваться, маневрировать, а где-то и сокращать контакты, идя навстречу требованиям собственных избирателей, которым невозможно отказать, не лишившись политических перспектив. Про Венгрию и Словакию, из которых Киев в русофобском раже создал врагов на пустом месте, просто промолчим. Тут и говорить не о чем. Но то же самое происходит в отношении США, ЕС и даже самых дружественных по отношению к Украине стран Европы. Зеленский поучает Трампа, Макрона, Стармера, Мерца и даже саму непревзойденную русофобку Урсулу фон дер Ляйен, как правильно себя вести с его, нацистской, точки зрения. Именно поучает, требует, грозит. Что должны чувствовать эти люди, когда, после всех лишений, которые их страны перенесли ради того, чтобы Украина не кончилась уже в 2022 году, но дожила до настоящего времени, их собственный ручной хомяк, которого они с рук кормили, вдруг начинает на них рычать и топать маленькой лапкой, изображая из себя царя зверей? Причем это нельзя списать на политическую неопытность и импульсивность профессионального клоуна. Ливерной колбасой Шольца публично называл не какой-то найденный на помойке «слуга народа», не «неопытный комик» Зеленский, а «грамотный и образованный» профессиональный дипломат с почти тридцатилетним стажем, посол Украины в Германии Мельник. Украинская политика построена на двух нехитрых русофобских тезисах: — все, что вредит России – хорошо; — любой, не желающий в данный момент принимать враждебное по отношению к России решение, независимо от мотивации – враг. Украина плодила и продолжает плодить себе врагов с невиданной скоростью. Казалось бы, государство, значительно уступающее России по всем показателям, желая хотя бы не проиграть конфликт, должно искать себе как можно больше друзей и союзников, консолидировать своих граждан и искать себе точки опоры по всему миру, включая такую благоприятную для Украины среду, как русские эмигранты-релоканты, покинувшие страну после начала СВО. Но Киев даже с последними умудрился поссориться.
В принципе, украинские политики уже добились практически невозможного: они заставили весь мир желать исчезновения Украины. Расхождения остались только по форме и срокам этого исчезновения, а также по вопросу о разделе бенефиций, но с учетом активной работы украинских политиков и дипломатов, скоро и эти, последние расхождения исчезнут и все согласятся с тем, что чем раньше Украина исчезнет, тем лучше. Украина, правда, уникальный случай. Единственный случай в мировой истории, когда Россия вела боевые действия, чтобы сохранить Украину, а Украина всеми силами отбивалась от России, добиваясь собственного уничтожения. Этот случай должен быть пристально изучен. Надо понимать, как сложились обстоятельства, в результате которых элиты и общество оказались способны реализовывать исключительно бескомпромиссно-суицидальную политику. Изучить не для того, чтобы детям в школе головы забивать, а для того, чтобы на каком-то витке истории, самим не пострадать от самозапуска аналогичного механизма. Ведь наше общество тоже любит бескомпромиссность» (Ростислав Ищенко). А когда у большинства людей в каком-то обществе наблюдается бескомпромиссность, возникают конфликты, причем, как внутри самого общества, так и с соседними обществами. Об этом и рассказывает вторая статья Ищенко — «Логика конфликта». «Даже если чьи-то действия кажутся нам нелогичными, в них всегда есть определенная логика, пусть и извращенная, с нашей точки зрения. Человек так устроен: он старается не объяснять свои действия собственными желаниями, но ссылаться на определенную логику процессов или же вмешательство высших сил, действия которых также пытается объяснить логически (в меру возможностей интеллекта объясняющего). На самом деле благородными желаниями облагодетельствовать все человечество редко руководствуются даже люди, такую цель декларирующие. Не то чтобы таких нет вообще, но таковая цель противна человеческой природе. Все человечество — абстракция, в конкретном же, доступном обозрению индивида пространстве присутствует семья, о которой нормальные люди заботятся в первую очередь, а также друзья, знакомые, соседи, сотрудники, отношения с которыми могут складываться по-разному, в том числе и меняться со временем. В отличие от семьи, они могут быть долго- или кратковременными союзниками или попутчиками, но почти родственная близость с людьми из внешнего ближнего круга достигается редко. Фактически лишь к концу жизни, когда главная борьба уже позади, человек может почти окончательно увериться в том, кто оказался верным другом, а кто пытался использовать его в своих интересах. Почти, потому что предательство даже верного друга возможно и у гробовой доски, разные бывают в жизни обстоятельства.
Даже внутри семьи среди самых близких людей человек может столкнуться с непониманием, потенциально способным перерасти в откровенную враждебность. Так что с трудностями реализации благородной миссии осчастливливания всех встречных и поперечных человек встречается уже в детстве, сталкиваясь с тем, что и взрослые члены семьи, и товарищи его детских игр не всегда разделяют его взгляды и согласны с декларируемыми им целями и предлагаемыми им решениями. Чем дольше человек живет, тем богаче его опыт, подсказывающий, что чем больше коллектив, чем хуже знакомы между собой его члены, тем труднее организовать их на какую-то совместную деятельность, так как цели у них разные и в основном базируются на личных и семейных интересах. Как только человек начинает взаимодействовать с обществом, он испытывает общественное давление, направленное на то, чтобы умерить личный эгоизм индивида. Такое давление является естественной попыткой общества, нуждающегося во все более согласованных действиях все менее знакомых друг с другом и практически не объединенных общим бытовым интересом людей, если не преодолеть, то сбалансировать природный эгоизм личности, заложенный в человека инстинктом самосохранения. Он должен бороться за свое выживание. Ведь если каждый начнет пренебрегать своей жизнью, то вид рискует исчезнуть. Но бывает, что интересом вида является жертва одного или немногих ради спасения многих. Два инстинкта: самосохранения и сохранения вида — сталкиваются. Если общество не будет балансировать присущий личности эгоизм, то инстинкт самосохранения всегда будет побеждать, ибо это будет не только естественно, с точки зрения личности, но и правильно с точки зрения общественной морали. Чтобы уравновесить инстинкт самосохранения, общественная мораль прославляет жертвенность, понимаемую как превалирование интересов большого над малым. С точки зрения общественной морали интересы более крупного коллектива всегда первичны, интересы отдельной личности всегда вторичны. Но инстинкт самосохранения, вырабатывавшийся тысячелетиями, диктует диаметрально противоположный подход, предполагающий, что первоочередным является удовлетворение собственных потребностей, затем интересов семьи, затем более крупных коллективов. На раннем этапе развития человеческого общества такой подход был единственно верным. Мы и сейчас периодически встречаемся с ситуациями, в которых подобная логика доминирует. Например, в самолете вас предупреждают, что кислородную маску в случае разгерметизации надо надевать вначале на себя, а затем на ребенка. Логика проста: если вы потеряете сознание, то и сами окажетесь в опасности, и ребенку не поможете. Если же пока вы будете надевать маску, сознание потеряет ребенок, то вы на него все равно маску наденете, после чего все процессы вернутся в норму.
Для первобытных обществ осознание того, что если ты не накормишь себя, потеряешь силы, то и более слабые члены семьи однозначно погибнут, так как их будет некому прокормить и защитить, было абсолютным, поэтому то, что сейчас мы считаем абсолютно недопустимым эгоистичным поведением, тогда было нормой. Изменились обстоятельства — изменилась норма. Однако поскольку старая норма иногда бывает полезна и в нынешнем веке, она не ушла окончательно, сохраняясь как индивидуальный поведенческий архетип, противостоящий коллективному. В результате человек с детства приучается к тому, что заявлять о собственных желаниях как основе своих действий неприлично, их (действия) следует мотивировать общественным интересом или общественной необходимостью. О приоритете собственных желаний, как правило, заявляют лишь люди с расстроенной психикой, которые еще в детстве по какой-то причине не смогли выстроить нормальные отношения ни с семьей, ни с обществом, стали своего рода Маугли, потерянным не физически, а психически. Но даже такого рода люди, как правило, лишенные общественного внимания и страстно жаждущие его добиться, объясняют нестандартность своих приоритетов тем, что не они эгоистичны, а общество не доросло до их «гениальности», их же действия якобы направлены не на удовлетворение собственных амбиций, а на попытку донести открывшуюся им «истину» до недостойного их самих и «истины» общества. Буквально обвиняют общество в коллективном эгоизме из-за нежелания признать примат их индивидуального эгоизма. Оценивая современный системный кризис и роли разных государств в нем, мы привыкли говорить об алогичности поведения коллективного Запада и ориентированных на него государств. Действительно, все эти государства, начиная от США и заканчивая остатками Украины, сделали вроде бы абсурдный выбор, отказавшись от предлагавшихся им компромиссных форматов взаимовыгодного сотрудничества и приняв концепцию жесткого противостояния, несмотря на то, что уже давно понятно, что Запад, как центр системы, несет более существенные потери и погружается в кризис с более высокой скоростью, чем бывшая периферия системы (БРИКС, ШОС), претендующая сегодня на собственную системность. Такая оценка ситуации была бы справедлива, если бы Запад руководствовался интересами человечества, как заявляет, а не действовал бы исходя из эгоистических интересов части западных элит, как это есть на самом деле.
Действительно, всем вместе лучше взаимодействовать и совместно повышать общее благосостояние человечества. Но не для тех, кто руководил прежней системой. Их личное благосостояние, равно как и их место в неформальной глобальной иерархии (где все равны, но некоторые равнее), напрямую завязаны на их статус руководителей, лидеров системы. Если меняются страны-лидеры, то приходят и новые лидеры — физические лица, а старые становятся «детьми-Маугли», отверженными семьей и обществом, отчаянно сражающимися за внимание. Психически неадекватные личности, пытающиеся преодолеть детскую травму и заставить общество полюбить себя, идут в акционизм, становятся адептами так называемого современного искусства, в рамках которого можно с умным видом обсуждать непреходящее значение любой случайной кляксы, заявляя, что общество просто еще не доросло до понимания важности кляксы для человечества, фрикуют, скандалят, хулиганят, пишут простыни комментариев, поскольку их статьи никто не желает публиковать из-за интеллектуального убожества авторов, в общем, пытаются любой ценой оставаться в информационном пространстве. То есть их действия, представляющиеся нормальным людям плодом расстроенной психики или результатом близкого знакомства с разного рода дешевыми «расширителями сознания», на деле более чем логичны. Они продиктованы уверенностью в том, что, если они будут постоянно привлекать к себе внимание, общество наконец-то заметит их «гениальность» и устыдится, и отметит их, и вознесет на пьедестал. Государства, управляемые элитами старой системы, также производят впечатление коллективных сумасшедших. Как было сказано выше, они всеми силами ухудшают свое положение, ускоряя разрушение системы, которую вроде бы хотят спасти. Логики в их действиях вроде бы нет, но она присутствует. Лидеры системы: США, Великобритания, пытающиеся примкнуть к ним страны Старой Европы и англосаксонского мира — сознательно ускоряют распад старой системы, ибо еще не возникли даже контуры новой. Они пытаются не просто ускоренно доразрушить старую систему, но и разделить ее на сферы влияния: Запад с союзниками и все остальные. Трамп не случайно высказал уверенность, что индийская экономика не сможет развиваться без доступа на американский рынок. Он действительно так думает. Более того, он думает то же самое о китайской экономике. При этом антизападный блок уверен, что способен создать собственный самодостаточный экономический кластер и готов к разрыву с Западом, если тот будет настаивать. Уверенность коллективного Запада базируется на его доминировании в рамках пока еще действующей системы, созданной по западным лекалам, что означает адаптацию к требованиям Запада всех включенных в нее экономик (всех экономик мира, так как система была глобальной).
Таким образом, по логике Запада, разрушение системы до появления альтернативной приведет к разделению ее на две подсистемы: условную западную и условную восточную. Западная должна сохранить высокотехнологичные кластеры и, разрушив глобальную торговлю, лишить восточную своих рынков, заставив вариться в собственном соку. Лидеры Запада уверены, что если условный Восток не сдастся, то экономическая катастрофа постигнет его раньше, чем произойдет полное разрушение западной экономики, так как экономика главных мастерских Востока (Китая и Индии) критически зависит от глобальной торговли и в первую очередь от рынков Запада. Трамп, кстати, подчеркивает, что его стратегия пошлин предназначена для разрушения глобальной экономики быстрее и эффективнее, чем байденовская стратегия санкций. Фактически Запад противопоставляет заявленному Востоком курсу на многополярный мир, попытку вернуться к двухполярному миру. Только разделение в этот раз должно пройти не по идеологическому, а по экономическому принципу. Так же, как это произошло после Второй мировой войны и распада колониальной системы, главная масса стран, получив предложение и от Запада, и от Востока, должна теперь сама определиться, к кому они собираются примкнуть. В Африке и Латинской Америке пока идет борьба, и окончательного результата нет. Большая часть Евразии уходит в российско-китайский ШОС, и это значит, что выбор сделан. Европа, вся, как Западная, так и Восточная, кроме Белоруссии, делает выбор в пользу CША. Таков же выбор Австралии, Канады, Новой Зеландии, Тайваня, Японии, Республики Корея. Остальные, включая Закавказье и часть Средней Азии, колеблются. Взглянув на действия государств под этим углом — с точки зрения их выбора в пользу одного из двух формирующихся центров силы (а их формируется именно два, а не много хороших и разных), вы обнаружите, что они целиком логичны. И нацелены на победу в глобальном противостоянии если не самих стран, так как некоторые очевидно будут принесены в жертву в процессе борьбы, то их элит. Теряя глобальное влияние, бывшие глобалисты становятся врагами глобальности и делят мир, чтобы он весь не ушел в новую систему. Таким образом, они пытаются сохранить свои шансы на реванш» (Ростислав Ищенко). А между тем, главным свойством любой жизни является ПОСТОЯННЫЙ ПОИСК самых различных компромиссов. А стало быть, БЕСКОМПРОМИССНОСТЬ отрицает саму ЖИЗНЬ. И чем выше степень бескомпромиссности у того или иного представителя жизни, тем меньше побед в его жизни, и короче сама его жизнь. Да, в жизни встречаются такие случаи, когда компромисс невозможен по каким-то причинам (как материальным, так и духовным), однако подобные случаи являются скорее исключением из правил жизни, чем самими правилами. А, как всем известно, «исключения из правил лишь подтверждают сами правила». В любом случае, каждый найденный компромисс является ограничением свободы всех участников этого компромисса.
Вот и выходит, что жизнь может существовать только при признании ограничений в своей свободе. Ну а если совсем по-простому, то ЖИЗНЬ – ЭТО, скорее, РАБСТВО, чем СВОБОДА. Ведь всякая жизнь – это, прежде всего, ограничения, наложенные на нее (или достаточно сильно «ограниченная свобода»). Согласно Википедии, компромисс — это решение конфликта по взаимному добровольному соглашению с обоюдным отказом от части предъявленных требований. Партнеры по переговорам меняют свое мнение и принимают новое общее мнение. Цель — это общий результат, которым они удовлетворены. Компромисс — это способ уравновесить конфликтующие интересы (управление инакомыслием). Он основан на уважении к противоположным позициям и является частью сущности демократии. Компромиссы могут повлиять на многие сферы жизни людей. Выражение «компромисс», уже задокументированное Цицероном, происходит из латинского юридического языка и означает, что спорящие стороны «совместно обещают» (com-promittunt) подчиниться арбитражному решению третьей стороны, которую ранее привлекали в качестве арбитра. Сторона, которая впоследствии не признает арбитражное решение, теряет ранее внесенную денежную сумму. На юридическом языке средневековья мирное урегулирование судебного спора называлось МУЖЕСТВОМ. За компромиссом всегда стоит конфликт между разными желаниями, интересами и потребностями. Обычно конфликты возникают между разными людьми. Но иногда также внутри человека («две души в моей груди») или между группами, организациями, государствами, культурами или религиями. Часто предполагаемые противоречия и возникающие конфликты являются просто результатом недопонимания. И часто за желанием или интересом кроется скрытая и гораздо более существенная потребность. Если недоразумение устранено или реальная потребность, лежащая в основе мнимого интереса, удовлетворена, конфликта больше нет. Некоторые конфликты — это конфликты распределения, например, сырье, прибыль компании, зарплата, жилье и т. д. Такие конфликты часто ошибочно рассматриваются как «игра с нулевой суммой»: если один из двоих получает на один евро больше, другой автоматически получает на один евро меньше. Но, может быть, один евро — это полноценный обед для одного и лишь небольшая его часть для другого. Даже более сложные отношения часто ошибочно рассматриваются как игра с нулевой суммой и поэтому обычно становятся неразрешимыми. Однако большинство игр с нулевой суммой растворяются, если рассматривать их в более широком контексте.
В человеческих отношениях «компромиссом» часто называют соглашение, которое не нравится ни одной из сторон, потому что вовлеченные стороны часто чувствуют, что либо отдали слишком много, либо получили слишком мало. В негативном смысле компромисс может называться капитуляцией, относящейся к «сдаче» целей, принципов или материалов в процессе переговоров по соглашению. Экстремизм часто рассматривается как антоним компромиссу, который, в зависимости от контекста, может быть связан с концепциями баланса и терпимости. Исследования показали, что неоптимальные компромиссы часто являются результатом того, что переговорщики не понимают, когда у них есть интересы, полностью совместимые с интересами другой стороны, и соглашаются на неоптимальные соглашения. Взаимно лучшие результаты часто можно найти путем тщательного изучения интересов обеих сторон, особенно если это делается на ранних этапах переговоров. Компромисс может быть достигнут, если ни одна из сторон не имеет достаточно сил, чтобы последовательно и полностью преследовать свои собственные цели или когда полное соблюдение интересов одной стороны не является постоянным решением. Так что, если есть опасения, что решение будет подвергаться сомнению снова и снова и, следовательно, не будет стабильным или может поддерживаться только ценой очень высоких затрат со стороны победителя, то компромисс лучше, чем «победа и поражение». Коллективные переговоры между работодателями и работниками являются ярким повседневным примером компромисса. Например, согласованное повышение заработной платы зависит от того, о чем первоначально просили работники, и того, что первоначально предлагали работодатели. Иногда невыполненные требования по заработной плате компенсируются другими улучшениями (отпуск, сокращение рабочего времени). Сверхурочная работа также может быть компромиссом, если она приносит сотруднику финансовую премию, а общее рабочее время снова уравновешивается в течение года. И с этой точки зрения, предлагаемый автором налог на доходы предприятий и пропорциональные налоги на доходы и расходы всех граждан государства являются компромиссами между тремя договаривающими сторонами – Государством (властью), которое играет роль арбитра, Работодателями и наемными работниками, причем, как государства (государственные чиновники), так и Работодателей (работники различных предприятий и организаций). Государство от достижения данного компромисса получает дополнительный доход в свою собственность. Работодатели освобождаются от множества налогов, которые они сегодня платят государству. А доходы наемных работников резко возрастают, хотя какая-то часть из них (до половины, а у очень богатых людей и больше), отходят государству (становится государственной или общенародной собственностью). И если «высокие договаривающие стороны» в какой-то «отдельной стране» смогут найти такой компромисс в вопросе распределения доходов, можно смело считать, что фундамент «светлого будущего» в виде «государственного коммунизма» в этой стране уже ПОСТРОЕН.