Пару слов об империях
«Вампиризм «потребительского общества» или «империализм – реализм жестокого мира» (Виктор Ханов). «Абсолютные монархи были плохи всем, за исключением того, в чем они тоже, на первый взгляд, были плохи. Как самодержцы, они не очень-то заморачивались потреблением своих подданных. Это им выходило боком (вспомним 1917 год), но обязанности «каждый год кормить народ все больше» на царе не лежало. Царь страшно жил, и страшно умер, до конца полагая, что не власть кормит народ, а народ кормит власть. Отсюда и слово «подданные»: они где-то находят денюжку и монарху ее несут в виде дани… Потребительское общество неотделимо от демократической демагогии, и хотя «честные выборы» — оксюморон, тем не менее, демагогия эта накладывает определенный отпечаток. Она рождает у пипла ожидание, что власть их вкусно накормит – «за то что мы ее выбрали». То, что ее на самом деле не выбирали – другой вопрос, но образ власти-кормилицы – неизбежный итог демократической демагогии в рыночных обществах. С этим столкнулся еще Перикл в древних-предревних Афинах. Избиратели давали ему свои голоса не даром, а с условием: жизнь ихнюю улучшить, а тяготы их при этом облегчить. Проще говоря, гражданин хочет больше получать и меньше работать (и вообще меньше заморачиваться по жизни). Власть, которая это обеспечивает – популярна в пипле, власть которая не обеспечивает – вызывает, как минимум, насупливание шир-нар-масс. И политик, который взялся играть по этим правилам, то есть демократию признал, а рынка не отменил – «чешет репу», где ему взять ресурс, чтобы «электорату» без труда дать рыбку из пруда. Потому что пипл раскрывает пасть и кричит – «дай, дай, дай!». Но, чтобы дать – надо же где-то взять… Перикл начал грабить союзные Афинам греческие полисы. Он забирал оттуда золото – и рассыпал его своим избирателям. Так была заложена еще в глубокой древности основа колониального грабежа. Грабеж этот нужен не столько дем-политику (ему много не нужно), сколько его ненасытному электорату. Да, потребительское общество – ненасытно. Иные типы общества сходны с монашескими общинами, краюшку хлеба каждому дай, и они спокойны, мирны, пошли псалмы петь. Без краюшки, конечно, помрут, но с краюшкой – им уже мир радостен… А потребительское общество насытить нельзя. Его аппетиты, как огонь, разрастаются, чем больше дров кидаешь. Это значит, что общество-антипод, подпавшее под колониальный прессинг, без боя не может сохранить себе ничего. Повторяю по слогам: ни-че-го! Чтобы было понятнее, приведу простой пример. Вам нужен бидончик молока (или бензина, неважно). У соседа есть два бидончика. Если найдете способ на него надавить – он вам один отдаст, и сам с бидончиком останется, вроде как все удовлетворены.
Но теперь представьте, что ответ на вопрос, сколько вам нужно бидончиков бензина (молока) таков: чем больше, тем лучше. То есть ваши претензии не ограничиваются одним бидончиком, что уравняло бы вас в потреблении с соседом. Они не ограничиваются и двумя бидончиками, оставляющими соседа без ничего. Вам нужно три, четыре, десять бидончиков! И отобрав у соседа все, что у него есть, вы оставляете его должником, вы вешаете на него постоянно возрастающие долги. Какие-то виртуальные бидончики, которых у него нет, но которые он вам гипотетически должен. В итоге нация, которая не воюет, не втягивается в «мортал комбат» — теряет все. Ващще все! Народы Азии, Африки, Латинской Америки давно уже это на себе ощутили, но раньше думали, что это не касается, скажем, Дании или Канады. Оказалось – их тоже. Могли ли датчане еще недавно вообразить, что президент США станет курочить их территорию, отрывая кусок за куском?! Главный вопрос политика в потребительском обществе – быть «добреньким». Но быть «добреньким» на словах – не катит. «Доброту» к народу нужно подтверждать дарами и пожертвованиями. Когда в потреблядей мечешь золото – они успокаиваются. Но ненадолго. Как перестал метать – сразу опять «по дружине слышен ропот»… Потреблядство страшно не тем, что человек хочет красиво жить «сладкой жизнью» — а тем, что ломясь к ней, он не считается ни с какими жертвами и разрушениями в окружающем мире. Чтобы сегодня жрать больше, чем вчера – он идет и на экоциды, и на геноциды, гробит и природу и окружающие народы, одержимый идеей «бесконечного роста собственного потребления». То, что демполитик давал вчера – сегодня уже мало. А где рост?! А почему не больше? И учти – завтра потребуем больше, чем сегодня… Главным вопросом внутренней «доброты», начиная с английского фюрера О. Кромвеля становится вопрос трофического лимита, внешнего зверства и обиралова. Нужно натащить благ своим потреблядям, чтобы они тебя табакеркой по уху не приложили. А где брать такую чертову уйму благ – ума не приложу! Вампиризм потребительского общества в погоне за внутренним одобрением власти рождает империализм. Этот империализм – реализм жестокого мира. Он не спрашивает, хочешь ты быть империалистом или нет. Он спрашивает, хочешь ты жить, или не хочешь. Ответ «хочу» автоматически включает режим империализма. Хочешь жить – иди и строй свою империю. Не хочешь – через какое-то время позавидуешь мертвым, в такие условия тебя поставят диктующие тебе правила обмена сильные мира сего… Не потому, что они такие злые и жестокие (хотя, конечно, они и злые, и жестокие), а прежде всего, потому, что в метрополии у них «семеро по лавкам», раскрыли хайло и визжат – «клади сюда хавчик, а то лояльность к тебе утратим». Сколько бы шкур метрополия с тебя ни содрала – ей всегда окажется мало. На некоторое время, после очень обильного грабежа она может уйти – но только на время. Потому что – и гадать не нужно, сто пудов – она, оголодав, опять вернется.
Если ты однажды помог англосаксам обогащаться, то они непременно вспомнят о тебе, когда снова захотят обогащаться. Датчане вон думали, что это только для Африки да Лаоса, ан нет, Трамп вон и у них отдирать стал с мясом «нажитое непосильным грабежом» прошлых веков… Поэтому сегодня для России, не только для русских, но и для всех, кто связан с Россией союзничеством – нет никакой альтернативы российской великодержавности. Точнее есть, но кому она понравится: мучительная, страшная смерть от голода, холода, и крайних, гаитянских форм обобранности?! Теоретически мы, чьи сердца полны человечности, может сказать так: возможно, при перемене мира, при гипотетическом возрождении международного права и вообще правосознания, при реставрации социализма (когда-нибудь) – мы сумеем получить выбор между империализмом и вегетарианским ненасилием. Потом. Может быть. Сейчас об этом зачем говорить?! Сейчас об этом и думать глупо! Если вас жрут заживо – надо лягаться, и сломать челюсть пожирателю. Или так – или расчленение с перевариванием до состояния кала. Рассуждения же о том, что если бы пожиратель не вонзил бы в наш филей свой… хм… клык, а вместо того начал бы учтиво обсуждать межевание саванны… Были бы у бабушки мужские признаки – была б она дедушкой! Чтобы это понять, вообразите две ситуации с автобусом. Вам предлагают сесть в какой-то автобус, а вам не очень хочется. И не проблема, если вы можете спокойно прогуляться, не садясь в этот автобус. Ну, а если вам говорят, тыча в спину автоматом – не сядешь в этот автобус, расстреляем прямо на остановке – то, согласитесь, вопроса выбора уже не стоит. Нечто подобное случилось у нас и с империализмом. Это автобус, в который не очень хочется садиться: там давка и духота, и воняет нехорошо… Но никакой пешей прогулки взамен нам не предлагают!» (Виктор Ханов, команда ЭиМ). В статье у Ханова слово «империализм» носит, исключительно, негативный контент, что, скорее всего, является пережитком еще Советских времен. А между тем, это – не так, и «потребительский вампиризм» не является причиной возникновения империй. Такой причиной служит только одно – особенности коллективного сознания того или иного народа (его менталитет). Именно он и определяет — быть ли тому или иному народу «имперским народом», или он на протяжении многих поколений людей будет вынужден жить, как «пограничный народ». Впрочем, есть своя правда и в словах Ханова. Дело в том, что империи нашего мира всегда подразделялись на два вида – «континентальные» и «островные». Основным способом экспансии континентальных империй является «родовая экспансия», когда соседские народы постепенно ассимилируются в «имперском народе» (через смешанные браки), и через смену двух – трех поколений людей они становятся таким же «имперским народом», как и тот народ, который их «ассимилировал».
Основным же способом экспансии «островных империй» является захват соседних территорий и порабощение живущих там людей. Именно по этой причине, любые «островные империи» всегда делятся на Метрополию, заселенную «имперским народом», и колонии (с порабощенными народами). И раз Ханов, рассуждая об империях, употребляет термин «Метрополия», значит, он имеет в виду именно «островные империи», главной особенностью менталитета народа которых, как раз и является «потребительский вампиризм» (или «ярый индивидуализм»). И эта особенность менталитета определяется тем обстоятельством, что в подсознании большинства жителей такого народа в первой пятерке доминирующих инстинктов отсутствует социальный инстинкт. Что и является главным отличием коллективного сознания различных «имперских народов». Для жителей «континентальных империй» характерен коллективизм, а для жителей Метрополии «островных империй» — индивидуализм. А теперь такой вопрос: «Чем отличаются «имперские народы» от «пограничных?» Только одним – у «имперских народов» есть общая ИДЕЯ (свои сакральные ценности), а у «пограничных народов такой идеи нет (их постоянно штормит в процессе ее поиска). Другими словами, «пограничные народы» — это народы, состоящие из маргиналов (людей, находящихся на границе различных социальных групп, систем и культур, испытывающих влияние их противоречащих друг другу норм права и ценностей). А «имперские народы» — это исторически сложившиеся народы. Могут ли «имперские народы» поменять свою ИДЕЮ? Могут, но это будет означать их временное превращение в «пограничные народы» и к развалу уже построенной империи. После чего возникает новый «имперский народ» и новая империя. Вот и выходит, что сами по себе империи – это ни хорошо, ни плохо (они сложились исторически). Однако, с точки зрения большинства людей, проживающих на Земле, они подразделяются на «хорошие» -«континентальные» и «плохие» — «островные». А стало быть, и сам термин «империализм» не несет в себе любой (либо положительной, либо отрицательной) коннотации. Более того, автор этого сайта категорически не согласен с марксистским тезисом о том, что «империализм – это высшая форма капитализма». Любое человеческое общество – это живая сущность, и как все живое, она постоянно изменяется. А потому можно, говорить о более или менее высокой форме, но никак не о высшей форме. И пропагандируемый на страницах этого сайта «государственный коммунизм» является более высокой формой капитализма, чем нынешний «империализм», построенной на принципах «индивидуального капитализма».
Ну а пока на нашей планете идет «ломка старого мира». Вот что по этому поводу пишет Андрей Фурсов — «Китай, США и Россия обнуляют прежние правила игры. Что нас ждет». «Как писал историк Фернан Бродель, событие — это пыль, имея в виду, что смысл события проявляется только в более широком временнoм (и пространственном — добавлю я) контексте, в единстве с породившими его причинами и, что еще важнее, последствиями — состоявшимися или прогнозируемыми, т.е. в комплексе тенденций. Иначе трудно понять суть. Не случайно Аллен Даллес заметил: человек не всегда может правильно оценить событийную информацию, но может уловить тенденции и сделать правильные выводы. В условиях системного кризиса капитализма, его демонтажа, к тому же выходящего из-под контроля и происходящего на фоне серьезных геоклиматических изменений (по Е.Г. Смотрину): 1999г. — первая треть XXI в. — это фаза интенсивного периода трансформации планетарной системы), североатлантические элиты и, прежде всего, их англосаксонское ядро, должны из «морского» состояния перейти в «континентальное» (или дополнить «морское» «континентальным»), а следовательно, реализовать мечту Макиндера — обеспечить контроль над Евразией, устранив при этом геополитических (Китай, Россия) и цивилизационных, психоисторических (ислам) конкурентов, используя их друг против друга. Большой Ближний Восток, от Мавритании до Киргизии и Кашмира, и ислам в этой ситуации приобретают первостепенное значение. Во-первых, в силу своего географического положения, выводящего ислам полумесяцем-клинком в сердце Евразии, в зону, откуда можно «грозить» России, Китаю и даже Индии, создавая им трудноразрешимые проблемы, нанося удары под дых и в пах. Во-вторых, именно ислам, его силы могут быть по задумке североатлантистов использованы против России и Китая в качестве средства если не окончательного, последнего, то, как минимум, предпоследнего решения русского и китайского вопросов. Реализация такого курса, однако, затрудняется рядом факторов, главный из которых — сам ислам, его природа. Следовательно, североатлантистам необходимо провести цивилизационную психоисторическую перекодировку ислама. Здесь политическая фрагментация и экономическая дестабилизация создаются как условия цивилизационной перекодировки ислама, хотя бы частичной.
Разумеется, задача эта сложная, но теоретически вполне представимая. Это код китайской цивилизации переформатировать практически невозможно, ислам же — авраамическая религия, и хотя он значительно менее уязвим со стороны, например, иудаизма, или протестантизма как иудаизированной формы христианства, чем христианство, окно уязвимости по отношению к западным (иудеохристианским) психоисторическим формам у него есть. Именно в это окно пытаются сегодня пролезть бойцы психоисторического фронта, все эти стервятники блогосферы из Беркмановского и подобных ему центров — имя им легион. Контригра — превратить перекодировку в рикошет, в бумеранг, который вернется к «тому, кто эту кашу заварил вполне серьезно» (В. Высоцкий) и — «ступай, отравленная сталь, по назначенью» (У. Шекспир). Однако действие равно противодействию. В своем Drang nach Osten североатлантические элиты столкнулись с глобальной же силой, в экономическом и даже военном плане сопоставимой с ними, но цивилизационно иной. Речь идет о Китае и его Drang nach Westen. По сути, в зоне китайского влияния уже находится Пакистан; в той степени, в какой «кладбище империй» Афганистан вообще может быть зоной чьего-то влияния, эта страна тоже уходит под Китай. Иран, играющий все более важную роль в мировой теневой политике — союзник Китая и России. Впервые англо-американо-еврейская элита, формировавшаяся на Западе в течение последних столетий и представляющая собой организационно-историческое достижение Запада, столкнулась с глобальным противником незападного типа (советская верхушка и СССР были реализацией западного же левого проекта, якобинского Модерна). К тому же, еврейскому сегменту западной элиты, обеспечивающему ей исторические древность и опыт, противостоит не менее, а возможно, и более древний китайский сегмент. В начале XX в., отвечая высокомерным «заморским чертям», которые решили учить «отсталый Китай», китайские шэньши предложили вернуться к этому вопросу через сто лет. Вот и вернулись, и, похоже, мало не покажется. Нынешний цейтнот раскалывает западную верхушку, завязывает устойчивые конфликтные «узлы», которые все труднее развязать мирным путем и наличие которых ведет к «гражданской войне» внутри западной элиты и поражает кризисом целые зоны.
Кризис еврозоны — это одно из проявлений исчерпанности, кризиса неолиберальной системы, кризиса одного из блоков («кирпичей») — европейского — глобальной системы, а следовательно — глобализации в целом. Искусственность Евросоюза в том виде, в каком он конструировался, стала проявляться уже в конце 1990-х годов; кризис 2008 г. сделал её более чем очевидной. Сегодня трещит по швам именно неолиберальная, мультикультурная Европа. Каким будет закат ЕС: юридическим или фактическим, уже неважно; ясно, что та Европа, оформившаяся после разрушения Советского Союза, уйдет в прошлое. И еще этот подъем, в намного большей степени проектно-конструкторский, чем стихийный, символизирует со стеклянной ясностью: «предел роста» глобализации, а по сути — ее финиш. Будучи глобальным переделом в пользу богатых, неолиберальная глобализация исчерпала экономические ресурсы капиталистической системы (а вместе с ней, похоже, и земной цивилизации), выпустив из бутылок Истории и Биосферы таких джиннов, с которыми не способна справиться. Неолиберальная глобализация достигла своей цели — она победила. И тем самым исчерпала существующую систему и ее формы организации, подорвав, например, национальное государство. Нужны другие формы — хотя бы для того, чтобы пережить кризис и унять разгулявшуюся за тридцать лет финансово-рыночную и, что не менее важно, социально-психологическую, если не психическую стихию, хаос — глобализация обернулась глобальным хаосом, космос 1950-1970-х — хаосмосом 1980-2000-х годов. Хаос в 1980-2000 годы охватил не только словно взбесившуюся финансовую сферу, круша реальную экономику, национальное государство и политику, но и сферу сознания. Неолиберальная революция разбалансировала не только экономику, но и сознание людей, хаотизировала коллективное сознательное и бессознательное как прямым воздействием (индустрия досуга, музыка, кино, клипы и т.п.), так и косвенным (рост неуверенности и социального страха под воздействием экономических изменений). Иными словами, неолиберальная революция — это не только экономика, это не частичное, а тотальное явление. Речь должна идти о Революции Хаоса, творцы которой достигли своих пределов, дальше — пустота, ничто. Как сказал по поводу других деятелей Н. Коржавин: «Но их бедой была победа, За ней открылась пустота». Революции Хаоса может быть противопоставлена только Реставрация Порядка, а она в нынешних условиях может быть только революционной, потребовав возникновения новых форм. Альтернативой и противодействием глобальному хаосмосу могут стать (отчасти уже становятся) центры постглобальной кристаллизации власти и богатства («вещества, энергии, информации»), не являющиеся глобальными по масштабу, и в то же время, территориально и демографически превосходящие уходящее в прошлое национальное государство.
В 2011 г. эти становящиеся формы стали приобретать различимые очертания. Внешне это выглядит как распад глобальной системы на блоки, напоминающие имперские образования, — и обозреватели даже заговорили о возрождении империй, например, Османской. Речь должна идти именно об импероподобных образованиях, о возникновении нового, а не о возрождении старого. Некогда в статье «Холодный восточный ветер» я писал о том, что наиболее вероятной властной формой преодоления кризиса глобализации, выхода из него будут импероподобные образования (ИПО) — наднациональные политико-экономические структуры, фасадом которых будут госбюрократии, а реальным управляющим — сетевые и/или неоорденские структуры либо их союз (комбинация). ИПО — это наднациональная власть, суперконцерн и орден одновременно, комбинирующее институционально-иерархический и сетевой принципы. Импероподобное, а не имперское образование — потому что время империй прошло. Но и время сменивших их национальных государств и, подорвавших эти последние, глобализации — тоже. Место последней должны занять более или менее органичные наднациональные блоки. Повторю, внешним субъектом управления ИПО будут госбюрократии со значительной ролью военных и спецслужб, роль которых в кризисных условиях растет и которые схватились с финансовым капиталом, объявившим им войну в 2008 г. и обреченным на подавление — компромиссного или бескомпромиссного типа. На поверхности формирование ИПО может принять форму правой (по крайней мере, антимультикультурной) политической революции. Будучи отрицанием неолиберальной глобализации, ИПО могут быть только антилиберальными (степень — это вопрос конкретно-исторических обстоятельств). Активизация британцев в Евразии и мире потребует изменения отношений с американскими «кузенами», а именно — серьезного ослабления курса «англо-американского истеблишмента», англо-американского единства, провозглашенного в 1890-е годы Сесилом Родсом и с тех пор активно развивавшегося. Свободное плавание Великобритании как национального государства невозможно — у нее нет ни демографического, ни финансово-экономического потенциала. Единственный вариант — возрождение в виде ИПО Британской империи, но для этого, опять же, нет достаточной финансовой базы, а в традиционных для деятельности британцев зонах они натыкаются на Россию и на Турцию, которая сама стремится превратиться в ИПО. Объективно союзником британцев могут стать еврейский капитал и государство Израиль.
Таким образом, мы имеем клубок все более острых противоречий разного уровня и масштаба. Это противоречия между: Антилиберальной и неолиберальной стратегиями развития мировой верхушки и, соответственно, антилиберальным и неолиберальным кластерами. — Тенденциями глобализации 1980-2000 годов и пробивающими себе путь импероподобными образованиями как форме преодоления глобального кризиса. — Госбюрократиями и финансовым капиталом и, соответственно, сетевыми и орденскими структурами, стоящими за первыми и вторым. — США и Китаем. — «закулисами» США и Великобритании (условно: Орден и Группа, поскольку реальная ситуация сложнее). — Внутри истеблишмента самих США как по тактическим, так и по стратегическим вопросам. К этому следует добавить обострившуюся сегодня в мировом масштабе вековую борьбу орденских структур, принявших новые формы (только один пример: Тевтонский орден, распродавший в XIX в. бoльшую часть своих земель и вложивший полученные средства в военную, химическую и другие отрасли промышленности; сегодня орден существует в виде корпораций, а точнее, корпорации — это неоорден) или неоорденских, парамасонских (типа Le Siecle во Франции). Все эти противоречия усиливаются и ускоряются нарастающим системным кризисом вкупе с ухудшением геоклиматической и геофизической ситуациями; причем, земные и космические угрозы работают как раз на государственно- имперский (импероподобный), антилиберальный вектор развития. Проблема к тому же заключается в том, что в один клубок переплелись противоречия и конфликты уходящей эпохи, ее тенденций, и противоречия новой эпохи — ее сил и агентов не только со старым, но и между собой — битва различных сил и форм Будущего, которое нередко выглядит как Прошлое и скрывается за фасадом Настоящего. Меняются правила, и Игра начинается если не с чистого листа, — в истории так не бывает, — то без зачета многих полученных в предыдущую эпоху очков. И это шанс. Самое главное — не жить иллюзиями и образами прошлого и готовность играть не по правилам, ломать их. Мы вступаем в иную, очень опасную эпоху, для жизни в которой нужны воля и разум, т.е. прежде всего, принципиально новая наука — наука об обществе и человеке, предполагающая создание новых дисциплин, нового понятийного аппарата, новых форм работы со значительными по объему информпотоками и, естественно, новых форм организации рационального знания. Это — необходимое условие, чтобы как минимум сгруппироваться и уцелеть во время последней Большой (дикой) Охоты капиталистической эпохи, а там — дадут дух, опыт и случай — и победить» (А. И. Фурсов).
Как видите, мысли Фурсова и автора этого сайта во многом сходятся. Разница только одна – Фурсов считает, что империи уже отжили свой век, и вместо них использует в своих рассуждениях термин ИПО (импероподобные образования), хотя даже не пытается доказать истинность данного обстоятельства. А автор этого сайта не видит существенной разницы между ИПО и империями, и, памятуя о «бритве Оккама», продолжает рассуждать «по старинке». Единственное, что он изменил в терминологии, так это поменял «морские империи» на «островные империи» (ведь основным местом обитания для человека является суша, а не море). Согласно нынешним взглядам, наиболее значимые различия между различными империями (но не политико-государственному устройству или историко-политическими феноменами в целом), заключены в особенностях подчинения «периферии» «центру», которое может быть прямым и косвенным, опосредованным и непосредственным, формальным и неформальным, явным и завуалированным и т.д. Это в свою очередь во многом зависит от географической удаленности основных элементов «периферии» от «ядра», степени их разнородности, характера предшествовавшей экспансии и т.д. Таким образом, возникшее в новое время деление на «континентальные» и «колониальные» империи приобретает решающее значение. В основном оно совпадает с делением, согласно геополитическому подходу, на «сухопутные» и «морские» державы. Континентальные империи представляют собой единый территориальный массив. Присоединение новых владений в таких империях рассматривается просто как расширение существующей страны, появление новых провинций, что находит выражение и в соответствующем политико-юридическом оформлении. В колониальных империях периферия отделена от «ядра» значительными пространствами. Владения представляют собой не продолжение единой страны, а отдельные подчиненные образования – колонии. Многие из сухопутных империй могут быть охарактеризованы как «аристократические». В них господствовал и их эксплуатировал класс, а не сообщество, и тем более не нация. Члены аристократической элиты имперского центра гораздо более отождествляли себя и вступали в союз со своими собратьями-аристократами (особенно в рамках одной цивилизации), чем с плебеями из своего собственного этноса. Кроме того, такая империя зачастую гораздо более жестоко эксплуатировала низшие классы «центра», нежели низшие классы периферии, поскольку это было с точки зрения логистики гораздо проще и политически безопаснее. Хорошим примером здесь служит царская Россия, начиная с эпохи Петра I и до 1860-x годов. В этот период Россия представляла собой союз различных групп землевладельцев вокруг русского поместного дворянства, являвшегося центром системы. Элита этого общества подчас гораздо лучше говорила по-французски, чем по-русски, и воспринимала себя не только как членов правящего класса России, но также как часть европейской космополитичной аристократии. Достаточно очевидно, что остзейские немцы-аристократы получали от этой империи гораздо больше благ, нежели обращенная в крепостное состояние масса великорусского населения.
Кстати, та же самая преемственность традициям проявляется и в Советской империи, в которой «гнет» русского народа всегда превосходил по своей силе «гнет» национальных окраин. Короче говоря, в СССР «многонациональность» и «дружба народов» были одной из визитных карточек страны, но в реальной политике советского времени «национальная форма социалистической культуры» была той же самой политикой мультикультурализма, только называлась по-другому. Появившаяся в 1970-е годы формула «новая историческая и интернациональная общность – советский народ», официально, закреплявшая полную гармонию в области этнических отношений, была наднациональной. Эта «метаэтническая общность» (Ю.В. Бромлей) уже предполагала наднациональную «советскую» идентичность. Национальный вопрос в СССР, в «той форме, в которой он достался нам от прошлого», объявлялся в связи с этим окончательно решенным. Любые межэтнические розни замалчивались и решительно пресекались. В любом случае, русский народ, по свое сути, был «имперским народом», так как он обладал «имперским сознанием». Имперское сознание понимается современными учеными, как часть общественного сознания, представления о месте своей страны в мире и в истории, связанные с генезисом, развитием и воспроизведением феномена империй. Это целостный комплекс разнородных идей, концепций, чувствований. По мнению Е.В. Анисимова, имперское сознание складывается из элементов внешнеполитических доктрин, с помощью которых имперские правительства в разные времена обосновывают имперскую политику. Актуальных в данный момент идеологических концепций. Традиционных ценностей народа ядра империи, перенесенных на всю империю. Сиюминутных суждений и общественных чувствований и религиозных представлений. Имперское сознание формируется исторически, образ империи в глазах ее народов складывается постепенно. Имперское сознание изменчиво во времени, динамично и порой противоречиво по своему содержанию. Оно изменяется вместе с самой империей и способно даже после распада последней еще достаточно долго (на протяжении смены двух – трех поколений людей) определять политику и общественные настроения. Тем не менее, наиболее часто в истории мы наблюдаем обратную картину – сначала изменяются «сакральные ценности имперского народа», а потом разрушается и сама империя. Различия же между континентальным и морским типами империй часто рассматривается как основной критерий для противопоставления, и не только в качестве академического отличия, но даже как глубокий антагонизм в политическом устройстве. Геополитики от Маккиндера до Карла Шмитта утверждали даже, что неизбежный конфликт между континентальными и морскими державами — основополагающая черта новейшей мировой истории. И автор этого сайта разделяет данное мнение. Однако главную разницу между ними он видит не в том, что все «континентальные империи» всегда располагаются строго на одном континенте, а «островные» рассыпаны по всему свету, а в том, что отличительной особенностью менталитета жителей «континентальных империй» является коллективизм, а жителей Метрополий «островных» – индивидуализм. И если посмотреть на историю человечества с авторской точки зрения, то ранняя Римская империя была, скорее, континентальной, чем островной. А после ее развала она передала свою эстафету Византийской империи, а сама превратилась чисто в островную империю.