Об «обезьяне», которая руководит всеми
Но сначала «О формате устойчивого планетарного мира» (Ростислав Ищенко). «Давайте на некоторое время забудем о переговорах в Стамбуле. А то они не успели начаться, как тысячи «специалистов» уже «знают», чем они закончатся и кто уже победил. Я не знаю. Поэтому не собираюсь оценивать с геополитической точки зрения «улыбку Мединского» (три года назад он тоже улыбался), слухи с опорой на неизвестные источники о неких ультиматумах, угрозах и исторических экскурсах и т.д. Из несомненных фактов у нас есть нейтральные заявления двух делегаций, которые отбыли первый раунд и откровенно не знают, что им делать дальше – прерывать переговоры, обвиняя друг друга в недоговороспособности или продолжать переговоры, заявляя о конструктивном процессе. Это решат в столицах. А в столицах, при решении будут опираться не на основанные на слухах оценки СМИ, кто кого уязвил, а на трезвый анализ геополитической ситуации, одним из элементов которой, причем не самым важным, хоть на сегодня и самым шумным, являются текущие переговоры. Так что давайте начнем сначала. А то у нас уже появилась фракция свидетелей заманивания Путиным Зеленского в Стамбул, хоть на самом деле давление в попытке усадить за один стол украинскую и российскую делегации осуществляли США. Не только Россия, но и Украина от этого добросовестно уклонялись (каждая по своей причине), Европа поддерживала Украину и также не считала целесообразным проведение переговоров с Россией. До недавнего времени все те, кто сегодня рассказывает о «заманивании» и об «ультиматуме» вполне трезво оценивали ситуацию, отмечая, что ЕС и Украина без поддержки США не в состоянии продолжать эффективную конфронтацию с Россией: Без США санкции не работают, а без санкций нет надежды, сломать российскую экономику и вынудить Москву полностью или частично отказаться от своих целей. Соответственно, уклоняясь от навязываемых США переговоров, ЕС и Украина пытались возложить на Россию вину за их срыв, чтобы заставить Трампа вернуться в антироссийскую коалицию. В свою очередь, российское руководство, понимая, что Трамп не просто так хочет вывести США из числа активных участников украинского кризиса, что он хочет освободить руки и ресурсы США для активной политики на Дальнем и Ближнем Востоке, также маневрировало. Чтобы как можно дольше удержать США вне антироссийской коалиции, облегчая себе, таким образом, процесс военной победы на Украине и добиваясь усиления как американо-европейских, так и внутриевропейских противоречий. С этой точки зрения, сам факт начала стамбульских переговоров являлся тактической победой только для США, так как они смогли, пусть и временно, сломить сопротивление противостоящих лагерей и добиться начала формального переговорного процесса.
За столом переговоров маневрировать сложнее, чем за его пределами – пространство для маневра существенно сужается. США вряд ли ожидают быстрого и существенного успеха этих переговоров. Для России любой компромиссный мир с сохранением Украины будет невыполнением целей СВО. Потому, что главной целью СВО заявлено обеспечение безопасности России на западном направлении, а такую безопасность можно обеспечить, только вернув России сферу влияния образца 1945-1985 годов (можно, без бывшей ГДР, но лучше со всей Германией). Заставить большую часть восточноевропейских стран пересмотреть свою русофобскую политику, без победы над Украиной невозможно. Их военное и политическое планирование, пока существует Украина, будет исходить из того, что любая война с Россией будет происходить на территории Украины и силами, в основном, Украины, а значит считаться с Россией пока незачем. Для Украины компромиссный мир будет серьезной травмой. Ее населению внушили, что с ними «весь мир» и что «непобедимый Запад» обязательно заставит Россию отказаться от Крыма, Севастополя, Донбасса, выплатить репарации и контрибуции, а потом разделит ее и назначит украинцев работать в разделенной России гауляйтерами и полицаями. Огромные человеческие потери, экономический разгром, утрата территорий будут категорически не соответствовать ожиданиям украинского общества и толкнут его на поиски виновных. Элите придется бросить кого-то из своих на растерзание. Не то, чтобы им было жако, но кто будет брошен толпе, они узнают лишь по результатам короткой, но предельно жестокой внутренней борьбы (то есть, им может оказаться каждый, и совсем не обязательно это будет Зеленский). Для ЕС некий промежуточный компромиссный мир также не выгоден. Европа заплатила за санкционную политику своей экономикой. Получить компенсации она может только в случае абсолютной победы. Чтобы иметь хотя бы призрачную надежду на победу, им необходима коалиция с США, причем с Вашингтоном, не просто на словах поддерживающим Киев и Брюссель, но с Вашингтоном, настроенным на деятельную и активную борьбу с Россией. Этот геополитический замкнутый круг Америка пыталась разорвать, предлагая нам сотрудничество в борьбе с Китаем. Это понятное предложение: Россия и США – прирожденные соперники, союзниками они могут быть только против общей внешней опасности. Именно поэтому американские и проамериканские СМИ (в том числе и отечественные иноагенты) активно раскручивали в России тезис о китайской опасности, о «планах Пекина по колонизации Сибири» и т.д.
Но Россия выбрала себе в союзники Китай. Кремль не испытывает иллюзий и прекрасно понимает, что Пекин также будет надежным союзником лишь пока существует общая для нас опасность в лице США и остатков коллективного Запада. Но дело в том, что в случае присоединения России к США и их союзникам, раздавить Китай не проблема, у него просто не будет ни одного шанса. Так как все его торговые пути окажутся закрытыми, необходимые для развития ресурсы под контролем противников, доступ на рынки окончательно закроют санкции, после чего экономическая катастрофа становится вопросом очень непродолжительного времени. Но Россия должна будет стать следующей после Китая. США не видят ее равным партнером – только вассалом, как тот же ЕС, только на ступеньку ниже. Следовательно союз с США против Китая дает отсрочку на пару лет, после чего Москва реально оказывается одна против всего мира. В то же время, союз с Китаем против США обещает быть куда более долговечным. США – все еще слишком мощный противник, чтобы его можно было быстро задавить. Они еще контролируют коллективный Запад, у них второй по величине ядерный арсенал, мощная экономика, а доллар, хоть и быстро сдает позиции, все еще является главной мировой резервной валютой и валютой торговых сделок (уже не единственной, но все еще главной). Кроме того, географическое положение США (за двумя океанами) серьезно снижает для них риск прямой военной угрозы, в то время, как традиционно мощный флот и наличие баз на территориях союзников позволяет им проецировать силу по всему миру. Сейчас эта проекция силы имеет гораздо меньшее значение, чем 15-20 лет назад, но для многих стран это все еще существенный аргумент. То есть, американская опасность для Москвы и Пекина, сближающая Россию и Китай – это всерьез и надолго. Российско-китайский союз обещает быть значительно более прочным и долговечным, чем любое сближение России или Китая с США. В Вашингтоне это знают, иллюзий себе не строят. Поэтому при всем уважении Трампа к Путину и при всем его презрении к Зеленскому, тезис «А если Россия выйдет из переговорного процесса – введем драконовские санкции», — исправно отрабатывается американской дипломатией. Кто бы ни сидел в Белом Доме, там понимают, что через некоторое время новый этап конфронтации с Россией неизбежен, так как Москва не намерена терпеть претензию США на глобальную гегемонию. Соответственно, выбирая между коалициями ЕС/Украина и Россия/Китай, США в конечном итоге всегда отдадут предпочтение Киеву и Брюсселю. Все это прекрасно известно и в Москве, и в Пекине, и в Вашингтоне, и в Брюсселе, возможно это пронимает кто-то даже в Киеве. Поэтому задача-максимум, которую ставят перед собой Россия и Китай – как можно дольше удержать США в состоянии «посредника», когда Вашингтон вынужденно ограничивает свою поддержку союзников.
Брюссель и Киев хотят возобновления полномасштабного участия Вашингтона в антироссийской кампании как можно раньше, пока Россия не добила Украину и не вышла на границы Восточной Европы. Вашингтону выгоден условный успех переговоров, в рамках которого будет достигнуто какое-то соглашение, изначально обреченное на быстрый провал, но предполагающее временное прекращение огня. Это дает США больше времени и пространства для маневрирования в Индо-Тихоокеанской зоне. Прекрасно понимая, что в Стамбуле сидят ничего не решающие делегации, задача которых имитировать «мирный процесс» до тех пор, пока в одной из столиц (или в обеих сразу) не решат, что достаточно напереговаривались. Американцы пытаются перенести центр тяжести контактов с Москвой на площадку Лавров-Рубио и уже не в первый раз сигнализируют о необходимости личной встречи Трампа и Путина. По итогам этой встречи Трамп собирается принять окончательное решение о дальнейшей позиции США. При этом большая часть команды склоняет его к возвращению в формат полномасштабной конфронтации с Россией. Москва пытается тянуть время дальше, согласившись провести в понедельник телефонный разговор президентов России и США (если ничего не помешает). Но надолго отложить решение о личной встрече уже не получится. Трамп добивается ее уже почти полгода. В ближайшее время надо либо определить конкретный срок и место проведения такой встречи, либо отказаться от ее проведения, понимая, что это повлечет за собой резкое изменение политики США на российском направлении. Так что никакие улыбки, заявления и даже прыжки вокруг стола стамбульских переговоров ничего не изменят в глобальной расстановке сил. Вопрос решается на уровне Россия-США. И основной камень преткновения заключается в том — удастся ли США продавить Кремль на подписание с Украиной какого-то, ничего не значащего договора прежде, чем произойдет окончательный разрыв между Москвой и Вашингтоном, или не удастся. Пока встреча Трампа и Путина является предметом обсуждения, данный вопрос не решен. Если Россия от встречи с Трампом откажется, или Трамп сам потеряет к ней интерес, значит решение о конфронтации принято Вашингтоном, а Украину Россия будет добивать до конца. Если встреча Путин/Трамп состоится, выводы будем делать по ее результатам» (Ростислав Ищенко). Встает вопрос: «А кто (или что) управляет самими Путиным и Трампом? На этот вопрос попытался ответить Ироничный Будда в своем расследовании – «Мастера марионеток: кто дергает за ниточки информационных потоков». И вот, что у него получилось: «За каждым кукловодом стоит другой кукловод. А за ним еще один. И только на самом верху сидит старая обезьяна с палкой, которая просто развлекается». «Кто они — архитекторы информационных потоков, дирижеры оркестра мнений, невидимые кукловоды марионеточного театра современной общественной дискуссии? Насколько централизована система контроля над информацией? Какие силы и интересы определяют, что мы видим, о чем думаем, во что верим? Представьте мир, где тысячи независимых информационных источников конкурируют за внимание аудитории, предлагая разнообразные перспективы и интерпретации событий.
А теперь вернитесь в реальность, где подавляющее большинство информации, которую вы потребляете, контролируется горсткой глобальных медиаконгломератов. За последние 40 лет произошла беспрецедентная концентрация медиавласти. В 1983 году около 50 компаний контролировали большую часть американских СМИ. Сегодня это число сократилось до пяти-шести корпоративных гигантов, которые владеют практически всеми крупными новостными сетями, киностудиями, издательствами и музыкальными лейблами. Эта консолидация создала структуру, которую можно описать как «информационную олигархию» — систему, где контроль над общественным дискурсом сосредоточен в руках ничтожно малого числа организаций и лиц. Ключевые элементы этой структуры: Вертикальная интеграция: Крупные медиаконгломераты владеют всей производственной цепочкой — от создания контента до его распространения и монетизации. Disney, например, владеет не только студиями, создающими фильмы и сериалы, но и кабельными каналами, стриминговыми платформами и даже тематическими парками, где эти истории материализуются в физическом пространстве. Горизонтальная консолидация: Те же корпорации контролируют параллельные каналы распространения информации — телевидение, радио, печатные СМИ, онлайн-платформы. Это позволяет им транслировать одни и те же нарративы через различные форматы, создавая иллюзию независимого подтверждения из разных источников. Перекрестное владение: Сложная сеть взаимного владения акциями, инвестиционных связей и корпоративных альянсов создаёт ситуацию, где даже формально конкурирующие медиаконгломераты имеют общие финансовые интересы и стимулы для координации. Институциональная связность: Члены советов директоров этих компаний часто входят в советы директоров других корпораций, финансовых институтов, аналитических центров и политических организаций, создавая плотную сеть пересекающихся интересов. Финансиализация медиа: Большинство крупных медиакорпораций принадлежат инвестиционным структурам, для которых первостепенное значение имеет не журналистская миссия, а финансовые показатели. Крупнейшие инвестиционные фонды, такие как BlackRock и Vanguard, являются главными акционерами практически всех значимых медиакомпаний.
Эта структура создает систему, где информационная повестка и рамки общественного дискурса могут эффективно контролироваться относительно небольшой группой лиц, принимающих решения. Важно понимать, что речь идет не о ежедневном микроменеджменте каждой публикации, а о стратегическом управлении параметрами дискуссии — определении того, какие темы, перспективы и точки зрения находятся в пределах «разумного обсуждения», а какие маркируются как маргинальные или неприемлемые. Интернет часто представляют как силу демократизации информации, где каждый может стать медиа, где разрушена монополия традиционных СМИ, где сайт маленького независимого журналиста может конкурировать с медиагигантами. Но реальность 2020-х годов сильно отличается от этой утопической картины. Сегодня новые цифровые платформы-гегемоны стали еще более мощными привратниками информации, чем традиционные медиаконгломераты: Платформенная монополизация: Небольшое число технологических гигантов контролирует ключевые узлы информационного обмена. Google доминирует не только в поиске, но и в видеоконтенте через YouTube. Meta (Facebook) контролирует крупнейшие социальные платформы. Amazon стал главным дистрибьютором книг и доминирующей облачной платформой для хостинга контента. Алгоритмическая власть: В отличие от традиционных СМИ, которые открыто отбирают и редактируют контент, цифровые платформы используют алгоритмы ранжирования и рекомендаций, которые непрозрачны, но при этом радикально влияют на то, какую информацию люди видят. Изменение алгоритма Facebook может мгновенно сделать одни нарративы вирусными, а другие практически невидимыми. Экономическая зависимость: Многие независимые создатели контента и даже традиционные медиа стали экономически зависимы от этих платформ — как для распространения своих материалов, так и для монетизации. Это создает систему косвенного контроля, где создатели контента сами корректируют свою позицию в соответствии с явными и неявными требованиями платформ. Инфраструктурная власть: Технологические гиганты контролируют не только видимые платформы, но и базовую инфраструктуру интернета — от облачных сервисов до систем платежей. Это позволяет им отключать целые платформы и проекты от цифровой экосистемы, как мы видели в случаях с Parler, WikiLeaks и другими. Глобальный охват: В отличие от традиционных медиа, которые часто ограничены национальными рынками и правовыми системами, технологические платформы действуют глобально, создавая беспрецедентную концентрацию информационной власти в мировом масштабе. Эта новая форма информационного контроля во многом более эффективна, чем традиционная медиавласть. Она сочетает видимость выбора и разнообразия с фактической централизацией контроля над информационными потоками. Как заметил медиатеоретик Шошана Зубофф: «Мы движемся от информационного капитализма к капитализму наблюдения, где главным продуктом становится не информация, а средства модификации поведения».
Ирония: празднование разнообразия источников при концентрации собственности. Самый ироничный аспект современной информационной экосистемы — то, как мы празднуем кажущееся разнообразие источников, не замечая беспрецедентной концентрации собственности и контроля. Мы гордимся своей «информированностью», потому что подписаны на десятки различных медиаканалов, не осознавая, что многие из них принадлежат одной и той же корпорации. Мы радуемся, что можем легко переключаться между разными новостными сайтами, не понимая, что все они могут использовать материалы одного и того же агентства с минимальной редакторской обработкой. Мы чувствуем себя проницательными, читая «альтернативные» аналитические издания, не зная, что за ними могут стоять те же финансовые интересы, что и за мейнстримными медиа. Особенно комична ситуация, когда мы верим, что совершаем информационный «выбор», переключаясь между выраженно «либеральными» и «консервативными» медиа. Эта воображаемая оппозиция часто маскирует фундаментальное единство в ключевых вопросах, касающихся экономической структуры, внешней политики или корпоративной власти. Как метко заметил мыслитель Ноам Хомский: «Диапазон допустимого мнения очень широк, но он ограничен специфическими рамками. И если ты выходишь за эти рамки, ты просто не существуешь». В цифровую эпоху эта ирония усиливается. Мы восхищаемся «бесконечным» выбором в интернете, игнорируя то, что алгоритмические системы фильтрации и рекомендаций сильно ограничивают, что мы фактически видим. Мы празднуем «демократизацию» медиа, не замечая, что независимые создатели контента попадают в еще большую зависимость от централизованных платформ, чем традиционные медиа когда-либо зависели от рекламодателей. Пожалуй, главная ирония современной информационной экосистемы заключается в том, что чем больше мы гордимся своей информационной независимостью, тем менее критично мы относимся к реальным структурам информационной власти. Убеждение, что мы «сами выбираем свои источники», создает ложное чувство защищенности от манипуляций, делая нас более, а не менее уязвимыми для них. Практический совет: методика составления персональной карты влияния. Как же разобраться в сложной экосистеме информационной власти и развить более критическое понимание источников, формирующих наше мировоззрение? Я предлагаю методику, которую называю «составлением персональной карты влияния» — систематический анализ источников информации, которым вы подвергаетесь:
Техника «информационной инвентаризации»: Составьте список всех регулярных источников информации, которые вы потребляете — новостных сайтов, YouTube-каналов, подкастов, журналов, телеканалов, аккаунтов в социальных сетях. Постарайтесь быть максимально исчерпывающими, включая не только явно «новостные» источники, но и развлекательные платформы, где вы также получаете информацию о мире. Практика «исследования собственности»: Для каждого источника в вашем списке определите: Кому принадлежит этот медиаресурс (какой компании или лицу)ю. Кому принадлежит эта компания (если применимо). Кто основные акционеры или инвесторы. Кто входит в совет директоров. Эта информация обычно доступна в публичных источниках, особенно для крупных медиакомпаний. Отмечайте случаи, когда формально различные источники оказываются частью одной медиаимперии. Метод «выявления финансовых зависимостей»: Исследуйте, как монетизируются ваши источники информации: Через рекламу (кто основные рекламодатели). Через подписки и прямые платежи. Через гранты и финансирование фондов. Через спонсорство корпораций или государственных структур. Эти финансовые связи могут дать ключ к пониманию, почему определенные темы освещаются так, а не иначе. Техника «картографирования нарративных узлов»: Отмечайте, как определенные темы, фреймы и нарративы циркулируют между различными источниками. Какие истории подхватываются и тиражируются всеми, а какие игнорируются? Какие интерпретации событий представлены как «разумные», а какие маргинализируются? Это поможет увидеть паттерны координации, даже если формально источники не связаны. Практика «диверсификации информационной диеты»: На основе вашего анализа сознательно расширяйте диапазон источников, включая не только альтернативные по политическому спектру, но и: Источники из разных стран и культурных контекстов. Независимые платформы, не принадлежащие медиагигантам. Специализированные и нишевые издания, фокусирующиеся на конкретных темах. Первоисточники (научные публикации, официальные документы) вместо их медийных интерпретаций. Эта работа по составлению персональной карты влияния — не одноразовое упражнение, а постоянная практика. Информационный ландшафт постоянно меняется: компании сливаются, разделяются, меняют владельцев; платформы эволюционируют; новые источники возникают, а старые трансформируются. Регулярно обновляя свою карту, вы развиваете более динамичное и нюансированное понимание сил, формирующих вашу информационную среду.
За видимым фасадом медиакомпаний и технологических платформ существует менее заметный, но не менее влиятельный уровень информационного контроля — сеть организаций, специализирующихся на изучении и конструировании общественного мнения. Эти структуры образуют своего рода «невидимые колледжи» — сообщества экспертов, работающих над совершенствованием механизмов массового убеждения. Ключевые элементы этой системы: Исследовательские институты медиавоздействия: Передовые научные центры, изучающие воздействие медиаконтента на человеческое сознание. Используя методы нейронауки, психологии и социологии, они исследуют, как медиасообщения влияют на эмоции, убеждения и поведение. Многие из этих исследований остаются в «серой зоне» — они не публикуются в открытых академических журналах, а результаты передаются напрямую корпоративным или государственным заказчикам. Think-танки и аналитические центры: Организации, формально занимающиеся «независимым анализом» политических и социальных вопросов, но фактически выполняющие роль производителей нарративов и интерпретативных рамок для медийного использования. Они создают интеллектуальный фундамент для определенных политических позиций, разрабатывают концептуальный аппарат и аргументацию, которые затем тиражируются медиа. PR-агентства и консалтинговые фирмы: Они превращают абстрактные стратегии влияния в конкретные медиакампании, фреймы и сообщения. Эти организации нанимают лучших психологов, лингвистов и специалистов по поведенческой экономике для разработки эффективных коммуникационных стратегий. Центры «управления рисками» и «кризисных коммуникаций»: Специализированные структуры, задача которых — нейтрализация информационных угроз для властных интересов. Они разрабатывают стратегии дискредитации нежелательных нарративов, отвлечения внимания от проблемных тем и «управления восприятием» кризисных ситуаций. Лаборатории компьютерного моделирования общественного мнения: Организации, использующие большие данные и машинное обучение для прогнозирования и моделирования реакций общества на различные информационные стимулы. Их модели позволяют тестировать эффективность различных сообщений и стратегий влияния в виртуальной среде, прежде чем применять их в реальном мире. Эти структуры связаны сложной сетью финансирования, кадрового обмена и совместных проектов как с медиакорпорациями и технологическими платформами, так и с правительственными агентствами и крупным бизнесом. Они формируют своего рода «метамедиа» — систему, стоящую над видимыми каналами информации и определяющую принципы их функционирования.
Важно понимать, что это не конспирологическая фантазия, а вполне документированная реальность. Крупные корпорации и правительства открыто инвестируют миллиарды долларов в исследования «стратегических коммуникаций», «управления восприятием» и «информационных операций». Результаты этих исследований систематически применяются как в коммерческих, так и в политических целях. Двойная наука: публичные и секретные исследования. Одна из наиболее тревожных особенностей экосистемы информационного контроля — существование своего рода «двойной науки»: параллельных исследовательских традиций, одна из которых публична и подчиняется академическим стандартам, а другая остается закрытой и руководствуется исключительно эффективностью. Эта двойственность проявляется в нескольких ключевых областях: Психология воздействия: Публичные исследования в области психологии влияния и убеждения обычно ограничены этическими рамками и требованиями информированного согласия участников. Параллельно существуют закрытые исследовательские программы, изучающие более радикальные и потенциально неэтичные методы влияния, включая техники подсознательного воздействия, эмоциональной манипуляции и формирования психологической зависимости. Нейронаука медиавоздействия: В открытой научной литературе публикуются исследования о том, как медиаконтент влияет на активность мозга. Одновременно корпоративные и государственные лаборатории проводят гораздо более глубокие исследования, используя продвинутые методы нейровизуализации для создания контента, вызывающего целевые нейрональные реакции и обходящего когнитивные защитные механизмы. Массовый психологический профайлинг: В то время как академическая психология обсуждает общие закономерности человеческого поведения, закрытые исследовательские программы разрабатывают детальные таксономии психологических типов и соответствующие им стратегии информационного воздействия. Эти исследования подкрепляются беспрецедентными объемами данных о реальном поведении людей, собираемых цифровыми платформами. Лингвистическое программирование: Официальная лингвистика изучает общие закономерности языка и коммуникации. В тени этих исследований разрабатываются специфические лингвистические технологии для конструирования сообщений, обходящих критическое мышление, активирующих эмоциональные триггеры и создающих предопределённые интерпретативные рамки. Вирусное распространение информации: Открытые исследования изучают общие принципы распространения информации в социальных сетях. Параллельно закрытые лаборатории разрабатывают детальные модели для прогнозирования и контроля информационных каскадов, позволяющие с высокой точностью запускать управляемые волны общественного внимания.
Эта «двойная наука» создает значительный информационный асимметрию. Академические исследователи, журналисты и обычные граждане видят лишь верхушку айсберга знаний об информационном воздействии, в то время как организации с доступом к закрытым исследованиям получают несправедливое преимущество в информационной сфере. Как отметил специалист по медиаэкологии Нил Постман: «Информационная асимметрия — это не просто неравенство в доступе к фактам, но и неравенство в понимании механизмов, с помощью которых эти факты трансформируются в убеждения и действия». Самый ироничный аспект существования «невидимых колледжей» — это то, что самые эффективные методы информационного влияния редко становятся частью общедоступного знания. Мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией: наиболее продвинутые исследования о том, как формируется человеческое мнение, целенаправленно скрываются от тех, чье мнение формируется. Это создает несколько уровней иронии: Академическая ирония: Студенты учатся по учебникам, которые представляют устаревшие или намеренно упрощенные модели медиавоздействия, в то время как реальная практика информационного влияния давно ушла далеко вперед. Профессора преподают теории убеждения 20-го века, в то время как их собственные мнения формируются техниками 21-го. Медийная ирония: Журналисты и медиакритики анализируют видимые аспекты медиавоздействия (контент, фреймы, повестку дня), не имея доступа к пониманию глубинных механизмов, с помощью которых этот контент конструируется для обхода критического мышления. Они пишут о поверхностных эффектах, не видя архитектуру системы, создающей эти эффекты. Образовательная ирония: «Медиаграмотность», которой обучают в школах и университетах, основана на устаревших представлениях о том, как работают медиа. Людей учат распознавать очевидную пропаганду и фейки, в то время как реальные техники влияния давно развились до уровня, где они неотличимы от «объективной информации». Демократическая ирония: Мы гордимся своими демократическими системами, основанными на информированном согласии граждан, не осознавая, что само это «информированное согласие» конструируется с помощью техник, о существовании которых большинство граждан не подозревает. Особенно забавно наблюдать, как эксперты уверенно обсуждают «заговоры» и «манипуляции», используя концептуальный аппарат вчерашнего дня, в то время как реальные механизмы влияния давно эволюционировали до форм, невидимых через эти аналитические линзы. Как заметил один бывший разработчик стратегий цифрового влияния: «Мы уже не манипулируем вашими убеждениями. Мы конструируем саму реальность, в которой эти убеждения кажутся единственно логичными. Мы не меняем карты в ваших головах, мы меняем территорию под вашими ногами» (Ироничный Будда). Продолжение в следующей главе.