Пару слов о синхроничности
Но сначала прочитаем статью Ироничного Будды — «Символическая матрица: ты видишь то, что запрограммирован видеть». «Древние жрецы использовали символы для управления массами. Современные маркетологи делают то же самое, но с лучшей графикой». Приветствую вас снова, мои просветленные исследователи информационных глубин! В предыдущих главах мы рассмотрели фабрику консенсуса, цифровую Сансару, лингвистическое программирование и диджитальную алхимию — четыре фундаментальных механизма Информационного Левиафана. Сегодня мы погрузимся еще глубже — в область, где влияние наиболее тонко и в то же время наиболее могущественно: в символическую матрицу. За словами, за алгоритмами, за экономическими стимулами и кризисными нарративами скрывается ещё более фундаментальный уровень информационного контроля — язык символов. Этот древнейший интерфейс между сознанием и реальностью действует на гораздо более глубоком уровне, чем вербальное мышление, напрямую взаимодействуя с нашими архетипическими структурами восприятия. Современная символическая матрица — это беспрецедентная по масштабу и изощренности система программирования коллективного восприятия с помощью визуальных, звуковых и культурных кодов. Давайте рассмотрим ее архитектуру и механизмы функционирования. Невидимый язык власти: визуальные коды подчинения. Каждый день мы подвергаемся воздействию тысяч визуальных сигналов, большинство из которых мы не замечаем сознательно, но которые глубоко влияют на наше восприятие, эмоции и поведение. Эти сигналы не случайны — они составляют тщательно структурированную систему визуального программирования, действующую на нескольких уровнях: Архетипическая символика: базовые символические формы и отношения, апеллирующие к глубинным структурам психики — круги, треугольники, спирали, кресты, звезды и их бесчисленные вариации. Эти символы активируют определенные нейронные паттерны независимо от культурного контекста. Культурно-кодированная иконография: символы, значение которых определяется культурным контекстом, — логотипы, флаги, гербы, религиозные и идеологические эмблемы. Их сила заключается в способности мгновенно активировать целые комплексы ассоциаций и эмоциональных состояний. Хроматическое программирование: цветовые схемы, целенаправленно используемые для вызова определенных эмоциональных и психофизиологических реакций. От корпоративной идентичности до политических кампаний — выбор цвета никогда не бывает случайным.
Пространственная семантика: организация визуального пространства — иерархия размеров, расположение элементов, пропорции, направления, которые неявно структурируют отношения власти и значимости. Кинетическая символика: движение и трансформация символов во времени, особенно в цифровых медиа — анимация, переходы, ритмические паттерны, создающие временное измерение визуального воздействия. Эти уровни не существуют изолированно — они образуют единую симфонию визуального воздействия, где каждый элемент усиливает и модулирует воздействие других. Совокупный эффект этого многоуровневого программирования заключается в том, что мы буквально «видим» реальность через призмы, сконструированные экспертами в области символической инженерии. Особенно интересный аспект современной символической матрицы — эволюция корпоративной айдентики в своего рода новую геральдическую систему. Подобно тому, как в средневековой Европе гербы и штандарты сигнализировали о принадлежности к определенным династиям и альянсам, сегодня корпоративные логотипы и визуальные стили создают сложную экосистему символических связей и статусов. Корпоративные символы функционируют не просто как коммерческие маркеры — они становятся своего рода «племенными тотемами», вокруг которых формируются идентичности и сообщества. Феномен «брендовых племен» — людей, формирующих значительную часть своей идентичности через приверженность определенным брендам (Apple против Android, Nike против Adidas, Tesla против традиционных автопроизводителей) — иллюстрирует глубину этого воздействия. Примечательно, что эволюция корпоративной символики демонстрирует четкие закономерности: Тенденция к абстрагированию: логотипы эволюционируют от конкретных, детализированных изображений к всё более абстрактным символам, что повышает их психологическую универсальность. Мимикрия под сакральные символы: многие корпоративные символы используют геометрию и пропорции, заимствованные из древних религиозных и мистических традиций, активируя глубинные архетипические ассоциации. Синтетическая простота: современные логотипы стремятся к минималистичной чистоте форм, которая маскирует сложность их психологического воздействия — чем проще символ, тем глубже он может проникнуть в психику. Фрактальное распространение: успешные корпоративные символы распространяются через физическое и информационное пространство по фрактальному принципу, создавая всепроникающую символическую экосистему. В этой новой геральдической системе принадлежность к определенным «коммерческим домам» сигнализирует не только о потребительских предпочтениях, но и о социальном статусе, ценностях и даже мировоззрении. Корпоративные эмблемы становятся семантическими ярлыками, быстро сообщающими другим, «кто вы» в социальной экосистеме.
Возможно, самым ироничным аспектом этой системы является то, что мы, считающие себя рациональными существами эпохи Просвещения, реагируем на символы с той же непосредственностью и силой, что и наши «суеверные» предки. Мы можем иронизировать над древними культами, поклонявшимися идолам и священным знакам, не осознавая, что сами демонстрируем удивительно схожие модели поведения. Мы выстраиваемся в очередь, чтобы приобрести последнюю версию устройства с определенным символом яблока. Мы платим огромные деньги за продукты с «правильными» логотипами. Мы испытываем почти религиозный трепет при виде культовых символов нашего времени. Особенно забавно наблюдать, как люди, громко заявляющие о своем скептицизме и рационализме, демонстрируют наиболее выраженные эмоциональные реакции на символическое программирование. Маркетологи давно заметили, что так называемые «логически мыслящие» потребители часто являются наиболее предсказуемым сегментом аудитории, когда дело касается символического влияния — именно потому, что они недооценивают это влияние. Мы уверены, что выбираем логотипы и символы, но на самом деле символы выбирают нас, активируя глубинные архетипические программы нашей психики. Как заметил культуролог Джеймс Творелл: «Современный человек не отказался от тотемов и идолов — он просто переименовал их в бренды и логотипы, сохранив всю магическую силу древней символосферы». Как же выработать иммунитет к невидимому языку символической матрицы? Я предлагаю практику, которую называю «символической деконструкцией», — методику аналитического разбора визуальных сообщений: Техника «разделения уровней»: научитесь разделять различные уровни символического воздействия. При взаимодействии с визуальным объектом последовательно анализируйте его: базовые формы — цветовую схему — пространственные отношения — культурные ассоциации — контекстуальное размещение. Практика «исторического видения»: для значимых символов изучите их историческую эволюцию. Как выглядел этот логотип 10, 20, 50 лет назад? Какие изменения он претерпел и почему? Это создает временную дистанцию, ослабляющую непосредственное эмоциональное воздействие. Метод «кросс-культурного перевода»: попробуйте «перевести» современные символы в контекст других культур и эпох. Как бы выглядел логотип Apple в византийской иконографии? Какое значение имел бы символ Mercedes в контексте ацтекской культуры? Это упражнение демонстрирует условность и относительность символических систем. Техника «сознательной депрограммирования»: выберите несколько символов, к которым вы эмоционально привязаны, и проведите эксперимент по временному отказу от взаимодействия с ними. Замените их альтернативами и отслеживайте возникающие эмоциональные реакции.
Практика «символической субверсии»: создавайте или модифицируйте символы, трансформируя их значение. Это может быть личный творческий акт без публичной демонстрации — важен сам процесс активного взаимодействия с символической средой, а не пассивное потребление. Эти практики не направлены на полное освобождение от символического влияния (что, вероятно, невозможно для существ с нашей нейрофизиологией), но они помогают установить более осознанные отношения с символической матрицей, превращая ее из тайного манипулятора в открытого собеседника. Архитектура контроля: как пространство программирует поведение. Визуальные символы — лишь верхушка айсберга символического программирования. Более фундаментальный уровень представляет собой сама организация физического и виртуального пространства, в котором мы существуем. От городских ландшафтов до интерфейсов смартфонов — пространственная конфигурация среды направляет наше поведение по предопределенным путям, часто за пределами нашего осознанного восприятия. Основные принципы пространственного программирования: Канализация движения: создание предопределенных маршрутов и траекторий движения с помощью архитектурных и дизайнерских решений. В физическом мире это проявляется в планировке городов и зданий, в цифровом — в структуре пользовательских интерфейсов. Иерархизация элементов: использование размера, высоты, освещенности и центральности для создания неявных иерархий значимости. Монументальность правительственных зданий, визуальное доминирование корпоративных штаб-квартир, приоритетность определенных функций в цифровых интерфейсах — все это формирует наше восприятие власти и значимости. Сегментация населения: создание физических и виртуальных пространств с разными уровнями доступа для различных групп. От VIP-зон и закрытых районов до привилегированных аккаунтов и эксклюзивных цифровых платформ — пространственная сегрегация материализует социальную стратификацию. Модуляция психологических состояний: использование архитектурных и дизайнерских элементов для создания определенных эмоциональных и психологических эффектов. Высокие потолки для благоговения, тесные пространства для интимности, открытые планировки для прозрачности и контроля. Нормализация надзора: встраивание механизмов наблюдения в саму ткань пространства, делая их неотъемлемой и «естественной» частью среды. От камер наблюдения до цифровых трекеров — надзор становится невидимым именно благодаря своей вездесущности. Эти принципы реализуются не только через явные, осознанные дизайнерские решения, но и через накопленные исторические паттерны, экономические императивы и технологическую инерцию. В результате получается пространственная матрица, которая незаметно, но неумолимо направляет и ограничивает наши возможности действовать и взаимодействовать.
Особенно интересно проследить эволюцию концепции паноптикума — архитектурной модели идеальной тюрьмы, предложенной философом Джереми Бентамом в конце XVIII века. Паноптикум представлял собой круглую структуру с центральной смотровой башней, откуда надзиратель мог видеть всех заключенных, в то время как заключенные не могли видеть надзирателя. Ключевой психологический эффект заключался в том, что заключенные, не зная, наблюдают за ними в данный момент или нет, принимали на себя взгляд власти и начинали контролировать себя сами. Современное информационное пространство превратило эту концепцию в «цифровой паноптикум» — систему, в которой: Всепроникающий надзор: мониторинг переместился из центральной башни в распределенную сеть датчиков, камер, микрофонов и цифровых трекеров, встроенных в саму ткань повседневности. Невидимый наблюдатель: если в классическом паноптикуме заключенные видели башню, но не знали, смотрят ли на них, то в цифровом паноптикуме сама «башня» становится невидимой, растворяясь в инфраструктуре. Добровольное участие: в отличие от заключенных оригинального паноптикума, мы активно участвуем в создании условий для нашего собственного надзора, приобретая устройства наблюдения, устанавливая системы мониторинга, публикуя личные данные. Коммерциализация наблюдения: мотивация наблюдения смещается от дисциплинарного контроля к экономической выгоде — мониторинг поведения становится основой многомиллиардных индустрий. Геймификация самоконтроля: интернализация взгляда власти поощряется с помощью игровых механик — рейтингов, баллов, достижений, социальных сравнений, — которые превращают самоконтроль в соревновательную активность. Этот переход от архитектурного к цифровому паноптикуму сопровождается интересным эффектом: если классический паноптикум создавал явную асимметрию власти между наблюдателем и наблюдаемыми, то цифровой паноптикум маскирует эту асимметрию за фасадом взаимности и демократизации. «Все видят всех» — такова иллюзия современной прозрачности, скрывающая колоссальные различия в возможностях сбора, анализа и использования данных наблюдения. Самый ироничный аспект пространственного программирования — то, как мы восхищаемся структурами, созданными для нашего контроля и ограничения. Мы восторгаемся величественными правительственными зданиями, созданными для внушения трепета перед властью. Мы восхищаемся «элегантностью» корпоративных кампусов, спроектированных для максимальной производительности. Мы превозносим «интуитивность» цифровых интерфейсов, направляющих нас по предопределенным путям взаимодействия.
Особенно комичны ситуации, когда мы сами платим премиальные цены за право находиться в пространствах, специально спроектированных для извлечения максимальной прибыли из нашего поведения. От торговых центров, спроектированных для максимизации импульсивных покупок, до «инстаграмных» локаций, созданных для генерации контента, — мы с энтузиазмом потребляем среды, которые потребляют нас. Эта странная любовь к собственным ограничениям напоминает «стокгольмский синдром» в архитектурном масштабе — психологическую привязанность к структурам, которые нас сдерживают. Как заметил архитектурный критик Рем Колхас: «Архитектура — это всегда создание новых видов поведения». Мы просто редко задаемся вопросом, кто и зачем создает эти новые виды поведения. Как же раскрыть и трансцендировать пространственное программирование нашего поведения? Я предлагаю технику, вдохновленную ситуационистским «дрейфом» (dérive) — своего рода «психогеографическую разведку»: Практика «нестандартных маршрутов»: сознательно выбирайте необычные пути передвижения по привычным пространствам — физическим и виртуальным. В городе идите незнакомыми улицами, в цифровых интерфейсах исследуйте нестандартные функции и настройки. Отмечайте, где возникает сопротивление таким отклонениям от «правильного пути». Техника «выявления границ»: практикуйте систематическое выявление явных и неявных границ в различных пространствах. Где физические барьеры? Где социальные ограничения? Где экономические фильтры? Составляйте ментальные карты этих границ и размышляйте об их функциях. Метод «перепрофилирования пространств»: экспериментируйте с использованием пространств не по их номинальному назначению. Рабочее пространство — для игры, коммерческое — для созерцания, транзитное — для общения. Отмечайте, какие пространства проявляют гибкость, а какие агрессивно сопротивляются переосмыслению. Практика «чтения пространства»: развивайте навык анализа пространственной семиотики — «чтения» архитектуры и дизайна как текста. Какие сообщения закодированы в организации пространства? Какие социальные отношения материализованы в окружающей среде? Какие поведенческие сценарии предполагаются дизайном? Техника «темпорального смещения»: попробуйте представить современные пространства в различных исторических контекстах. Как бы выглядел современный офис с открытой планировкой в феодальную эпоху? Как бы жители прошлого интерпретировали торговый центр или аэропорт? Это создает когнитивное дистанцирование, помогающее увидеть скрытые функции пространственных структур. Эти практики не требуют радикального разрыва с существующими пространственными порядками. Их цель — развитие более осознанных и автономных отношений с окружающей средой, превращение пассивного «пользователя» пространства в его активного интерпретатора и соавтора.
Ритуалы потребления: от сакрального к товарному. За пределами визуальных символов и пространственных конфигураций лежит еще более глубокий уровень символической матрицы — ритуальная структура повседневного поведения. Современное общество потребления, вопреки распространенному мнению о его «десакрализации», насыщено ритуалами не меньше, чем традиционные религиозные культуры. Разница лишь в том, что эти ритуалы перекодированы из явно сакральных в якобы утилитарные. Рассмотрим основные категории современных потребительских ритуалов: Ритуалы обновления: регулярное приобретение новых версий продуктов (особенно технологических) функционирует как ритуал обновления, аналогичный религиозным практикам периодического очищения. Очереди за новыми iPhone в день выпуска — прямой аналог паломничества. Ритуалы инициации: покупка определенных товаров как маркеров перехода в новый статус — первый костюм, первая машина, первый дом — современные аналоги обрядов перехода, отмечающих новые этапы жизни. Ритуалы коммьюнити: совместное потребление определенных продуктов (от кофе до алкоголя) как основа социальной связи. «Встретиться за чашечкой кофе» — современный эквивалент ритуальной трапезы, укрепляющей общинные связи. Ритуалы очищения: практики «детокса», «цифрового детокса», различные диеты и режимы очищения — секуляризованные версии религиозных постов и обрядов очищения. Ритуалы поклонения: выстраивание «алтарей» из потребительских объектов — от коллекций сувениров до тщательно подобранных предметов интерьера — современные формы создания сакральных пространств. Эти ритуалы не просто метафорически напоминают религиозные практики — они выполняют аналогичные психологические и социальные функции, структурируя время, укрепляя групповую идентичность и придавая смысл повседневным действиям. Разница лишь в том, что если традиционные ритуалы были направлены на трансцендентные цели, то современные потребительские ритуалы замкнуты на самовоспроизводстве системы потребления. Исторически ключевыми архитекторами и хранителями символических систем были религиозные институты. Они создавали и поддерживали всеобъемлющие символические структуры, объясняющие космос, общество и индивидуальное существование. Современность произвела фундаментальный сдвиг — от религиозных к коммерческим центрам символической власти. Этот переход характеризуется несколькими ключевыми трансформациями:
От священников к бренд-менеджерам: функция создания и интерпретации символов перешла от религиозных специалистов к экспертам в области маркетинга, PR и брендинга. От катехизиса к рекламе: основной механизм трансляции символических систем превратился из религиозного наставления в коммерческое убеждение. От храмов к торговым центрам: физические пространства ритуального поклонения эволюционировали из специализированных сакральных комплексов в многофункциональные центры потребления. От календаря святых к календарю распродаж: циклическая структура времени реорганизована вокруг коммерческих событий, а не религиозных праздников (показательно, что даже традиционные религиозные праздники превращаются в сезоны распродаж). От спасения души к трансформации личности: фокус символической работы смещается с посмертного спасения на бесконечное совершенствование земной идентичности посредством потребления. Эта трансформация не означает полного разрыва с прошлым — скорее, это процесс перекодирования и перенаправления древних символических структур. Современные бренды искусно используют архетипические образы, нарративные структуры и эмоциональные триггеры, разработанные в религиозном контексте, адаптируя их для коммерческих целей. Возможно, самый ироничный аспект этой трансформации — то, как современный «светский» человек, гордящийся освобождением от «религиозных предрассудков», создает новые формы поклонения, часто не осознавая их квазирелигиозный характер. Мы наблюдаем странный парадокс: чем больше общество позиционирует себя как «рациональное» и «пострелигиозное», тем активнее оно переносит сакральные структуры в профанные контексты. Вместо исчезновения сакральное просто меняет свою локализацию и семиотику. Особенно забавны случаи прямого заимствования религиозной эстетики и практик в коммерческих контекстах. Магазины Apple, спроектированные как минималистичные храмы с «гениями» вместо жрецов. Презентации новых продуктов, структурированные как религиозные откровения. «Паломничества» к местам, известным по фильмам или сериалам. «Реликвии» поп-культуры, продающиеся на аукционах по цене средневековых артефактов. Общество, которое считает себя свободным от «иррационального» религиозного мышления, просто заменило один набор священных объектов и практик другим, сохранив базовую психологическую и социальную функциональность сакрального. Как же освободиться от автоматического участия в потребительских ритуалах и восстановить автономность символического взаимодействия? Я предлагаю практику создания личных «антиритуалов» — осознанных действий, противопоставленных автоматизированным потребительским ритуалам:
Практика «сознательной паузы»: перед любым значимым потребительским актом (особенно связанным с приобретением статусных объектов) установите обязательный период ожидания — от нескольких дней до нескольких недель. Используйте это время для размышлений о реальных мотивах и потенциальных альтернативах. Техника «десакрализации объектов»: выберите несколько предметов, к которым вы испытываете иррациональную эмоциональную привязанность, и проведите эксперимент по их символическому «развенчанию». Это может включать намеренное нарушение правил обращения с ними, временное перемещение в «неуместные» контексты, анализ их материальной ценности и процесса производства. Метод «ритуальной деконструкции»: выберите один из регулярных потребительских ритуалов (например, покупка утреннего кофе в определенном месте) и попробуйте методично деконструировать его — изменить последовательность действий, локацию, сопутствующие элементы. Наблюдайте за возникающими эмоциональными реакциями и сопротивлением. Практика «создания альтернативных ритуалов»: разработайте и внедрите в свою жизнь несколько некоммерческих ритуалов, основанных на непотребительских ценностях — созерцании природы, творческом самовыражении, углублении личных отношений, интеллектуальных исследованиях. Постепенно увеличивайте их присутствие в своей жизни. Техника «символического перепрограммирования»: сознательно переосмыслите значение некоторых коммерческих символов в своём личном семантическом поле. Это может включать ироничные интерпретации, исторические контекстуализации или творческое переосмысление популярных брендов и потребительских практик. Эти антиритуалы не предполагают полного выхода из системы потребления (что практически невозможно в современном обществе), но создают пространство осознанности и выбора там, где обычно доминирует автоматизм. Они служат своего рода «островками сопротивления» в океане потребительской семиотики. Заключение: навигация в символическом лабиринте. Мы рассмотрели три ключевых аспекта символической матрицы: визуальные коды подчинения, архитектуру контроля и ритуалы потребления. Эти механизмы создают многомерную среду программирования восприятия и поведения, действующую на гораздо более глубоких уровнях, чем вербальное или аналитическое мышление. Означает ли это, что мы обречены быть марионетками в театре символов, управляемом корпоративными и политическими кукловодами? Я предлагаю взглянуть на ситуацию иначе.
Символы и ритуалы существовали задолго до современного капитализма и информационного общества. Они отражают фундаментальные аспекты человеческой психики и социальности. Проблема не в существовании символических систем как таковых, а в их монополизации и использовании в узких коммерческих или политических целях. Путь к большей автономии лежит не через наивное «освобождение от символов» (что психологически невозможно), а через развитие более сложных, осознанных и диалектических отношений с символической сферой. Через превращение из пассивного потребителя символов в их активного интерпретатора и даже создателя. В этом смысле работа с символической матрицей подобна изучению иностранного языка. Сначала мы понимаем, что такой язык существует и что мы погружены в его звучание. Затем мы начинаем распознавать отдельные слова и грамматические конструкции. Постепенно мы развиваем способность понимать сказанное на этом языке. И наконец, мы сами начинаем говорить, сначала повторяя услышанное, а затем создавая собственные высказывания. Как сказал бы наш ироничный Будда-конспиролог: «Не пытайся вырваться из символической матрицы — это все равно, что пытаться выпрыгнуть из собственной психики. Вместо этого стань хакером этого кода, превратив то, что было твоей тюрьмой, в свой творческий инструмент» (Ироничный Будда). Очень мудрая статья, а главное в ней то, что она — правдива, причем, без разницы, считаете ли Вы ее таковой или нет. Автор этого сайта прилагает немало своих сил, чтобы добиться от написанных им текстов не только понятности и простоты, но и определенной «категоричности». И втайне от своих читателей, называет себя не просто «пишущим читателем», но еще и «пишущим гипнотизером», стараясь научить своих читателей «синхронистическому мышлению». А Ироничный Будда делает то же самое — легко и непринужденно, даже не замечая этого. И это обстоятельство вызывает у автора, и истинное восхищение, и ничем не прикрытую зависть. Именно это обстоятельство является главной причиной частого цитирования (особенно, в последнее время) статей от Ироничного Будды. Ведь как ни крути, но мы с ним занимаемся одним и тем же делом, и у Ироничного Будды оно получается лучше, чем у автора этого сайта. В любом случае, прямой разговор одного человека с другим является лишь одним из великого множества способов передачи информации (в том числе, и эмоциональной) от человека к человеку, и между людьми и окружающим их миром (мировым сознанием). И люди, во все времена, подсознательно понимали это обстоятельство, что и стало основной причиной появлении у них различных культов и культур. Понимают это и современные люди, но опять-таки лишь на подсознательном уровне. Зато люди, обучившиеся «синхронистическому мышлению», понимают это, как своим подсознанием, так и своим разумом.
К слову сказать, первым человеком на Земле, который осознал это, был Карл Юнг. Правда, данное им определение данного термина сильно отличается от авторского определения (одновременное и синхронное мышление всеми составными частями сознания – Верой, разумом и подсознанием), хотя и он, и автор этого сайта, ведут разговор об одной и той же сущности. В своем определении Юнг противопоставлял синхронистичность фундаментальному физическому принципу причинности, и описывал синхронистичность как постоянно действующий в природе творческий принцип, упорядочивающий события «нефизическим» (непричинным) путем, только на основании их смысла. Несмотря на то, что термин «синхронистичность», на первый взгляд, предполагает одновременность, Юнг использует его в гораздо более широком смысле, относя к любой «нефизической» (неочевидной) взаимосвязи событий, независимо от их разделенности во времени и пространстве. Введение синхронистичности Юнг использует при рассмотрении различных спорных, с точки зрения современной академической науки, явлений и теорий, объясняющих эти явления: телепатии, астрологии, странных совпадений, ясновидения, действия магических практик, поведения пчел и даже переживаний пациентов в состоянии клинической смерти. Принципиальные моменты своей эмпирической концепции Юнг обсуждал с известным физиком того времени Вольфгангом Паули, существует их совместная работа. Философские предпосылки своей работы Юнг находит в трактате Шопенгауэра «Об очевидном узоре в судьбе человека» и в идеях Лейбница об изначально установленной гармонии всех вещей. Например, согласно Шопенгауэру, события находятся не только в причинной, но также и в смысловой связи, так что каждое событие является звеном двух взаимно ортогональных цепей. Это иллюстрируется простой географической аналогией: причинные связи подобны меридианам на глобусе, а смысловые — уподобляются параллелям, которые представляют собой поперечную связь между меридианами. Далее Юнг ссылается на исследования Дарье, Рише и Фламмариона, где, в частности, приводилась оценка вероятности случайного совпадения 1:4 000 000 для телепатического предчувствия смерти, а также на статистику, приводимую Вильгельмом фон Штольцем, о странном возвращении утерянных или украденных предметов их хозяевам. Юнг упоминает также Каммерера, утверждавшего, что в природе действует «закон пачки», и критикует его за отсутствие статистической оценки собранного материала. Однако наиболее важными для концепции Юнга становятся эксперименты Дж. Б. Рейна по угадыванию номеров случайно выпадающих карт и игральных костей. В последних экспериментах было, в частности, статистически установлено, что вероятность правильного угадывания много выше случайной. Эффект никак не зависит от расстояния (то есть, информация передаётся без переноса энергии). Эффект не зависит от смещения во времени, так что карта может быть предсказана до того, как колода перетасована. Усилием воли испытуемый может повысить вероятность желаемой реализации. Эффект зависит от наличия интереса экспериментатора. Отсюда Юнг выдвигает гипотезу, что речь действительно не идет о простой случайности, и что в природе действует универсальный творческий принцип, упорядочивающий события, независимо от их удаленности во времени и пространстве. Что подтверждается и экспериментами, проведенными автором этого сайта.