Пару слов про волюнтаризм
А для «затравки» статья Николая Выхина — «Украинский фашизм в контексте всемирно-исторического». «Коммунисты в свое время стали выдумывать о природе фашизма разные небылицы, по одной простой причине: они спасали, прикрывали свой любимый атеизм. Именно поэтому о фашизме писали (и пишут) как о чем-то новом, как о форме или вершине капитализма, и т.п. Но на самом деле в природе фашизма нет ровным счетом ничего нового: это самое старое, самое архаичное из всего, что известно человеческой истории. Народы, имени которых мы не знаем – ради жизненного пространства (материальных ресурсов) уничтожали народы, имени которых мы тем более не знаем. О древнейших геноцидах нам рассказывает только археология – очень убедительно, но бессловесно. Для зарождения и существования фашизма не нужна даже письменность, не говоря уж о более сложных достижениях человеческой цивилизации. Почему? Да потому что формулу человеческой цивилизации можно выразить в двух словах: «моральное табуирование». Цивилизация табуирует определенные виды деятельности из моральных соображений. И чем больше она их табуирует – тем выше поднимается. Материально-техническая инфраструктура цивилизации в данном случае вторична, и к тому же «опаздывающе-вторична». Чем больше запрещенных видов деятельности, тем успешнее развиваются разрешенные, потому что успех чемпионата шахматистов немыслим без запрещения приемов бокса на этом чемпионате. До тех пор, пока шахматисты боксируют – побеждать будет лучший боксер, а не лучший шахматист! Точно так же цивилизация, двигаясь путем «закручивания гаек», то есть умножения моральных табу, умножения запрещенных действий – не сразу, со значительным опозданием по времени, но приходит к торжеству научных форм организации труда и быта. В обществе, в котором господствует зоологическое насилие – труд бесполезен для всех: сильным он не нужен, а слабым не поможет. Сильный и без труда возьмет, что пожелает, а слабый, как бы старательно ни трудился – в итоге останется ни с чем. Именно моральное табуирование приводит к тому, что люди, играющие по правилам – становятся гроссмейстерами внутри строгих рамок этих правил. Материальное изобилие (пресловутое бытие, якобы определяющее сознание) – способствует становлению добродетели, но только технически. Чтобы было понятнее, скажем очевидное: полиции с автомобилями легче бороться с преступностью, чем без автомобилей. С компьютерами легче, чем без компьютеров, с телефонами… Ну, вы поняли! Однако если изначально не стоит самой цели бороться с преступностью, то ни автомобили, ни компьютеры, ни телефоны ничем не помогут (и даже наоборот).
Цивилизация открыла для себя, что у трудовых, честных доходов есть перспектива расширения, которой у грабительских доходов нет. Грабительские доходы обречены истощаться, по мере истощения источников грабежа. Но задолго до всякой цивилизации был известен, и столь же неоспорим другой закон экономики (Аристотель называл его «хрематистикой») – о том, что грабительские, воровские доходы выше трудовых, честных. Очевидно и противоречие этих двух экономических законов, из которого цивилизация выходит методом морального табуирования (а как оттуда иначе выйдешь?!). Марксизм, имея в себе рациональное зерно, перепутал, однако, причину и следствие: он думал, что мораль развивается по мере развития производства, но очевидно (нам сегодня особенно), что все наоборот: это производство развивается по мере ужесточения моральных табу. Пустить вспять процесс развития производительных сил аморальным людям ничего не стоит – и они неоднократно это делали. Фашизм, как наиболее дремучее, архаичное явление – апеллирует к «естеству» той эпохи, которую можно назвать в полной мере зоологической. К той эпохе, когда людоеды гонялись друг за другом с дубинами, не имея никаких моральных табу в погоне за материальными благами. Поэтому мы и говорим, что ничего общего с капитализмом фашизм не имеет. Капитализм – это определенный уровень «закручивания гаек», расположенный между феодализмом и социализмом. В нем морали больше, чем при феодализме, но меньше, чем при социализме. Это как стакан, который налит наполовину. Он полупустой – если из него сливают, и полуполный, если наполняют. Капитализм с моральной точки зрения тоже полуполный, если развивается по восходящей линии, и полупустой, если деградирует. Связь между капитализмом и фашизмом только в одном: при переходе от социализма к капитализму очевидно снижение моральных планок, растабуирование ранее табуированных практик личного обогащения. А раз так, что при развороте каравана последний, самый отсталый верблюд – становится первым, то есть наиболее архаичные гоминиды оказываются «в авангарде» перевернутого процесса. При этом остановится на стадии капитализма фашизм и не может, и не хочет, интересно отметить, что он и сам это прекрасно понимает. Его идеалом выступает рабовладение и антропофагия, что красной нитью проходит как в гитлеровском, так и в современном украинском фашизме (да, в общем-то, и везде). При всей жестокости капиталистической фабрики фашизм рвется к власти вовсе не для того, чтобы строить капиталистические фабрики (со всеми их недостатками, но и достоинствами). Мечта фашистов – стать «рабовладниками», вернутся в Древний Мир, к наиболее архаичным формам рабовладения. Они этим грезят днем и ночью, и, что характерно – отнюдь не скрывают этих своих «мрий», довольно громко и внятно их оглашая.
Суть любого фашизма можно свести к одной фразе: отобрать что-либо силой, конечно, опаснее, но быстрее и легче, чем произвести это с помощью научной организации труда. Если ты пойдешь в Универмаг покупать себе пальто, то с тебя там потребуют денег. А если в темном переулке снимешь пальто с прохожего, показав ему нож – нож ведь при тебе и останется! Не будешь же ты свой нож отдавать ограбленному – следовательно, ничего не теряешь… Хотя это ясно, как божий день – коммунисты в СССР бежали от этой очевидности, как от огня. Эта очевидность ставила вопрос о связи цивилизации с религией, ставило материально-технические успехи цивилизации в прямую зависимость от уровня морального табуирования, морального ограничения человеческого поведения. Как говорил Папанов в «Бриллиантовой руке»: — «Нет! На такое я пойтить не могу!» Коммунисты, конечно, пытались построить свой собственный культ (с хоругвями, мощами, молебнами, иконами вождей и т.п.). Но культ без Бога – «так себе культ», мягко говоря. Ведь когда еще Ф.М. Достоевский подметил: «Бога нет – все дозволено». Любой разумный человек понимает разницу между «дозволенностью» действия и самим действием. Мне никто не запрещает завести козу – но мне это неинтересно. Мне никто не запрещает прыгнуть с крыши – но мне это невыгодно, и т.п. Невыгодное действие не хочется делать независимо от уровня его дозволенности. Его не хочется делать, даже если тебя напрямую заставляют (не только разрешили, но и предписали) его делать. Если действие невыгодно, то от него начинаешь уклоняться, даже когда тебя к нему принуждают. И умоляют, заклинают его совершить. Но ведь это правило действует и наоборот! Если какое-то действие ты признал для себя выгодным – то начинаешь искать обход запретов. И тут мы приходим к главному: абсолютный запрет на зло существует только для религиозного фанатика (и еще нужно посмотреть, что он считает «злом»!). У всякого человека прагматичного запрет на зло (чего бы там доктрина «злом» не признавала) – зависит от степени личной выгоды. Прагматик сто раз плюнет в сторону зла, если сочтет его невыгодным, и за это можем быть спокойными. А вот дальше… Умеренный буржуазный экономист Даннинг (не Маркс) писал: «Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым… при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы. Доказательство: контрабанда и торговля рабами».
На это критики марксизма справедливо возражали (почему-то приписав эту цитату Марксу), что речь идет вовсе не о «капитале», а о человеческой выгоде, как таковой, и не о денежных процентах, а о всяком объеме личной выгоды. Совсем не обязательно быть капиталистом в мире капитализма, чтобы рискнуть под страхом виселицы пойти на преступление, если ты аморальный тип. Капиталист это делает не потому, что он капиталист, а просто потому, что он человек, «и ничто человеческое ему не чуждо». Под страхом виселицы, и чего похуже, на преступления шли люди и в феодальную эпоху, и в античности, только в первобытности не шли – но потому что там не было самого понятия «преступление». Ведь для того, чтобы переступить черту (преступить) – нужно, чтобы эту черту сперва провели, нарисовали, а иначе чего переступать?! Цивилизация табуирует определенные виды поведения, относя их к аморальным, «свободомыслие» производит обратный процесс: растабуирование. Готовность к преступлению зависит от человеческой веры или скептического отношения к вере, независимо от эпохи проживания. Готовность к преступлению может быть отложена страхом наказания, но не может быть оным преодолена. Такие, как Борис Ельцин, стоят на старте, и ждут удобного момента (и могут в этой засаде таится очень долго). При этом Ельцин не только сформировался в советской системе (став в ней большим начальником), но и родился в ней. Где он – а где капитализм?! Успех или неуспех морального табуирования (запрета на определенные виды деятельности, определенные формы обогащения) определяет и уровень цивилизации. Если по какой-то причине, в силу гримас истории, аморальное, нравственно разложившееся поколение получит несоответствующий ему высокий уровень науки и техники – то «не волнуйтесь»! Оно низведет его до своего уровня. За этим «не заржавеет». Некоторая инерция у материи, конечно, имеется, но не будем ее переоценивать. За один день превратить ХХ век в каменный, не получилось даже у Ельцина. Однако скорость деградации, согласитесь, впечатляет. Материально-культурное наследие немножко сопротивляется аморальному разложению бытия, но заранее понятно: оно в этой ситуации обречено. Вы спросите: а при чем тут фашизм? Давайте объясню простым: вообразите луковицу. Луковица состоит из множества слоев, которые последовательно нарастали один над другим в ходе ее развития. Система моральных табу цивилизации – складывалась тем же путем. Ее зародыш – религиозный культ, предполагающий коллективизацию разума в рамках этики служения. Вначале он порождает только самые простые и грубые табу, непосредственно близкие к культу. Тут интересно отметить, что запрет убивать в храмах на века опережает запрет на человекоубийство «вообще». Вначале было, что только в храме нельзя, а за пределами – сколько угодно, потом думали-думали, и решили, что весь мир – храм…
Если цивилизация успешно развивается (мы называем это прогрессом) – то слой за слоем в нашей «луковице» утолщаются бока. Из первичных табу выводятся вторичные, методом логики, далее – третичные и т.п. Тысячелетняя дистанция между запретом людоедства в буквальном смысле слова и запретом на ситуацию «его «съели» на работе», то есть идеей социализма. Тысячелетиями люди друг друга в буквальном смысле слова не ели, но на предприятиях (отнюдь не только капиталистических) убивали невыносимыми условиями труда. Человеческое мышление устроено так, что вначале оно (легче всего) усваивает конкретное, и только много позже, и только если будет развиваться – некие обобщения из конкретики. Потому система моральных табу не может явится сразу в совершенном, полном виде: она обречена нарастать слой за слоем на протяжении долгого времени (если вообще растет). Зло хитрит, и когда запрещены его первичные, самые грубые и очевидные формы, то оно переходит ко вторичным, от них еще более невнятным и неоднозначным третичным и т.п. В частности (если кому-то интересно) так появляется капитализм. Это когда напрямую порабощать и терроризировать запрещено, но очень хочется, и рабовладельцы приспосабливаются делать это хитрыми обходными способами, соблюдая букву закона, но «объегоривая» его дух, смысл. Если я плачу очень маленькую зарплату – вор ли я? С точки зрения буквы закона – нет. Я же ничего не отбираю, наоборот плачу, только очень мало. А может, я больше и не могу?! Если я притащил негра на плантацию в кандалах, исполосовав плетью – то понятно, что я нехороший человек. Но если негр пришел туда сам, без кандалов, и даже безо всякого физического насилия (а только под угрозой голодной смерти, шантажа) – то уже не все так очевидно? Это объясняет, почему марксизм был эффективен в борьбе с классическим капитализмом, но неэффективен в борьбе с фашизмом. По той же самой причине, по которой отвертка эффективна для закручивания шурупов, но неэффективна при забивании гвоздей. Специфика марксизма порождена спецификой его врага. Этот враг играет по правилам – и проигрывает по правилам. Фашизм же являет собой тотальное, фундаментальное растабуирование человека, отбросившее все маски и всякую видимость формальных приличий. Фашизм вводит в игру самые грубые, первобытные, первичные формы зла, прямое убийство, прямой террор, прямое бессловесное порабощение, зоологическое насилие и культ голой силы. А раз так, то и «хитрости зла», к которым прибегал капитализм, уже не нужны злу. Зачем злу ходить в обход через тайную дыру в заборе, если широко раскрыты ворота? «Свободомыслие» — штука очень опасная. Вольнодумство расшатывает веру, а следовательно – и моральные табу. Да, оно снимает с человека кандалы – но вопрос: каков человек, с которого кандалы сняли? Если это был невинно осужденный, то ничего страшного, но если это был серийный убийца, маньяк, уголовный изверг?! Такому лучше бы оставаться в кандалах и за решеткой, не так ли?
Морально разлагаясь, человек приходит к идее, что всякий коллективизм – это нелепый предрассудок (знаменитая теория о том, что «религия создана, дабы держать массы в покорности и повиновении»). И, следовательно, всякая коллективная ценность – мракобесие для умственно-отсталых людей. Следующий шаг – уравнение вселенского добра с текущей личной выгодой. — Я такой умный, такой развитый! – говорит эгоист – меня никакая религия держать в покорности и повиновении не сможет! Как мне что-то невыгодно – так я сразу это и отброшу, на поповские завывания не глядя! Конечно, разумеется, само собой – растабуирование редко происходит сразу, мгновенно. Отмирание табу, представлений о морально-недопустимом идет методом «усыхания луковицы». Вначале отмирают самые верхние, и потому самые необязательные, самые двусмысленные слои. Когда они отшелушатся, дело доходит до нижних и т.п. Каждый человек сам для себя отсчитывает количество ступеней, по которым готов опуститься в моральном смысле. Один сходит на парочку – и уже на третьей замирает: мол, я врун, но не вор. Другой посмелее, он «вор, но не убийца». Третий – «убийца, но детей не трогаю». Хотя все это разные люди, очевидна общая тенденция в их разложении. Конечно, ученик, который из отличника стал троечником – еще не второгодник, но уже и не образцовый ученик. Лестница цивилизации имеет столько же ступеней вниз, сколько и вверх. Как человек восходит – так и спускается, просто в обратном порядке. Именно поэтому мы настаиваем, что капитализм и фашизм – разные явления. Фашизм – древний, как история, он знаком ассирийцам, и уже для них совсем не нов. Краснокожие истребили полинезийское население Америки еще до всякой письменной истории, но со вполне гитлеровской целью: отобрать себе жизненное пространство. Капитализм – явление новое, недавнее, ассирийцам он не знаком (немного знаком финикийцам, но об том отдельно поговорим). Про капитализм нельзя говорить, что при нем «все дозволено» — это не так, если речь о его аутентичных формах. Там много форм зла дозволены, но многие и запрещены. Другое дело, что если кубарем покатился по лестнице вниз – то мало шансов застрять на средних ступенях. Единожды начавшись, моральное растабуирование настаивает на продолжении. Если стакан перевернут, он не может оставаться ни полным, ни полуполным. Если мы прочитаем, что фашисты сами о себе писали, то увидим их очевидно (и субъективно вполне осознаваемое ими) стремление к Древнему Миру. Ницше выразил это в идее о бестии (звере) «по ту сторону добра и зла». Гитлер звал вернутся от «лунных» культов к «солнечным». Для Унгерна фон Штернберга «последние 13 веков истории были ошибкой».
Фашизм осознавал себя в древнем мире языческих истуканов не только теоретически, но и эстетически: в форме архитектуры, копировавшей (и пародировавшей) застройку Древнего Мира, в обрядах и ритуалах, в символах и названиях, эмблемах и гербах. Например, свастика – это ведь не только древний солярный символ, но и символ борьбы «солнечных» культов против «лунных»… Руны и готика отсылают не к капитализму XIX века, а кое-куда гораздо раньше. Как и таблички «рабовладник» на груди украинских дегенератов… Итак, всю драму человеческой истории можно представить в наиболее общем виде, в универсальной схеме – как движение гаечного ключа в ту или иную сторону. Вот он закручивает гайку – и цивилизация поднимается. Вот в обратную сторону откручивает – и она опускается. А иногда бывает, что и резьбу сорвет, если криво приложен. Вроде бы хотел закрутить моральные табу на максимум, а в итоге вообще все полетело со свистом. Не это ли случилось с СССР? Не поискать ли корней его краха в попытке совмещения морализаторства и атеизма? Каждый человек имеет свой уровень совести – и этот уровень определяет его личное место на шкале цивилизации. Оказаться среди очень совестливых людей – оказаться в раю. Оказаться среди совсем бессовестных – попасть в ад. Середнячки дадут «средней паршивости жизнь» — в которой зла много, но и добро встречается нередко. Как это связано с уровнем развития производительных сил? Они же сугубо вторичны, с опозданием от совестливости производны! Чтобы вам было понятнее, то вообразите выбор между древним, ассирийским палачом, сдирающим кожу, палачом из гестапо, вооруженным новейшими техническими орудиями пытки и бандеровцем. К кому из них в лапы лучше попасть?! Правильный ответ: ни к кому. Да, они разделены веками. Да, гитлеровцу знакомы электричество и хитрая механика, которые совсем неизвестны ассирийскому извергу. Но так ли важна эта разница, при одинаковом уровне бесчеловечности? Примитивный палач придумает муки, до которых не додумается высоктехнологичный, и наоборот… Растабуирование всех моральных норм сразу – это и есть фашизм, и у него имеются половинчатые формы, те формы, в которых он ещё не совсем в себе уверен, и потому не совсем аутентично-зверский. У фашизма есть и экономический базис, суть которого выше выражена была в экономическом законе повышенной доходности грабежа по сравнению с трудовыми доходами. Если у человека совсем моральную гайку в голове сорвало, и он начинает искать прибылей любыми способами, безо всякой оглядки даже на самые простейшие и формальные нравственные нормы, то получается… Ну, посмотрите на современную Украину, торговку скальпами, и все увидите. И фашизм, и капитализм, и разницу между фашизмом и капитализмом…» (Николай Выхин, команда ЭиМ).
Многие читатели наверняка возразят, мол, нельзя сравнивать фашизм с капитализмом, и, тем более, с социализмом. Но это не так, сравнению подлежат все возможные сущности, если они имеют общий признак. В данном случае таким общим признаком является «порядок существования» — «строй», «режим», «общественно-политическая формация» или «идеология». Смотрите сами: Капитализм — социальная и экономическая система производства и распределения, основанная на частной собственности, юридическом равенстве и свободе предпринимательства. Социализм — политическая философия и идеология, направленная на реализацию социального равенства и социальной справедливости, основанная на коллективном управлении средствами производства. Фашизм — разновидность ультранационалистической идеологии и общественно-политического движения, а также устанавливаемого на их основе диктаторского режима. Ну а если сказать совсем просто, то все перечисленные выше сущности, равно, как и все, существовавшие до них, являются разными вариациями общего строя под названием «КАПИТАЛИЗМ», так как все ни опираются на капитал и рыночные отношения — это их общий базис. А вот «надстройки» над этим базисом – действительно, совсем разные. И у фашизма эти «надстройки является наиболее «простыми» и естественными для живой природы. У капитализма они уже значительно сложней, ну а нормального социального государства людям до сих пор построить так и не удалось (Советский социализм – был лишь «первой попыткой» такого строительства, которая оказалось нежизнеспособной). И виной тому послужил атеизм, возведенный в ранг «общенародной ценности» на государственном уровне (примерно тем же самым «делом» занимаются и сегодняшние властные элиты западных стран). А в современной России от этого «безобразия», слава Богу, отказались. Со временем, откажутся и на Западе (а если нет, то Запад просто погибнет), ведь без «морального табуирования» человеческие сообщества становятся нежизнеспособными. Более того, это «табуирование» должно быть не «абы каким», как в Советском Союзе (вспомните про «волюнтаризм» — стремление реализовать желаемые цели без учета собственных возможностей, объективных обстоятельств и возможных последствий), а обязательно опираться на особенности чисто ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ, а не звериной психики, учитывая при этом наличие в человеческом сознании и последних. В общем случае, волюнтаризм (лат. voluntas — воля) — идеалистическое направление в философии, приписывающее человеческой воле основную роль в развитии природы и общества. Выдвигая в духовном бытии на первый план волю, волюнтаризм противостоит рационализму — идеалистической философской системы, которая считают основой всего сущего — сознание (или интеллект).
Термин «волюнтаризм» был введен в конце XIX века социологом Ф. Теннисом. Однако волюнтаристские идеи в этике и в философии выдвигались и раньше А. Шопенгауэром, Ф. Ницше, А. Бергсоном. Волюнтаризм рассматривает волю в качестве высшего принципа бытия. Волюнтаризм характерен для философии Августина, Иоанна Дунса Скота и др. Как самостоятельное направление впервые оформилось у Шопенгауэра. В аллегорическом смысле волюнтаризм является своего рода борьбой личности с обстоятельствами. Сторонником метафизического волюнтаризма является немецкий философ XIX века Артур Шопенгауэр. По его мнению, воля — это не рассуждение, а иррациональное, бессознательное побуждение, по отношению к которому интеллект представляет собой вторичное явление. Воля — это сила, лежащая в основе всей реальности. Это устранение динамики влечения, намерения и жизни позже повлияло на Фридриха Ницше (воля к власти), Филиппа Майнлендера (воля к смерти), Эдуарда фон Гартмана, Юлиуса Банзена и Зигмунда Фрейда (воля к удовольствию). Политический волюнтаризм — это точка зрения, согласно которой политическая власть основывается на волеизъявлении. Эта точка зрения, которую выдвигали такие теоретики, как Томас Гоббс, Жан-Жак Руссо и многие представители немецкой идеалистической традиции, понимает политическую власть как проистекающую из воли. В марксистском дискурсе волюнтаризм используется для обозначения связи между философской приверженностью метафизическому волюнтаризму (особенно махизму) и политической приверженностью крайней революционной тактике. В широком смысле под волюнтаризмом понимаются действия человека, направленные на достижение своей цели без учета объективных факторов, мнения окружающих, собственных возможностей и вероятных последствий. В СССР это слово вошло в обиход в середине 1960-х, когда в волюнтаризме обвиняли смещенного с поста генсека ЦК КПСС Никиту Хрущева: в стремлении добиться успехов в экономике и других сферах жизни этот советский лидер порой единолично принимал необдуманные решения. Так что нет ничего удивительного, что это «ругательное слово» употребляет в фильме «Кавказская пленница» герой Юрия Никулина, объясняя неудачную попытку похищения героини плохо продуманным планом. Фильм вышел на экраны всего через пару лет после отставки Хрущева, так что понятная всем шутка получилась «политической». И как ни крути, но главной движущей силой появления любого фашизма в нашем мире является ДОМИНИРОВАНИЕ в решениях той или иной власти волюнтаризма. Так что, как это ни грустно, но можно смело назвать практически все нынешние западные страны – фашистскими, в той или иной степени! А что лежит в основе ВОЛИ?
Согласно Википедии, воля — способность человека принимать решения на основе мыслительного процесса и направлять свои мысли и действия в соответствии с принятым решением. Воля как активный процесс принятия решения противопоставляется пассивной неосмысленной реакции на окружающие раздражители. Воля — это способность индивида сознательно и целенаправленно регулировать и контролировать свое поведение и деятельность, выражающаяся в умении мобилизовать психические и физические возможности для преодоления трудностей и препятствий, стоящих на пути к поставленной цели. Важнейшая характеристика волевого поведения — самоопределение. Человек действует произвольно, не подчиняется воздействию внешних причин. Произвольность и надситуативность — главные принципы волевого поведения. Волевое усилие — это акт проявления, который направлен на мобилизацию психических и физических возможностей человека, направленных на преодоление препятствий в процессе его деятельности. Понятие воли родилось в философии, где воля определяется как способность разума к самоопределению, в том числе моральному, и порождению специфической причинности. Перейдя в психологию и неврологию, определение воли утратило моральный аспект и стало трактоваться только как психическая функция. Воля близка к понятию свободы в экзистенциальной психологии в том плане, что человек, который принимает любое осознанное решение, должен оторваться от сиюминутной ситуации и либо обратиться к своему отношению к себе, своим ценностям, либо обратиться к воображению, логике и смоделировать последствия предполагаемого действия. С. Л. Рубинштейн описывает волю в философско-психологическом понимании: «действия, регулируемые осознанной целью и отношением к ней как к мотиву, — это и есть волевые действия». Такое определение позволяет четко отделить понятие воли от понятия желания, понятия мотивации. В этом определении наблюдается отрыв от сиюминутной ситуации в виде наличия отношения к цели, ее осознания. Также важно соотношение мотива и цели. В случае, когда цель и мотив совпадают, по крайней мере, в сознании субъекта, субъект полностью управляет своей деятельностью, она не носит спонтанный характер — в деятельности имеет место воля. Некоторые психологи смешивают понятие воли как психической функции со способностью человека стремиться к достижению цели, в результате чего можно встретить такие определения: «Воля — сознательная регуляция субъектом своей деятельности и поведения, обеспечивающая преодоление трудностей при достижении цели…». В социологии также имеет место понятие воли. Социолог Ф. Н. Ильясов, например, определяет волю как «способность субъекта создавать иерархизированную систему ценностей и прикладывать усилия для достижения ценностей более высокого порядка, пренебрегая ценностями низкого порядка». Волевые действия делятся на простые и сложные. К простым относятся те, где человек без колебания идет к намеченной цели. В сложном акте между побуждением и самим действием вклинивается довольно сложный, усложняющий это действие процесс.
В сложном волевом акте ученые выделяют четыре фазы: Возникновение побуждения и предварительной постановки цели. Обсуждение и борьба мотивов. Принятие решений. Исполнение решения. Отличительная черта протекания волевого акта заключается в том, что формой его осуществления являются волевые усилия на любых фазах. Исполнение волевого акта связано с ощущением нервно-психического напряжения. В таком определении воли главный акцент сделан на осознанности любого волевого процесса и практически никак не учитываются подсознательные желания человека. Однако на практике это далеко не так. Любое волевое действие или волевое бездействие определяется всем сознанием человека, в целом, а не одним только разумом. А стало быть, причиной каждого такого действия или бездействия является и подсознательные желания человека, и «логические решения» его разума. А когда мы говорим о волюнтаризме, то подразумеваем под волей (в качестве корня данного слова), прежде всего, какое-то подсознательное желание или нежелание человека, которое хорошо осознанно его разумом. Именно по этой причине, слово «волюнтаризм» и носит в себе негативный оттенок. Короче говоря, чем большей свободой располагает властная элита той или иной страны, тем больше признаков фашизма можно различить в ее политике, как внутренней, так и внешней. А потому, СВОБОДА властной элиты – скорее, негативный признак государства, чем позитивный. Свобода нужна, прежде всего, народу, а не его властной элите. Идеальная же власть – это власть с резким «табулированием» степени свободы для ее представителей в виде ЗАКОНОВ, предназначенных исключительно для ВЛАСТИ. Ведь именно власть наделена возможностью управления государством, а стало быть, именно для нее, прежде всего, и должны писаться государственные законы. Только в этом случае, мы сможем избавиться от «политического волюнтаризма», а стало быть, и от признаков фашизма. Ну а «хрущевскую оттепель» автор этого сайта назвал бы совсем по-другому, что-то, вроде «хрущевского фашизма». Да, Сталин обладал большей властью, чем Хрущев, но он принимал только «разумные решения», а последний зачастую принимал недостаточно обдуманные «подсознательные решения» — в этом и заключается их главное различие. Согласитесь, читатель, никто не называл Сталина – волюнтаристом, данное определение «приклеилось» лишь к Хрущеву.