Про свободу и социальное государство
Прежде всего, автор предлагает поговорить о свободе, и поможет нам в этом Ироничный Будда — «Свобода» Иллюзия независимости. Узник золотой клетки». «Свобода не в том, чтобы не иметь хозяина, а в том, чтобы не быть рабом». Вы стоите перед клеткой с открытой дверцей. Внутри сидит прекрасная птица с яркими перьями, поет удивительные песни и кажется совершенно довольной своей жизнью. Еда подается вовремя, вода всегда свежая, прутья отполированы до блеска. «Почему же она не вылетает?» — спрашиваете вы смотрителя. «А она не знает, что дверца открыта», — отвечает он с загадочной улыбкой. Не правда ли, забавно? А теперь позвольте задать неудобный вопрос: а что, если эта птица — вы? Что происходит в вашем теле прямо сейчас, когда звучат слова «вы в клетке»? Замечаете ли вы внутренний протест, желание возразить: «Я свободен! Я делаю что хочу, иду куда хочу, выбираю что хочу»? Этот протест — уже симптом. Поистине свободному существу нечего доказывать. Человек живет в самой изощренной тюрьме, которую когда-либо создавало человечество. Тюрьме настолько совершенной, что заключенные не только не пытаются сбежать — они даже не подозревают о своем заточении. Более того, они яростно защищают свою тюрьму, называя ее свободой. Посмотрите вокруг. Сколько выборов у вас есть! Тысячи каналов телевидения, миллионы товаров в магазинах, бесчисленное множество возможностей для самореализации. Вы можете выбрать работу, партнера, место жительства, стиль жизни. Разве это не свобода? А теперь честно ответьте себе: когда вы в последний раз делали что-то не потому, что «так нужно», «так принято», «так выгодно» или «так безопасно», а просто потому, что сердце пело от радости? Можете ли вы вспомнить момент, когда ваш выбор был действительно свободным — не обусловленным страхами, не продиктованным желаниями, не навязанным обществом, не определенным прошлым опытом? Если честно, то окажется, что подлинно свободных выборов в жизни каждого человека можно пересчитать по пальцам одной руки. Остальное — иллюзия выбора. Красиво упакованная, разрекламированная, но всё же иллюзия. Мы выбираем между вариантами, которые нам предлагают, забывая спросить: а кто их предложил? И почему именно эти? Замечали ли вы, как меняется ваше дыхание, когда кто-то говорит вам: «Делай что хочешь»? Вместо облегчения часто приходит тревога. Потому что «хотеть» — это тоже своего рода тюрьма. Желание — самый изощренный тюремщик. Он не запирает вас снаружи, он командует изнутри. «Я хочу быть богатым» — и вот вы уже раб денег. «Я хочу быть любимым» — и вот вы уже заложник чужих эмоций. «Я хочу быть свободным» — и вот свобода превращается в цель, которая по определению недостижима, потому что вы уже связаны желанием ее достичь.
Какая космическая шутка! Мы строим тюрьмы из собственных мечтаний, куем цепи из своих стремлений, запираемся на замки собственных страхов — и называем это жизнью. А что, если — только представьте — что, если настоящая свобода не имеет ничего общего с возможностью выбирать? Что, если она не в том, чтобы делать что хочешь, а в том, чтобы не быть рабом своих хотений? Что происходит в вашей груди, когда вы позволяете себе хотя бы на мгновение поверить: возможно, вы свободны уже сейчас? Не завтра, когда достигнете цели. Не послезавтра, когда решите все проблемы. А прямо сейчас, в этот самый момент, когда читаете эти строки? Может быть, свобода — не то, что нужно завоевать, а то, что нужно вспомнить? Не то, к чему нужно стремиться, а то, от чего нужно перестать убегать? Эта книга не о том, как стать свободным. Она о том, как перестать притворяться несвободным. Не о том, как разрушить тюрьму, а о том, как заметить, что дверца всегда была открыта. Я приглашаю вас в путешествие — не к свободе, а внутрь нее. Туда, где вы никогда не переставали быть свободными, даже когда были убеждены в обратном.Готовы ли вы обнаружить, что клетка была оптической иллюзией?» (Ироничный Будда). А вот как на ту же самую свободу смотрит Николай Выхин — «Тупик капитализма для Ноосферы». «Ключевая задача цивилизации – освободить человека для человеческой деятельности. Надобно пояснить, что деятельность бывает не только человеческой. Есть животная деятельность, которая никак и ничем не выделяет человека из животного мира. Каждое животное трудится – то есть рыскает в поисках пропитания. Каждое животное борется за выживание, в том числе и в рамках внутривидовой конкуренции. Каждое животное отдыхает – например, спит. Таким образом, собственно-человеческая деятельность – это не труд, не борьба и не отдых. Все вышеперечисленное свойственно животному миру, и никак не выделяет человека из его рядов. Собственно-человеческая, свойственная только людям, деятельность сочетает в себе элементы труда, борьбы, отдыха, но не исчерпывается простым их гибридом. Работа (в экономическом, а не физическом смысле) – это корыстная деятельность сколь угодно высокого уровня сложности. Отдых (в биологическом смысле) – это бескорыстная деятельность, но низшего уровня сложности. Человеческая же деятельность, доступная только человеку – бескорыстна, но при этом высокого, и постоянно возрастающего уровня сложности. Для зоопсихологии это безумие: ты занимаешься тем, что не приносит тебе никаких материальных благ, но при этом умственно и физически напрягаешься больше, чем тот, кто их добывает. Но только такая деятельность и делает человека человеком, поднимая его над животным миром (отчего ее и называют пафосным, высоким словом «миссия», «призвание»).
В самом деле, химик, который копается в веществах только ради денег – ничем не отличается от муравьеда, который копается в муравейниках, чтобы покушать. Он ничем не отличается от медведя, которого в цирке научили танцевать. Словом, он – дрессированное животное. Животное, открывшее для себя новый способ пропитания. Животное довольно быстро усваивает, за какие жесты ему дают вкусняшку. А усвоив – начинает их воспроизводить. Но при этом не видит в них ни смысла, ни значения, ни даже забавы – это просто средство, которое дает вкусняшки. Людей, обитающих в такой матрице, мы называем «хидиотами» («хитрыми идиотами»). Хидиот воспроизводит человеческое поведение внешне, внутренне его не понимая, да и не пытаясь понять, подобно тому, как попугаи воспроизводят человеческую речь. Хидиоты упорно лезут во все сферы, в которых чуют запах выгоды, но полностью чужды той сфере, в которую проникают, как еноты на свалку. Их задача – залезть внутрь и съесть то, что вкусно пахнет. Классический пример хидиота – партноменклатура ближе к горбачевскому времени. Любопытно отметить, что в горбачевские годы, да и позже, хидиотов очень восхваляли, преподносили как образец для подражания, как людей, «умеющих жить», которым «красиво жить не запретишь». На наш взгляд, это связано с атеизмом, который раскрепощает животность, а животность видит в сложной бескорыстной деятельности только безумие, «неумение жить», и больше ничего. Медведя, который танцует за сахар, понять легко, а медведь, который просто танцует, сам для себя – сумасшедший медведь. А кто же еще?! Труд, сведенный к борьбе за существование, создает очень мрачную реальность, которая исчерпывается всеобщей погоней за деньгами, бессмысленной и беспощадной. Но, кроме этого, есть ведь еще и отдых, и он тоже опасен для цивилизации. Предположим, что человека освободили от мучительных поисков пропитания. Оградили от людоедов. Ему не нужно бояться голода, и не нужно бояться врагов. Тут «природа берет свое» — и такой человек начинает быстро деградировать, без трудностей и опасностей. Он входит в пространство отдыха – казалось бы, чего же лучше? Рай! Но по универсальному закону вселенской энтропии отдых такого человека становится все более и более примитивным, все больше сводится к угасанию ума и тела, к вегетативному состоянию. Почему так происходит? Кто-то силой заставляет беззаботного человека выбирать все более и более дебильные развлечения? Нет. Формально беззаботному открыты любые формы деятельности. Но накопление энтропии склоняет его к самым примитивным.
Например, сон не приносит пищи. Сон не приносит материальных благ. Сон – это (в отличие от охоты) бескорыстная форма занятий. Но при этом уровень сложности у нее минимальный. В режиме биологического отдыха человек спит все больше и больше (нужен пример – взгляните на домашних котов), и наконец, засыпает вовсе, не заметив перехода в смерть. Потому мы и говорим, что и труд, и отдых, и борьба за существование – собственно человеческой деятельностью не являются. Это общее биологическое явление, для существования которого человек вовсе не нужен. На планете без людей животные все так же будут спать, и все так же драться за жизнь, и все так же трудится, и все так же отыскивать для себя новые формы добычи пропитания. Открыв для себя доступ к рыбе, животное, которое раньше не ело рыбу – постепенно научится ее есть. Открыв для себя помойку, животное, которое ранее никогда не встречало помоек, научится в них рыться с пользой для себя. И будет это делать – пока помойки или само животное не исчезнут. Нет ничего человеческого в сложной, но корыстной деятельности. Нет ничего человеческого и в бескорыстной, но простой, и постоянно упрощающейся деятельности. Это все – мир животных. Человек стал человеком не тогда, когда стал охотиться (ибо мало ли кто охотится?!), а тогда, когда стал рисовать. Бескорыстная сложная деятельность ума и рук создала человеческий род, а у животных – стойкое ощущение безумия этого рода. Именно это имеют в виду теоретики, когда говорят о «естественности» капитализма, рыночных отношений, об их «соответствии природе», и о том, что капитализма, в отличие от социализма, никакие профессора в кабинетах не выдумывали: он сам рос из земли и сам вырос, каким вырос. Эта его близость к естеству – конечно, создает для него и сильные стороны, повышает его живучесть, адаптивность. Животному совершенно понятно, что если речь идет о завидном куше, то можно и напрячься, а там, где куша не светит – напрягаться незачем, это же очевидно! Но сильные стороны капитализма никак не отменяют (а наоборот, оттеняют, подчеркивают) его конфликт с логикой цивилизации: освободить человека для человеческой деятельности. То есть, в идеале, сочетающей предельные уровни сложности с предельными же уровнями бескорыстия. Тут две проблемы, и обе (даже если взять каждую отдельно) – для человеческой цивилизации летальны. Если мы берем человека, который все глубже и глубже проваливается в жестокую борьбу за выживание, то такой человек теряет интерес ко всем отвлеченным вопросам даже не по желанию, а по нужде. Обдумывать отвлеченные, теоретические вопросы у него нет ни времени, ни сил. Лишенный достатка, т.е. страдающий физиологической недостаточностью той или иной степени, он не может себе позволить «роскоши» философии или поэзии, «роскоши» фундаментальных наук, роскоши абстрактного мышления. Даже если он и вовлечен, например, в поэзию – то она для него не поэзия, а танец циркового медведя. Он там действует «от и до», делает ровно то, и ровно настолько – за что и за сколько покормят.
Не только человеческое счастье, но даже и просто человеческая сущность, эти предметы человечности — невозможны в режиме постоянного обострения борьбы за существование. Даже простая человеческая способность прийти на кладбище к родным и постоять там, мысленно с ними разговаривая – отмирает, потому что нужно искать пропитание, а стояние у могил его не дает. Чего уж там говорить о чтении классиков, об интересе к открытиям астрономов или археологов, и т.п.? Чем острее физиологическая недостаточность человека – тем труднее ему сохранять себя человеком. Лишенный жилья, работы, отрезанный от медицины и образования, смертельно уставший от переработок – человек превращается в животное, для цивилизации совершенно бесполезное. Он не может быть не только первооткрывателем, но даже и простым носителем того, что другие до него (и для него) открыли. Если все усилия сведены к выживанию – то разница между человеком и другими видами животных улетучивается. Разум скукоживается до все более и более сиюминутной прагматики: человеку некогда и незачем думать на годы и века вперед, ему нужно выжить здесь и сейчас. Писатель А. Леонидов сказал об этом так: «Окончательное страдание нельзя выразить словами, слова для этого не предназначены. Место им находится только там, где в страдании есть хотя бы маленький элемент надежды, хотя бы узкое место для утешения. Только там и может зацепиться членораздельная речь, которая неотделима от смысла жизни и от надежды». То очевидное и безусловное обнищание и замусоривание языка, которое несет с собой капиталистическая борьба за существование — лишь отражение затуманивания, деградации и деформации мыслительной деятельности. Ведь слово – не более, чем зеркало мысли. Но капитализм полнится не только теми, кто умирает от переработок и тоски, не только дантовыми тенями безнадежности. В нем отыщешь предостаточно и процветающих особей, которые, казалось бы – полностью освобождены для человеческой деятельности, потому что переведены в режим «вечного отпуска». Одна из утопий капиталистической философии – «безусловный базовый доход» — то есть кормушка для всех, на высоком уровне развития производительных сил. Рождается человек – и сразу пенсионер… Очевидно, что сегодняшний мир движется в другую сторону: на пенсию перестали пускать даже изработанных стариков, причем, в каком-то мрачном консенсусе – сразу во всех странах мира. Борьба за существование, в ХХ веке существенно притупленная в странах Запада советской альтернативой, в XXI веке только набирает обороты, отыгрываясь за свою сдержанность в прошлые годы. Стремительно повсюду тает «средний класс» (и это глобальный факт). Но хотя утопия в виде «безусловного базового дохода» современному миру отнюдь не «угрожает» (а скорее наоборот, утрачивается корреляция между напряженным трудом и элементарным выживанием) – в том виде, в каком преподносит эту утопию буржуазный гуманизм, она ничего путного дать не смогла бы.
Любое животное, которое умеет спать – умеет, стало быть, заниматься бескорыстными занятиями. Во сне никакой добычи оно не поймает, но если единственная альтернатива кровавой охоте — вечный сон, то плохи наши дела! Как известно, «сон разума рождает чудовищ», но даже если бы он этого и не делал – очевидно, что не он желаемое цивилизацией состояние разума. Если человека вывести в режим «отдых», но не предусмотреть средств духовного преодоления энтропии занятий в этом состоянии, то итогом будет лишь алкоголик, наркоман, дегенерат. Именно поэтому мы и говорим, что человеческая деятельность – это и не труд, и не отдых. То есть, говоря более поэтично – не каторга и не пьянка. Человеческая деятельность требует для себя полноты всей цивилизации в голове, неделимости цивилизации, в которой техническое освобождение неразрывно связано с нравственным закрепощением человека, при котором грубое внешнее принуждение по мере возможности заменяется внутренней моральной ответственностью. Цивилизация своими «штучками» дает свободу – но не для того, чтобы «бухать» (как понимает свободу животное). Освобождая от черного труда – цивилизация предполагает переход к светлому труду, к раскрытию призвания человека, его миссии в рамках цивилизации. Если этого не учесть, если умные роботы станут обслуживать животное – то ничего, кроме распоясавшегося безобразника из такой свободы от гнета из человека не получится. Цивилизация по мере своих успехов заменяет биологическую борьбу за существование сакральными ценностями. Принудительная рабская необходимость в ней сменяется долгом и ответственностью, сознательным, идущим изнутри стремлением человека решать сложнейшие вопросы не за кусочек сахару от дрессировщика, а для себя, по собственной воле и собственному желанию. В приложении к миру капитализма такая программа звучит более, чем нелепо! Какая, на хрен, ответственность, какая моральная необходимость в этой оргии всеобщего надувательства и изнасилования?! Мораль не нужна – когда ты в цепях: держат цепи. Но если ты освободился от цепей, тогда она тем более не нужна, беги со всех ног, чтобы в итоге упасть в дурманящий сон энтропических наслаждений… Хотя программа замены стальных цепей моральными для капитализма звучит смешно, но эта смехотворность отнюдь не снимает ее необходимости для цивилизации. В трех словах эту невыразимо сложную задачу можно выразить так: освобождение людей от гнета по мере их морального совершенствования.
Разумеется, развитие науки и техники должны СНИЖАТЬ пенсионный возраст, продолжительность рабочего дня, по мере развития инфраструктуры человек должен меньше принудительно работать – иначе непонятно, зачем вообще эту инфраструктуру городить?! Но если высвобождаемый из цепей рабства человек аморален – то освобождение его будет и бесполезным, и гарантированно-неудачным. У человека появится больше свободы в виде свободного времени: а на что он это время потратит? Свободным и бескорыстным, повторимся, может быть и животное, особенно паразит: он теряет работоспособность, теряет в ходе дегенерация органы двигательной активности, перестает охотится – потому что больше не нужно… И вырождается в итоге в один желудок безо всяких иных частей тела… Не такого рода «освобождение человека» начертано на знаменах цивилизации!» (Николай Выхин, команда ЭиМ). В любом случае, и во все времена, человеческая свобода ограничена «общественным договором» с обществом, внутри которого живет тот или иной человек. В такой договор включается очень многие факторы, влияющие на качество человеческой жизни, это — и государственные законы, которые всякий человек обязан исполнять, и акты купли-продажи (в том числе, своего труда), и даже вопросы морали внутри данного общества. Вот что по этому поводу пишет Вазген Авагян – «Труд и капитализм: казино с шулерами…». «Довольно общим местом наших оппонентов (долго приводить цитаты) является тезис о труде, как источнике богатства при капитализме, о том, что бедствуют лентяи и тунеядцы, те же, кто много и хорошо работают – при капитализме процветают. Это хорошо всем знакомые разговоры о том, что «трудясь – заработаешь», а бедный – значит, ленивый и бестолковый. Для людей, занятых реальным трудом, этот тезис, мягко говоря, странный, но он перестанет быть странным, если мы посмотрим, что оппоненты имеют в виду. Работа в физике – это любое движение, что, разумеется, и близко не применимо к экономике. Если вы толкли воду в ступе, или ковырялись в носу, то работу в физическом смысле вы совершали, а в экономическом – нет. Наоборот, если вы напряженно думали о чем-то важном, то в физическом смысле это не работа, а в экономическом – таки да. Как это часто бывает, одно и то же слово в разных науках имеет разные значения. Что же означают работа, труд в экономике? Для социалистов работа и труд – это договорные действия (в рамках общественного договора), которым вменяется общественная полезность. То есть люди договорились между собой считать конкретно «вот эту» деятельность полезной. А раз так – то ей полагается и оплата, тоже договорная.
Допустим, человек сажал свеклу, и получил за это зарплату. А потом случилось наводнение или засуха, посадки погибли, и никакой реальной пользы от его труда нет. Означает ли это, что зарплату нужно у него отобрать взад? Не означает. Имеет место форс-мажор, независимые от трудящегося причины. Трудящийся добросовестно сделал то, что ему поручено, и получил то, что причитается. В описанном случае выходит, что за его, оказавшийся бесполезным, труд, заплатило, скинувшись, общество. Хотя урожая и нет, но труженик свои обязательства выполнил – и получил соответствующее закону вознаграждение. То есть для социалистов труд есть соответствие поведения договору. Договор отделяет труд от физической работы (которую, как толчею воды в ступе, никто не будет оплачивать), и от конечного результата. Договор изначально определяет размер оплаты. Делаешь «Х» — получаешь «Y». Вне общественного договора — труда нет. Работа вне общественного договора к оплате не принимается. Может быть, кто-то сильно устал, бегая кругами вокруг статуи, весь взмок – но нет договора, нет и оплаты, увы! Капитализм тоже ставит вопрос: как измерить труд? В самом деле, как между собой, в единых деньгах, померить деятельность астронома и археолога, текстильщика и спортсмена, микробиолога и грузчика? Они же делают очень разные вещи – а нужно высчитать причитающийся им доход за выполненный труд в одних и тех же единицах (рублях, долларах, тугриках)… При государственном планировании оплата заранее закладывается в договор. То есть заранее известно, сколько получит астроном, а сколько текстильщик. Он это знает, когда на работу устраивается. Ему сразу говорят: «оклад такой-то». И все знают. И обсуждают – справедливо ли, несправедливо… Часто находят в дискуссии, что несправедливо. Но при капитализме (в его аутентичных формах) это же невозможно! Если ты сажаешь свеклу, как фермер, по собственной инициативе, а урожай погиб, по не зависящим от тебя причинам – тебе не только никто не будет платить за посадочные работы, но с тебя еще взыщет общество стоимость семян, ГСМ и всего потраченного. Потому что результата нет, урожая нет, твой доход – ноль, а с тебя взимаются безвозвратно все расходы по себестоимости посадочных работ… Но если стоимость труда заранее не оговорена по формуле «делаешь Х – получаешь Y», то как тогда сопоставить труд текстильщика с трудом ландшафтного дизайнера? Ларчик открывается просто: капитализм измеряет объем труда объемом полученной платы. Если ты не делал вообще ничего, но получил миллион – значит, ты много трудился (по факту высокой оплаты). Если же ты весь изнурен и измучен, но платить тебе не хотят – то ты не трудился, а работа твоя идет по разряду «толок воду в ступе». Но если не размер оплаты измеряется размерами труда, а наоборот, размер труда измеряется размером оплаты, тогда под категорию «труд» попадает все оплаченное, а под категорию «безделье» — все неоплаченное. Общественного договора нет.
Сажая свеклу, ты не знаешь, сколько за нее выручишь. Может быть, много – если цены на бирже скакнут. Может быть, мало, если упадут. Может быть, тебя за год упорной работы еще и страшно оштрафуют – если урожай погибнет из-за гессенской мухи… То есть при капитализме «хорошо работают» те, кто много получают (слово «зарабатывают» как-то неуместно). Вообще не важно, что они делали, и делали ли вообще что-то, «оплата труда говорит сама за себя». Это так тупо, что пропагандисты вынуждены переворачивать фразу: они говорят: «много зарабатывает тот, кто много работает». В общем-то, то же самое, но звучит значительно благороднее… Это открывает перед нами новую бездонную проблему – то есть отсутствие всякой мерности, соизмеримости, объективной шкалы измерений труда при капитализме. Даже если два человека, в чистых лабораторных условиях, делали строго одно и то же (для чистоты эксперимента об этом позаботились экспериментаторы), но одному дали много денег, другому ничего, то получается: — Первый, выкопавший лопатой кубометр грунта – много работал. — Второй, выкопавший точно такой же лопатой, тоже кубометр, и того же самого грунта – не работал вообще. Дурака валял. Бездельник и тунеядец. То ли дело первый – вот он вызывает уважение, он заработал – значит, работал… Но где нет меры – там нет и права. Потому что прежде, чем отстаивать какое-то право, нужно ведь измерить его нарушение, не так ли? Если точно, на уровне закона, известно, что выкопать кубометр стоит рубль, а человеку заплатили 50 копеек, то в любом суде легко доказать, насколько человек обобран. Но если цены зависят от рыночной конъюнктуры, и все время пляшут, то даже самый гуманный суд в мире сломает голову, задумавшись о правах работника. «План – это закон» — любили говорить в СССР, и даже плакаты такие рисовали (правда, не помогло). Но из этого можно сделать и обратный вывод: нет плана, нет и закона. Если принять тезис «каждый труд должен быть оплачен», так ведь это любой засранец может вспотеть, а потом предъявить вам счет, за то, что потел. А вам это нужно?! План тем и хорош, что заранее определяет – где нужно потеть, и сколько за это полагается. Засранец не может предъявить счет за потение в другом месте, по другому поводу, и не может требовать больше заранее оговоренного. Но если плана нет – то как?! Ведь любой работодатель может тебе сказать, что ты делал не то, делал плохо, и потому он не будет тебе платить. И поди, разбери – то ли это действительно так, то ли он так говорит, просто чтобы не платить?! Опять же – размеры. Если оплата определяется конъюнктурой рынка, то она может быть и бесконечно большой, и бесконечно малой (и отрицательной, при штрафовании). Всякий трудящийся убеждён, что ему недоплачивают, всякий работодатель – что переплачивает, а как на самом деле – неизвестно, потому что объективной шкалы замеров нет.
Суть общественного договора в том, что общество заранее, «на берегу», договорилось, что и сколько ему нужно, в твердых ценах и строго определенных количествах. И когда, дальше, ты это делаешь, то появляется понятие «зарплата», плата за работу, потому что договор, определивший обязанности, определил и права. Если общество не договорилось, то нет плана. Нет плана – нет закона. Нет закона – испаряется и само понятие труда. Получается, что никакого труда нет, а есть казино, рулетка, азартные игры. Это в теории. А на практике – это азартные игры с опытными шулерами, у которых по семь тузов в каждом рукаве. В итоге ты снимешь с себя последнюю рубашку, и останешься еще в неоплатном долгу. Пример со свеклой показывает, как легко рынок превращает один и тот же труд то в «большой», то в «малый», а из полезного переводит в разряд вредительства, когда у тебя ноль прибыли, а вся себестоимость труда легла на тебя штрафом… Уже совсем не важно, выращивал ты свеклу или не выращивал; важно – продал ты ее или не продал. При этом продать ты можешь чужую, которую не выращивал. А которую выращивал – не продать. По итогам и получается тезис: «плохо живешь, потому что плохо работал». Никто не собирается «мерилом работы считать усталость» — если ты устал, то это твои проблемы. Мерилом работы считается выручка за нее. А это уже зоологический ад: кто сколько себе вышиб, тот столько и «работал». Это ввергает общество в жуткую междоусобицу, в «черные переделы», которые чем дальше, тем больше становятся террористическими и по методам, и по сути. За исключением тех случаев, когда договор заранее определяет все – но это уже план, это уже социализм, это уже за пределами рыночной аутентичности. Возникнет закономерный вопрос: если в одном месте смогли заранее обо всем договориться, почему в другом нельзя? Зачем эти островки порядка внутри океана хаоса, где кто у кого что отжал, тот тем и пользуется? Капитализм не может дать ответов на эти вопросы. Он и создан для того, чтобы обеспечивать агрессию и нахрап «захватного права», а постоянно действующий закон (такой, чтобы не включался и не выключался по щелчку пальцев заказчика) он себе позволить не может» (Вазген Авагян, команда ЭиМ). Другими словами, полная свобода возможна только в условиях «дикого капитализма», и чем он более дикий, тем свобода — ПОЛНЕЙ. И по законам термодинамики, высшей стадией развития нынешнего капитализма является не империализм, как учил людей Маркс, а возврат к «дикой природе». Что, собственно, мы с Вами сегодня и наблюдаем. И если мы не хотим очутиться на вершине такого прогресса, то единственный выход из этого положения заключается в построении СОЦИАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА.
Согласно Википедии, социальное государство (нем. Sozialstaat, англ. Welfare state) — модель государства, политика которого направлена на перераспределение материальных благ, доходов и богатства в соответствии с принципами социального равенства и социальной справедливости ради достижения каждым гражданином достойного качества и уровня жизни, сглаживания социальных различий и помощи нуждающимся. Понятие «социальное государство» впервые употребил в 1850 году Лоренц фон Штейн. Он включил в перечень функций государства «поддержание абсолютного равенства в правах для всех различных общественных классов, для отдельной частной самоопределяющейся личности посредством своей власти». Хотя автор этого сайта не верит в абсолютное равенство, на его взгляд, возможно лишь относительное равенство (чем больше обязанностей, тем больше и прав). Государство, согласно Штейну, обязано способствовать экономическому и общественному прогрессу всех своих граждан, ибо, в конечном счете, развитие одного выступает условием развития другого, и именно в этом смысле говорится о социальном государстве. Экономист Лоренц фон Штейн считал, что задача государства заключается в становлении общественного равенства и личной свободы, в поднятии низших и обездоленных классов до уровня богатых и сильных. Признаки социального государства: — Высокий уровень экономического развития страны, что позволяет перераспределять доходы и богатство населения, не ущемляя крупных собственников. — Социально-ориентированная рыночная экономика. — Многоукладная и смешанная экономика. — Формирование гражданского общества. — Разработка государством разнообразных социальных программ. — Утверждение целей государства, обеспечивающих каждому достойные условия жизни, социальную защищенность и равные стартовые условия для самореализации личности. — Социальная ответственность перед гражданами. — Развитая система страховых социальных отчислений и высокий уровень налогов, формирующих бюджет, высокие размеры отчислений на социальную сферу. Развитая система услуг и социальных служб для всех групп населения. Развитая правовая система, при которой осуществлено разделение властей, четкая реализация функций каждой ветви власти, отработана нормативно-правовая система социальной жизни. — Существование бюджетных социальных выплат. — Существование государственных систем социальной защиты, социального обеспечения и обеспечения занятости. — Доступность социальной поддержки всем без исключения нуждающимся членам общества. — Принятие государством на себя ответственности за уровень благосостояния граждан. — Существование институтов гражданского общества.
С 1993 года Россия официально провозглашена социальным государством (Конституция Российской Федерации, глава 1, статья 7). Задача социального государства — обеспечить своим гражданам следующие условия: — Каждый гражданин должен иметь достойный человека прожиточный минимум. — Каждый трудоспособный человек должен иметь возможность зарабатывать на себя и на содержание всей семьи. — Нетрудоспособные или граждане, не имеющие по каким-либо причинам возможности трудиться (дети, больные, инвалиды, пенсионеры, безработные, беженцы и переселенцы), должны иметь возможность поддерживать обычный жизненный стандарт за счет перераспределения государством средств, накопленных субъектами, участвующими в экономической жизни страны. Увы, но провозгласить себя «социальным государством» и выстроить его, на самом деле – это совсем разные вещи. И в приснопамятном 1993 году расстояние между провозглашенным «социальным государством» и реальным положением дел в России было значительно больше, чем сегодня. Хотя и сегодня, назвать это «расстояние» незначительным – вряд ли возможно. И главной причиной такого положение дел является несоответствие государственных законов – КОНСТИТУЦИИ. А кто принимает в России законы? Правильно, Государственная Дума. Откуда следует только один вывод – главными виновниками этого «несоответствия» являются нынешние парламентские партии. Полностью избавиться от партий – невозможно, да этого и не требуется. А вот избавиться от партий в законодательной власти, не только возможно, но и ДОЛЖНО. Для этого необходимо отменить выборы в Государственную Думу по партийным спискам, и заменить их выборами по территориальному признаку. При этом каждый новоизбранный депутат обязан выйти из партии, в которой он состоял до его избрания. И все, как вновь принятые, так и «уточняющие» законы (поправки) должны проходить проверку на их соответствие Конституции страны в Конституционном суде. Нуждается в периодических поправках и сама Конституция (максимальный срок действия Конституции не должен превышать 24 года – времени смены одного поколения людей). Ведь каждое новое поколение людей, всегда и везде, «частично отрицает дела и мысли предыдущего поколения». А оптимальным сроком действия Конституции, на взгляд автора, является дюжина лет. И каждые 12 лет после всенародного обсуждения должна приниматься новая Конституция. Только так можно добиться максимальной свободы большинства граждан в рамках действующей Конституции.