Поговорим за капитализм
Автор предлагает поговорить в этой главе о капитализме. И поможет нам в этом Николай Выхин со своей статьей — «Марафон как стометровку, от старта до инфаркта…». «В мире есть вещи приятные и неприятные, удобные и неудобные, приносящие удовольствие и приносящие страдания. Стратегическая задача цивилизации – сделать вещи первого разряда всем доступными, а второго – минимизировать. Но орудие цивилизации – справедливость. Она требует поровну разложить приятное и неприятное на всех и каждого. Если какую-то нагрузку не хочет нести никто – а нести ее объективно-необходимо, то ее несут все. Трудовая теория стоимости заключается в том, что получить то, что трудно досталось другому, можно только отдав ему то, что трудно досталось тебе. Грубо говоря, у Васи шоколад, а у Пети мармелад. Васе хочется мармеладу. Он может получить мармелад – но за это ему придется отдать шоколад. Если же ему не хочется отдавать шоколад, то он не получит мармеладу. В любом случае придется чем-то пожертвовать: или шоколадом, или мармеладом. Справедливость получение шоколада и расставание с мармеладом представляет как нечто одно, как две стороны одной монеты, или медали. Но совершенно понятно, что получение шоколада – это нечто одно, а расставание с мармеладом – совсем другое. И, чисто-по человечески, любому понятно с детства: очень хочется, чтобы шоколад дали, а мармелад не забирали. Вот эту, остро желанную человеком ситуацию, Справедливость называет «нетрудовыми доходами». То есть ты у другого человека забрал много, а ему дал мало, или совсем ничего. В итоге тебе кругом хорошо, ему кругом плохо. Самые продвинутые коммунисты в 30-е годы писали книги, ныне малоизвестные, о том, что можно, в перспективе, сделать всем кругом хорошо. Для того, чтобы каждый человек стал рабовладельцем, живущим в свое удовольствие, и никого из людей при этом не порабощая – нужна, писали красные академики, «армия стальных слуг». Именно автоматы и механизмы возьмут в светлом будущем на себя всю грязную, черную, монотонную работу – оставил людям только приятные занятие, только то, чем им хочется заниматься. И это завлекательно, это хорошо звучит – но если у тебя впереди бесконечность времени. Когда-нибудь, лет через 300, если очень упорно развивать науку и технику, у твоих потомков все будет, и за это им ничего не будет. Если использовать словечко «если» — то тут и не поспоришь! Все видят, какими темпами может развиваться мир гаджетов! Представьте – 300 лет он так развивается непрерывно, без откатов и регресса! В итоге человек, которому поручено следить за очисткой канализации, будет только кнопки нажимать. В чистом красивом офисе – и займет это у него несколько минут. И канализации чисты, и говночист весь в шоколаде!
Говоря нарочито-грубо, цивилизация, как Коллективный Разум, «слаба на социализм», как нимфоманка на передок. Он ее лаком – дальше некуда, по той простой причине, что у Коллективного Разума нет каких-то ограничений по времени жизни, ему что 30 лет, что 300. Убить Коллективный Разум можно – но естественной смертью он не умрет никогда. Если его не уничтожит катастрофа – то он 5 тысяч лет будет накапливать знания, перенося их из поколения в поколение, что он, собственно, и делает. Оттого цивилизация и рвется к социализму, как стрелка компаса к магнитному полюсу. Сколько ее ни сбивай – она упорно возвращается (пока жива) к идеям социальной справедливости. Дьявол у Булгакова говорит, что человек не может «составить план на смехотворно короткий срок, ну скажем, в тысячу лет», потому что он смертен, и хуже того, «внезапно смертен». Справедливость и блага и неприятности раскладывает по плечам поровну – что злит всех людей (кроме религиозных фанатиков, мыслящих тысячелетиями). В конкретный момент времени, из-за Справедливости, каждый несет на себе определенные неудобства, а удобства уменьшаются из-за того, что ими приходится со всеми делиться. Соблазн все удобства забрать себе, а все неудобства спихнуть на других, не выжидая 300 лет, пока там красные академики (чокнутые, с точки зрения атеизма) наизобретают машин-слуг – очень велик. — Через 300 лет, даже при наилучшем раскладе, меня уже не будет! – говорит биологический локалист, и, в общем-то, немудрено, понять его логику. В отличие от дегенератов украинства, лишенных всякой логики начисто, биологический локалист не лишен логики. Она у него есть, и это наша логика, по сути, он – наше «альтер эго». Ведь, как подметил писатель А. Леонидов – «с кем бы ни спорил человек, он всегда спорит с самим собой». Если сойдутся люди ученые, образованные, не умалишенные дегенераты – то социалисты прекрасно понимают, о чем говорят капиталисты, а капиталисты – прекрасно понимают, что имеют в виду социалисты. И спор идет, в сущности, внутри одного и того же Адама, разделившегося (но не сильно) в потомках. Человек имеет стремление к благам (они потому и называются «блага», что нужны человеку). Конечно, если речь идет о дебиле, дегенерате, выродке, о жертве психотропного воздействия, то мутное варево его патологического мышления рационально-непостижимо, там хаос, разорванные коды и черный туман. Но если мы говорим о психически здоровом человеке, обладающим связным мышлением, то каждый из таких, хотел бы обладать благами. Потому мы прекрасно понимаем, почему буржуй «жмотит» нам денег, а он прекрасно понимает, почему мы этим недовольны. Он и сам был бы недоволен, окажись на нашем месте, и эта «смена вех» при перемещении между стратами – рациональное зерно, имеющееся в довольно неуклюжей классовой теории Маркса.
Люди не хотят расставаться с благами по той же причине, по какой хотят их получить! Благо есть ценность и тогда, когда оно в твоих руках, и тогда, когда его нет в твоих руках. Оно может попасть к тебе в руки, выпасть из них – но если это «благо», то ценность в нем неизменна. Если бы не цивилизация с ее Коллективным Разумом (мечтающем о бессмертии, планирующем на тысячелетия) то сама мысль о справедливости не возникла бы. Идея о том, чтобы поровну распределить беды и радости между особями – принципиально чужда биосфере, в которой один сыт только потому, что другой сожран, и один живет только потому, что другой вымер. Теоретически, коты и мыши могли бы построить «фабрику мяса», производящую мясо брусками, без костей и нервных тканей, методом клеточного деления в колбе. Тогда у них было бы и мяса вдоволь, и никому никого жрать не пришлось бы. Но, как вы понимаете, ни котам, ни мышам такая идея не приходит в голову. Коты убивают мышей, мыши мечтают убить котов (если бы смогли, то случилась бы экологическая катастрофа), но нет никакого Закона, который регулировал бы их отношения. Кот, убивающий мышь – не беззаконник, да и мышь, убегая, и оставляя кота голодным – тоже не беззаконница. Проблема капитализма в том, что эту, зоологическую, всем понятную, но ужасную схему отношений он упорно тащит в нашу жизнь, преодолевая упорное и вязкое сопротивление цивилизации. Цивилизация же, со всеми ее законами, моралями, культурами, со всем, что выросло из веры в Бессмертного Бога и бессмертие души – подобна городу у Цоя: …Город стреляет в ночь дробью огней Но ночь сильней… Ее власть велика… Капитализм только потому и существует, что он сдавлен, стиснут, травмирован и деформирован цивилизацией. Если бы капитализму удалось совсем опрокинуть эту свою главную противницу – то он бы и сам испарился, слившись признаками с чистой зоологией, вернув «блудный вид» «хомо сапиенс» за шиворот туда, где обретаются тысячи других биологических видов. Схватка цивилизации с капитализмом – это схватка идеи бессмертия с идеей смертности. Смерть обессмысливает все высокое (т. е. в религиозной картине мира находящееся ближе к Богу, пребывающему, у средневековых людей, на небесной ВЫСОТЕ). Смерть придает смысл всему низкому и низменному. Бессмертие делает наоборот. Оно не только придает смысл всему возвышенному, но и обессмысливает все низменное. С точки зрения практической это сводится к вопросу, необыкновенно важному для научно-технической стороны цивилизации: согласен ли человек мыслить с прицелом на 300, на тысячу лет вперед – или же нет? Разумеется, если человек замкнется в своей биологической локации (времени и пространстве особи) – цивилизации кранты. Особь, которая обслуживает только себя, а не свой биологический вид в целом (думает только о себе, а не о социуме) – ставит цивилизацию в цугцванг.
Если такая особь глупа, то наука и техника не развиваются. Если же умна, то развиваются, но с целью подавить и уничтожить ближних, в конкурентном раже отнять у них способность к развитию. И чем больше такая наука в руках эгоистов развивается – тем ближе конец цивилизации и рода человеческого. Глупец чисто технически не в состоянии выдумать таких орудий истребления ближних, которые выдумает умный эгоист. Для умных людей вопрос о том, есть ли у цивилизации будущее при торжестве капитализма, частной собственности – вообще не стоит. Совершенно очевидно, что никакого будущего у цивилизации там нет. Можно спорить, какой конец света выдумают капиталисты раньше: экологическую катастрофу, или ядерную войну, или зомби-апокалипсис (Украина доказала, что он возможен, и вполне технически достижим). Но то, что ничего, кроме конца света капитализм выдумать не может, то, что гадать можно лишь о форме краха цивилизации, но не о самом факте ее краха – согласны и социалисты, и капиталисты. Доказательство: миллиардеры, владеющие Голливудом – вряд ли социалисты, однако же прогноз всех их фильмов на будущее – только апокалипсис. Капитализм, по меткому выражению А. Фурсова «вырубил весь исторический оптимизм». Футурология, в которой «история закончилась», в которой будущего у человечества нет – это не обвинение, которое капитализму предъявляют со стороны. Он сам о себе это, вполне сознательно, говорит… Вопрос он ставит совсем иначе: поскольку очевидно, что дело идет к концу света, краху цивилизации – насрать нам на это или не насрать? Если не насрать, то нужно что-то менять в подходах. Если насрать – то насрать. И точка. Всякую несправедливость любят те, в чью пользу она работает. И лишь одна Справедливость никем не любима – потому что она ни на кого конкретно не работает. То беспристрастие, с которым она раскладывает блага и трудности поровну на все плечи – бесит каждого. Это и объясняет феномен «всенародного недовольства», охватившего СССР к концу 80-х (а честно – то и раньше). Дело в том, что справедливость всех ставит в очередь за колбасой или квартирой – а никто в очереди стоять не хочет. Каждый убежден, что дать нужно ему, и только ему, и в первую очередь ему, а другим оставить только то, что ему не потребовалось, и им отвергнуто. Потому бесперспективна и даже дегенеративна идея Свободы, если речь не идет о весьма специфическом, религиозном понимании Свободы («Свобода – есть свобода от греха»).
Цивилизации нужна Справедливость, а она несовместима со Свободой. Ибо что может свободному человеку помешать поступить с другим несправедливо? Если ты ему мешаешь – то ты лишил его свободы. А если никто не мешает – то свободы он, конечно, не лишен, но и предсказать его действия никто не возьмется. И гроша ломаного не поставлю я на то, что свободный человек предпочтет действовать по справедливости, а не по своей зоологической, шкурной выгоде… Есть совсем дегенеративное понимание Свободы – либеральное. Это попросту вседозволенность, безграничность вариантов выбора, их беспредел. Такая свобода начинается погромами, кончается фашизмом. Марксистское понимание Свободы как «осознанной необходимости» менее дегенеративно, но тоже не конструктивно. К примеру, вору вовсе не хочется кого-то делать несчастным. Но ему нужны деньги. И он осознает необходимость для своей цели кого-то обобрать. Слезы обворованных ему не нравятся, и если бы он не осознавал необходимости воровства для обогащения – он бы этим не занимался. Но тут он берет себя в кулак, мужественно стиснув зубы, и говорит: да, с точки зрения произвола я не хотел бы, чтобы они страдали. Но – моя свобода есть осознанная необходимость, и потому я делаю, что делаю. Я не могу реализовать мою свободу, как мне вздумается или хочется, я понимаю, что коридор возможностей узок, и моя свобода реализуется как осознанная мной необходимость. Что же касается религиозной расшифровки Свободы как «Свободы от греха», то вряд ли такое толкование понравится «борцам за свободу». Потому что речь идет вовсе не о свободе выбора, а о диктатуре нравственного канона, причем диктатуре жесточайшей. Ведь чем больше общество освобождается от греха – тем менее в нем свободы с либеральной (да и марксисткой тоже) точки зрения. Так в чем же основное противоречие между социализмом и капитализмом? Никто не спорит с тем, что советским путем можно через 300 лет прийти в общество, где КАЖДЫЙ господин и никто не раб (при плановом развитии технопарков). Никто не спорит с тем, что через 300 лет никого, из ныне живущих, уже не будет. И одно с другим входит в противоречие. У марафонского бега своя стратегия, у спринта, стометровки – своя. Если бегун побежит марафон так, как бегают спринтеры на короткой дистанции – у него случится разрыв сердца. Что и случилось с первым марафонцем. Собственно, проблема цивилизации в том, что капитализм заставляет ее бежать марафонскую дистанцию спринтерским методом, как стометровку, и у нее сердце крякнет, к бабке не ходи! Что на это отвечает капиталист. Он отвечает: «я же не всю дорогу с ним бегу!». Мне главное – первые 100 метров, а что там дальше – меня не касается…» (Николай Выхин, команда ЭиМ).
Автор этого сайта разделяет очень многие мысли Николая Выхина, однако он категорически против лишь одной его мысли – мысли о противопоставлении капитализма — социализму (коммунизму). Дело в том, что ничего кроме капитализма (как власти капитала) люди за всю свою историю так и не сумели построить, и вряд ли смогут это сделать когда-то в будущем. И древний Египет с древней Грецией, и феодальная Европа, равно, как и более поздняя — капиталистическая, и даже Советский Союз с блоком социалистических государств, все они представляли собой одну и ту же общественно политическую формацию – КАПИТАЛИЗМ. Ибо базис у них один – КАПИТАЛ, надстройки – разные. Любое государство на Земле, и во все времена, это, прежде всего, человеческое общество со своими ЗАКОНАМИ. А что такое государственные законы? Это олицетворение коллективного сознания конкретного общества в конкретный период его существования. Другими словами, КОЛЛЕКТИВНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ данного общества (или его «надстройка») в конкретный период времени. А базис всегда один и тот же – это чисто человеческое отношение к собственности. Что включает в себя и непременное объявление того или иного вида собственности — сакральной сущностью для всех людей, входящих в данное общество. И «светлое коммунистическое будущее», по мнению автора, это тот же самый капитализм, но с абсолютно новой надстройкой. Что подразумевает под собой, во-первых, братские отношения между людьми, во вторых, разнообразные формы собственности, во главе которых стоит ГОСУДАРСТВЕННАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. Ну и, наконец, в третьих, главным девизом коммунистического общества является такой: «ЗА ВСЕ НУЖНО ПЛАТИТЬ!» Причем, платят как отдельные граждане, так и государство, но в разных пропорциях (в зависимости от того, что больше нужно государству, и что больше нужно его гражданам). Что, кому — больше нужно, то на плечи этому «кому» и ложится в виде вполне посильного «бремени». А главным фундаментом этой надстройки являются пропорциональные налоги с доходов и расходов всех граждан государства (с верхним пределом в 50 и 25%, соответственно). И единственный налог для всех его предприятий (налог на доходы предприятия), который тем меньше, чем больше фонд оплаты труда (ФОТ) предприятия, приходящийся на одного работника. При условии ФОТ = 0, налог на предприятие равен его доходу. Плюс рента за использование земли и природных богатств. Именно все эти обстоятельства, вкупе, и позволит подобному государству пробежать марафонскую дистанцию. При этом базис остается прежним, это – капитал.
А что такое капитал? Согласно Википедии, капитал (от лат. capitalis «главный, основной», от корня caput — «голова, единица, штука», в значении счета скота по головам) — это широкий термин, который включает в себя физический капитал (капитальные блага — здания, оборудование, программное обеспечение, запасы), финансовый капитал (деньги), человеческий капитал (образование, обучение, интеллект, навыки, здоровье). В макроэкономике, физический капитал (капитальные блага, запасы капитала) рассматривается как фактор производства, включающий здания, оборудование, программное обеспечение, запасы (оборотные активы). В международной экономике слово «капитал» используется как в значении финансов (валюты и ценных бумаг), так и в более широком значении. В современном бухгалтерском учете как самостоятельный, термин «капитал» не используется, но есть ряд близких показателей финансового анализа, например, собственный капитал — разница между стоимостью активов компании и суммой ее обязательств. Обычно эта величина формируется за счет уставного капитала (взноса владельцев компании), добавочного капитала (переоценка имущества, эмиссионный доход), нераспределенной прибыли и резервов (формирующихся из прибыли). В классической политической экономии под «капиталом» обычно подразумевается физический (реальный, производственный) капитал — используемые для производства товаров и услуг средства производства: машины, оборудование, здания, сооружения. Чтобы вещь считалась капиталом, она должна обладать следующими характеристиками: Ее можно использовать при производстве других товаров (является фактором производства). Она является результатом переработки (необработанные природные ресурсы — например, полезные ископаемые относятся к земле). Не используется целиком в процессе производства (что отличает капитал от сырья или полуфабрикатов). Работы итальянского экономиста Пьеро Сраффа в середине 1920-х годов заложили теоретические основы неорикардианства. Особенно важное значение имели его интерпретация Рикардо и книга «Производство товаров посредством товаров». Фактически, Сраффа отказался от «надоедливо противоречивого» термина капитал, приравняв к нему любой продукт прошлого труда, что сыграло важную роль в полемике двух Кембриджей о капитале. Современные авторы считают, что капитал находит отражение в корпоративных правах (например, в суммарной стоимости акций — капитализации). В отличие от этого, инвестиции являются увеличением капитала за некий период, например, за год. Такой подход рассматривает капитал как стоимость, зафиксированную по состоянию на некое время, а инвестиции — как действие по привлечению/размещению средств за период, капиталовложения, финансовый поток.
В рамках марксисткой политэкономии, капитал не просто стоимость, а самовозрастающая стоимость. Для классической политической экономии характерно отождествлять любые средства труда как физический капитал. Маркс считал такой подход неточным и характеризовал термин «капитал», как «самовозрастающую стоимость». Маркс не отождествлял капитал с определенным видом имущества. Он подчеркивал значение комплекса общественных отношений, которые рассматривал необходимым условием «самовозрастания» стоимости. По мнению Маркса, средство труда может стать капиталом (принесет стоимости больше, чем его собственная стоимость) только тогда, когда его владельцы прямо или косвенно вступят в экономические отношения с владельцами рабочей силы. Например, сам по себе металлорежущий станок не приносит своему владельцу никакой новой стоимости. Использование станка лично владельцем не превращает станок в капитал. Даже если продукцию владелец не потребляет сам, а продает, то часть выручки будет амортизацией оборудования, а вторая часть — оплатой труда работавшего хозяина станка, которая не является ни заработной платой, ни прибылью, но объединяет их в себе. «Капиталом» станок становится лишь после найма рабочего или сдачи станка в аренду, так как лишь в этой ситуации полученное сверх амортизации разделяется на выплаченную заработную плату и прибыль владельца станка. Капитал возникает лишь там, где владелец средств производства и жизненных средств находит на рынке свободного рабочего в качестве продавца своей рабочей силы. «Капитал — это не вещь, а определенное, общественное, принадлежащее определенной исторической формации общества производственное отношение, которое представлено в вещи и придает этой вещи специфический общественный характер. Капитал — это не просто сумма материальных и произведенных средств производства. Капитал — это превращенные в капитал средства производства, которые сами по себе столь же являются капиталом, как золото или серебро сами по себе — деньгами» («Капитал», Карл Маркс). Подход Маркса предполагает раздельное владение средствами производства (у капиталистов) и рабочей силой (у рабочих). Но первоначально работники обычно были собственниками средств производства. Поэтому выделяют подготовительный период первоначального накопления капитала. Автором термина является Адам Смит. Маркс на примере стран Европы показал, что происходило принудительное лишение средств труда мелких собственников, после чего они становились наемными рабочими. Маркс считал, что подобные процессы необходимы для создания условий капиталистической системы.
В то же время примеры Северной Америки и Австралии не вписывались в эту схему. Современные авторы отмечают, что на первом этапе английской индустриализации большинство предпринимателей составляли крестьяне, но были и представители других социальных групп — торговцев, землевладельцев, протестантских общин, а вовсе не те, кто воспользовался преимуществами от огораживания. На сегодня фактором накопления капитала рассматривается сбережения и аккумуляция инвестиций, например, через банковскую систему, но не насильственные меры. Маркс отмечал, что есть минимальный предел размера стоимости, пригодной для превращения в капитал. Маркс предположил, что минимальный размер переменного капитала равен затратам для найма одного работника на период цикла оборачиваемости. Минимальный размер постоянного капитала равен затратам на покупку сырья, материалов, амортизацию оборудования, необходимых нанятому рабочему на период цикла оборачиваемости. Сумма этих минимальных размеров дает наименьшую величину стоимости, которую получится превратить в капитал. При этом сумма полученной прибыли может оказаться значительно меньше, чем зарплата рабочего. Маркс предполагает, что реальный минимум будет выше в несколько раз, чтобы прибыль обеспечивала не только уровень жизни выше, чем у рабочего, но и позволяла наращивать размер капитала. Хотя этот минимум зависит от многих факторов, он вполне конкретен в рамках рассматриваемого общества, исторического периода, отрасли деятельности. В 9 главе 1-го тома «Капитала» Маркс отмечает, что некоторые отрасли производства изначально требуют такого минимума капитала, которого нет в руках отдельных индивидуумов. В этом случае частные лица либо опираются на государственные субсидии, либо объединяют свои средства со средствами других лиц, например, в форме акционерных обществ. Карл Маркс при анализе прибавочной стоимости предложил разделять капитал на постоянный и переменный: Постоянный капитал — все затраты, кроме заработной платы; на результат производства переносит свою стоимость (сразу или по частям), но не изменяет ее совокупный размер. Переменный капитал — используется для найма рабочей силы, имеет форму заработной платы, в процессе производства вместо стоимости потребленного переменного капитала создается новая стоимость, размер которой обычно больше потребленной. Обычно, целью владельцев компаний является получение прибыли. В соответствии с гипотезой Маркса, прибыль является формой проявления «прибавочной стоимости».
Маркс утверждал, что прибавочную стоимость создает только переменный капитал, а постоянный капитал создает условия, которые распространяют право собственности капиталиста на весь продукт, в том числе на прибавочную стоимость. Отношение размера постоянного капитала к размеру переменного Маркс назвал органическим строением капитала. Конкуренция и стремление к увеличению прибыли приводит к увеличению применения машин. Маркс утверждал, что стоимость постоянного капитала растет быстрее стоимости переменного капитала (затрат на рабочую силу), вследствие чего, по теории Маркса, должна наблюдаться тенденция понижения нормы прибыли. Как видите, главное, что вложено в любое, из приведенных выше, определений капитала состоит в том, что без его наличия производство товаров становится невозможным. А главным делом любой общественно-политической формации как раз и является ПРОИЗВОДСТВО различных ТОВАРОВ, нужных для жизни общества, то есть, все они являются, по своей сути, капитализмом. А надстройка над базисом (в виде капитала) постоянно видоизменяется, даже в рамках одной и той же общественно-политической формации. Так и нынешний капитализм начинал свою историю с английского «промышленного капитализма», который постепенно перерос в «финансовый капитализм», а сегодня он находится в фазе «сырьевого капитализма» (когда денег излишне много, а сырья не хватает для всех, желающих его получить). Ну а пока автор писал здесь о «капитале», «золото впервые перешагнуло отметку в 3000 долларов за унцию (31,1 грамма) — и это куда лучше говорит о «золотом веке» Дональда Трампа, чем любые обещания нового президента США. С обещаниями у Трампа творится настоящая магия. Например, «окончить войну за 24 часа» превратилось в «я надеюсь, что они наконец-то перестанут стрелять друг в друга». Обещания рассекретить документы по Джону Кеннеди осталось в истории невыполненных обещаний — да, там кое-что рассекретили, но далеко не все, а «новая» информация поразительно похожа на уже известную. Обещания ввести тарифы в процессе исполнения, но эти обещания еще с прошлого срока — а вот что касается перезапуска американской экономики, здесь уже все не так кучеряво. Обещание заставить Тайвань вот прямо сейчас построить заводы в Америке — где оно? Обещания согнуть Китай и обрушить его экономику — оно где? Пока китайцы не только ждут обещанного, но и устраивают передел всех известных рынков, от чипов и искусственного интеллекта до автомобилей и космоса.
Рецессия на носу, говорят на Уолл-стрит, опираясь не только на всем известные признаки падения ВВП два квартала подряд, но и на рост безработицы — если за истекший год он превысил полпроцента, это тоже признак. Безработица растет в США четвертый год подряд, не считая пандемийного — и если это не рецессия, то не верь глазам своим. Рост примерно на пару процентов ежегодно — но и это еще не все признаки экономического тупика. Золотой век Америки, откуда родом и «Великая Американская мечта», конец 50-х — середина 60-х годов прошлого века. Средняя зарплата за год 5600 долларов, стоимость нормального по любым меркам дома — 12 тысяч долларов, стоимость автомобиля от 1800 до 6500 долларов. И цена на физическое золото в 35 сольдо за тройскую унцию. Много мутной воды утекло в Потомаке с тех пор, и пришла пора восстанавливать величие Америки, грейтэгейнить ее по-новой. Америка и без Трампа была вери стронг и вери грейт: союзники распоясались, перестали внимать Белому дому с придыханием, посмели диктовать Америке ценности и принципы нового чудного мира. Экономический тупик и неопределенность — это когда начинается повальное бегство в валюты-убежища. Последние полвека их было три: японская йена, швейцарский франк и золото. Япония тоже в рецессии, Швейцария рискнула своим нейтралитетом и проиграла, поэтому осталось только золото — отсюда и рост его стоимости до невиданных высот. Важно отметить, что это стоимость не физического, а бумажного золота — физическое стоит еще дороже и его сейчас складируют в свои кубышки самые крупные игроки на мировом рынке. Так как инвесторы бегут из реальных активов в убежища, начинаются настоящие чудеса — например, продажи Теслы упали на 40%, а чистая прибыль BMW за 2024 год рухнула на 36,9%. И вот что я замечу: когда не знаешь, куды бежать, вали все на неопределенность. Раз уж мы наблюдаем утрату критических компетенций на всем Западе сразу, то чего мы удивляемся, когда лишь в марте (!!!) Национальная разведка США стала подозревать, что сделка по ресурсам с Киевом невозможна, потому что еще в декабре (!!!) прошлого года Киев все отписал британцам. И это мы говорим не об экономике, а о геополитике — в экономике прогнозы институтов развития уже давно основаны на кофейной гуще и той самой ужасной неопределенности. Это же какой-то непреходящий испанский стыд, когда дичь творят там, а становится стыдно здесь и сейчас — ведь мы в них искренне верили, а они вон чего.
Когда Трамп сказал Путину, что Америка с симпатией относится к России, стало веселее; а после того как Путин ответил, что Россия испытывает аналогичные чувства к Америке, то миру стало совсем ясно — они рассказывают друг другу анекдоты. Шутят они так, но миром правят символы и знаки — Путин в военной форме куда красноречивее любых слов и утверждений. Россию эти заморочки в мировой экономике касаются лишь опосредованно, ибо любой передел мира почти всегда заканчивается большой войной — правда, теперь это будут только прокси, поскольку прямое противостояние сверхдержав недопустимо. Москва, Пекин и Вашингтон в этом едины — а все остальные риски мы можем купировать без особых проблем. В крайнем случае, включим автаркию и будем наблюдать сквозь железный занавес за глобальной битвой за ресурсы и влияние. Первый раз, что ли? Не первый и далеко не последний. Безусловно, золото может снова упасть в цене в район 2850 сольдо за тройскую унцию, но вот на какой срок и куда оно подпрыгнет после — вот в чем вопрос. То, что мы наблюдаем на мировых рынках с ноября 2024, называется психозом — и амплитуда психоза только увеличивается. Можно ли этого избежать? Да, и довольно просто — достаточно лишь сесть за один стол и определить зоны влияния США, Китая и России. И гарантировать, что американцы не лезут в чужие макрорегионы, а русские и китайцы — к США и их ареалу обитания. Плюс нужна некая единая система координат в стоимости важнейших ресурсов и правила торговли ими — иными словами, опять нужны Ялта и Потсдам. Правда, остаются возмутители спокойствия в виде Британии и Евросоюза, но задушить их согласованными экономическими методами, проще простого — вопрос только в том, готовы ли договариваться три сверхдержавы? Пока, увы, нет». К слову сказать, любой кризис в нашем мире (даже небольшой) обязательно вызывает тот самый «психоз», о котором пишет автор этой заметки, и следом поднимается стоимость золота. А когда этот кризис заканчивается, стоимость золота резко падает, и мы наблюдаем пик минимума его стоимости. Последний «пик максимума стоимости золота» наблюдался в 1980 году (среднегодовая цена золота тогда достигла отметки в 620 долларов за унцию), а последний «пик минимума» — в 2000 году, когда его цена упала до 290 долларов за унцию. Ну а сегодня мы наблюдаем лишь постоянный рост цены золота, а стало быть, впереди нас ждет очередной кризис.