Поговорим о будущем нашего мира
«Либеральный момент: Запад пришел к своему концу» (Александр Дугин). «Мир вступает в постлиберальную эпоху. Однако эта постлиберальная эра совершенно не совпадает с коммунистическими марксистскими ожиданиями. Во-первых, социалистическое движение в мировом масштабе захлебнулось, а его форпосты — СССР и Китай — отказались от ортодоксальных форм и, в той или иной мере, приняли либеральную модель. А во-вторых, главной движущей силой, ответственной за крах либерализма, стали традиционные ценности и глубокие цивилизационные идентичности. Человечество преодолевает либерализм не через социалистическую — материалистическую и технологическую – фазу. Но через реактивацию культурных пластов, которые западный модерн посчитал преодоленными, исчезнувшими, упраздненными. То есть, скорее через премодерн, оказавшийся не уничтоженным, а не через постмодерн, полностью вытекающий из западного модерна. Постлиберализм оказывается совершенно не таким, каким его представляла левая прогрессистская мысль. Постлиберализм вообще заключает эпоху доминирования Запада в Новое время в скобки, считая это лишь временным явлением, этапом, в котором нет ничего всеобщего и универсального. Определенная культура с опорой на грубую силу и агрессивное использование технологий добилась на определенный период своего лидерства в планетарном масштабе, попытавшись сделать свои устои, техники, методы и цели универсальными. Так началась история самой удачной мировой империи. Но по прошествии пяти с лишним веков, гегемония Запада подошла к концу, и человечество вернулось (пока только возвращается) к тем условиям, которые в целом были характерны для эпохи, предшествующей резкому подъему Запада. Либерализм же стал исторически последней формой планетарного империализма Запада, вобрав в себя все основные принципы европейского модерна и доведя их до последних логических выводов — гендерная политика, woke, культура отмены, критические расовые теории, трансгендеры, квадроберы, постгуманизм, постмодернизм и «объектно-ориентированная онтология». Конец либерального момента — это нечто большее, чем только конец либерального момента. Это конец единоличной гегемонии Запада в человечестве. Это конец Запада. Мы уже не раз прибегали к понятию «конец истории». Сейчас пришло время чуть внимательнее присмотреться к этой теории. Концепт был введен Гегелем, и именно в контексте философии Гегеля он имеет смысл. Именно у Гегеля его позаимствовали как Маркс, так и Фукуяма. Но и Маркс, и либералы подвергли Гегеля своеобразной вивисекции.
В модели Гегеля конец истории неразрывно связан с ее началом. А в ее начале лежит сокрытый сам в себе Бог. Потому он переходит (через самоотрицание) в природу, а потом природа, поскольку в ней есть диалектическое присутствие Бога, переходит в историю. История есть развертывание духа. Постепенно в истории создаются разного типа общества. Вначале традиционные монархии. Потом демократии и гражданские общества, а затем приходит время великой империи духа. На каждом этапе Бог проявляется в истории и политике все более отчетливо. Конец истории, по Гегелю, это когда Бог максимально полно проявляет себя в государстве. Но не в обычном государстве, а в государстве философов, в государстве духа. Этому проявлению предшествует создание распыленного и атомизированного гражданского общества (а это и есть наш либерализм), в котором природа уже полностью преодолена, а дух еще не нашел своего высшего проявления, что возможно только в империи. Теперь ясно, что Гегель понимает либерализм именно как момент. Он следует за распадом старых государств и предшествует созданию нового, истинного, на котором история и заканчивается. Марксисты и либералы в Бога не верят, поэтому усекают учение Гегеля, отвергая ее первое начало — Бога-в-себе. А сами начинают вести отсчет с природы. Природа (непонятно почему?) сама развивается и порождает общество. Дальше общество вступает в историю и доходит до гражданского общества — то есть до либерализма. Либералы на этом и останавливаются (по Фукуяме, конец истории наступает тогда, когда все население земли становится «гражданским обществом»). Марксисты идут дальше и утверждают, что в самом «гражданском обществе» (но не выходя за его пределы!) есть фаза классового капиталистического порядка и фаза бесклассового коммунистического. Но в обоих случаях конец истории — это именно «гражданское общество». Никакой империи духа нет в конце истории ни у тех, ни у других. Это логично, так как, отрезав у гегелевской теории начало (Бога), они отрицают и конец (империю духа). Начав с природы (у Гегеля это второй момент, а не первый), они завершают гражданским обществом (у Гегеля это не конец истории, а предшествующая фаза, то есть собственно «либеральный момент»). И хотя у марксистов либерализм — это тоже лишь момент, но в более общем (гегельянском) толковании «гражданского общества» все равно это что-то предварительное, тем более что сам Гегель с искаженным толкованием своего собственного учения Марксом знаком не был (мало ли у кого из великих философов какие бывают ученики). Таким образом, в контексте философии Гегеля либеральный момент покрывает все «гражданское общество» (включая коммунистическое, которое по итогам ХХ века и оказалось лишь девиацией либерализма и в 1990-е годы вернулось к своей капиталистической буржуазной матрице).
Применив полноценную (а не усеченную, не урезанную) модель гегелевской философии истории к разбираемому нами вопросу, мы получаем недостающее уточнение того, что именно вполне может прийти после либерализма. Конец которого Гегель предвидел и, более того, считал неизбежным, поскольку, если в начале всего стоит Бог (альфа), он же должен стоять и в конце всего (омега). И этим воплощением Бога в конце истории Гегель считал нечто аналогичное тому, что сегодня принято называть государством-цивилизацией. То есть конец либерализма — это отнюдь не конец истории, а конец ее определенного этапа, который имеет свой смысл в общем контексте смены циклов и эпох и который является необходимой (пусть и негативной) прелюдией к установлению империи духа. В этом контексте особое значение приобретает монархизм. Не в ретроспективе, а именно в перспективе — монархизм будущего. Либеральная демократия и эпоха республики исчерпала себя глобально. Попытки построить мировую республику полностью провалились. В январе 2025 года под этим провалом будет окончательно поставлена печать. Но что дальше? Какие параметры будут соответствовать постлиберальной эпохе? Это вопрос остается совершенно открытым. Но сама только мысль, что все содержание европейского модерна — наука, культура, политика, технологии, общество, ценности и так далее — было лишь эпизодом, причем приведшим к позорному и жалкому финалу, показывает, насколько неожиданным будет это постлиберальное будущее, следующее за концом либерального момента. Гегель дает нам подсказку. Это будет эрой монархий. И есть определенные признаки, что его полная (а не урезанная, как у либералов и марксистов) философия является более чем прозорливой и обоснованной. Современная Россия, будучи еще формально либеральной демократией, но уже сделавшая ставку на традиционные ценности, по сути, технически является монархией. Общенародный лидер, несменяемость высшей власти и опора на духовные основы, идентичность и традицию уже являются предпосылками для монархического перехода — не формального, но именно содержательного. Причем речь идет не просто о монархии, но как раз об империи духа, о восстановлении статуса Катехона, Третьего Рима, столицы православной цивилизации. Сюда же с историко-геополитической точки зрения относится и наследие Чингисхана. Конец истории будет русским, или его пока не будет. В любом случае либеральный момент в российской политике пройден безвозвратно, а русский премодерн станет все более и более релевантным. Другие государства-цивилизации постепенно движутся в том же направлении.
Все яснее видны черты девараджи или чакравартина, священного монарха, в индийском лидере Нарендре Моди. Он все более явно напоминает черты десятого аватара, Калки, — приходящего, чтобы положить конец темным векам, эпохе распада и вырождения, что как раз и соответствует либеральному моменту, который Моди призван преодолеть в своей борьбе за восстановление хиндутвы, глубинной индийской идентичности. От первого аватары к десятому — снова, как у Гегеля, — альфа и омега. Формально коммунистический Китай при Си Цзиньпине все больше демонстрирует черты традиционной китайской конфуцианской империи. И сам лидер все больше сливается с архетипом Желтого Императора. Современный Китай имеет все основания для того, чтобы двигаться к статусу гегелевской империи духа. Исламский мир также нуждается в интеграции. Ориентиром может быть Багдадский халифат 2.0, ведь именно в Аббасидскую эпоху и исламская цивилизация, и исламское государство достигли своего расцвета. Можно вполне предположить создание и африканской империи и латиноамериканской. Не случайно в БРИКС Латинскую Америку представляет Бразилия, единственная в истории колониальная территория, которая на определенное время стала не периферией, а центром, столицей Португальской империи. И наконец, почему бы не рассмотреть на первый взгляд парадоксальный поворот североамериканской политики. Американский политический философ Кертис Ярвин давно уже говорит о необходимости установления в США монархии. До самого последнего времени он считался экстравагантным маргиналом. Но потом выяснилось, что его идеи оказывают сильное влияние на будущего вице-президента США — Джеймса Дэвида Вэнса. А чем Дональд Трамп не монарх? Дональд Первый. Есть и Дональд Трамп — младший — замечательный юноша Бэррон Трамп. В постлиберальном мире возможно все. Даже монархический поворот. Сам термин «либеральный момент», если вдуматься в его содержание, обладает колоссальным революционным потенциалом в сфере политической мысли. То, что считалось судьбой, неизбежностью, железным законом истории, оказывается всего лишь узором на более широком и богатом полотне. А значит, перед человечеством открывается бескрайняя свобода политического воображения — отныне возможно все. Возврат к прошлому, включая далекую древность, реставрация священных царств, в том числе воображаемых, открытие новых, нехоженых путей, экскавация забытых идентичностей и свободное творение новых. Стоит только забыть о либерализме и его догмах, и мир уже необратимо меняется.
Вместо обреченности смены людей машинами, техно-апокалипсиса и гарантированного ядерного армагеддона перед нами открываются неизвестные горизонты. С этой точки можно идти в любом направлении — диктатура исторического детерминизма свергнута. Начинается плюральность времен. И Гегель с его империей духа и установлением монархий нового типа — лишь одна из возможностей. Перспектива привлекательная, но не единственная. Наверняка, среди многообразия человеческих цивилизаций найдутся и иные способы преодоления либерального момента» (Александр Дугин). Автор этого сайта согласен со многими мыслями Дугина. Единственное, чтобы он заменил в представленном выше тексте, так это слово «монархия», которое автор заменил бы на словосочетание «ПОЛНЫЙ отказ от охлократии» или «авторитаризм». Согласно Википедии, охлократия (др.-греч. ὀχλοκρατία от ὄχλος] «толпа» + κράτος «власть» — господство черни или толпы) — вырожденная форма демократии, основанная на меняющихся прихотях толпы (охлоса), постоянно попадающей под влияние демагогов-политиков, где демагогия, тирания большинства и господство страсти преобладают над разумом. Охлократия, исполненное деспотизма господство черни, противополагалась в греческих теориях политии или демократии, как ее извращенный вид, характерный для переходных и кризисных периодов, переворотов (революций). В качестве примера охлократии можно назвать государственное устройство Франции в отдельные моменты Великой французской Революции, когда толпа выбирала всех важнейших должностных лиц. Вообще охлократия в наиболее точном смысле слова может существовать только весьма непродолжительное время, причем, чаще всего, является промежуточной формой в бурные времена после падения старого порядка и до замены его новым, более или менее организованным. Мы с Вами, уважаемый читатель, живем именно в переходную эпоху, а потому, признаки охлократии сегодня можно обнаружить, буквально, по всему свету. Именно от этих «признаках» современному человечеству и следует избавляться, в самую первую очередь, что мы сегодня и наблюдаем, как верно подметил Дугин. Однако назвать Нарендре Моди, Си Цзиньпина и Путина монархами — явный перебор. Да, все они – автократы, однако власть к ним попала не по наследству, а через выборы, и они не обладают пожизненным сроком полномочий. Автор этого сайта называет подобных правителей «выборными сюзеренами». А основными признаками классической формы монархии (абсолютизма) являются: — Существование единоличного главы государства, пользующегося своей властью пожизненно или до отречения (царь, король, император, шах). — Как правило, наследственный (по обычаю или закону) порядок передачи верховной власти. — Монарх олицетворяет единство нации, историческую преемственность традиции, представляет государство на международной арене. — Юридический иммунитет и независимость монарха.
Очевидно, что перечисленные выше правители обладают лишь первым и предпоследним признаками, и отчасти — последним. А теперь давайте посмотрим, что такое автократия. Согласно Википедии, Автократия (др.-греч. αὐτο-κράτεια — «самовластие, самодержавие» или «единовластие», «единодержавие», от αυτός — «сам» + κράτος — «власть») — одна из форм политического режима, основа которой стоит на неограниченном контроле власти одним лицом или же советом наподобие однопартийного парламента или президентской республики, решения которых не подлежат ни внешним правовым ограничениям, ни упорядоченным механизмам народного контроля (за исключением, возможной угрозы государственного переворота или народного восстания). И это определение полностью отражает характер власти всех вышеперечисленных правителей. Так что, как ни крути, но авторский тезис о «полном отказе от охлократии» или «авторитаризме» ближе к истине, нежели Дугинская «монархия». Следует отметить особо, что стремление к «авторитаризму» наблюдается сегодня не только в континентальных империях (Китай, Россия и Индия), но и в Западной островной империи, что наиболее ярко проявляется в ее нынешней Метрополии — США, что Дугин, к слову сказать, тоже отметил. Не сильно отстают и другие западные страны, что опять-таки напрямую указывает на то, что мы с Вами живем в «переходную эпоху». А вот что по этому поводу думает Андрей Школьников – «Москва – третий Рим, а четвертому не бывать?!! Распад глобальной элиты». «Франция, Западная Германия, Бенилюкс и Скандинавия (в широком смысле) – ядро современной Европы, ее наиболее богатая, развитая и привилегированная часть, те самые страны, что лучше и прочнее всех встроились в праволиберальный глобальный мир «общечеловеческих ценностей» и шли в авангарде формирования «Европы регионов». Величайшая депрессия будет к ним жестока – минимум 50% падения экономики, социальная катастрофа и отсутствие перспектив на самоорганизацию и запуск нового будущего. При рассмотрении будущего Европы у многих возникает желание увидеть повторение знакомых сюжетов – консервативный ренессанс, возрождение старой, доброй, любимой по книгам, фильмам и туристическим поездкам христианской Европы. Поиски подобного будущего, настоянного на изрядно романтизированных и – увы! – стремительно устаревающих образах, практически всегда выводят на Ватикан и старые аристократические роды. Однако неспособность последних к активным действиям становится все более очевидной…» (Андрей Школьников. Прогнозы 2020-2040). После двух мировых войн старые, континентальные, аристократические элиты по всему миру избегают публичности и прямого вовлечения в текущую политику, способствуя тем самым формированию атмосферы таинственности, скрытой власти и влияния. Большинство же аристократов в Европе предпочитает комфортно жить в статусе рантье, получая не такие уж и большие проценты с накопленного поколениями предков материального и социального капитала и/или проедая его.
Как правило, речь идет о нескольких сотнях родов/семейств с не менее чем 500-летней родословной, переплетенных родственными узами и связями. Основной актив данных семей – даже не недвижимость, а земля под ней, включая и территории столиц Европы. Фактически, население, бизнес и владельцы домов платят своеобразный налог, в России он идет государству, а в Старой Европе присваивается аристократическими родами. Данных сумм недостаточно, чтобы контролировать экономику и запускать масштабные проекты, но вполне хватает, чтобы жить в роскоши и не думать о необходимости работать. Вошедший в плоть и кровь систематический уход аристократии от рисков и отказ от активных действий закономерно привел к ослаблению влияния, даже кризисы и катастрофы, максимально, как правило, благоприятствующие консервативной стратегии, не позволяют переломить ситуацию. В силу закрытости изучение данной части социума затруднено, приходится опираться лишь на косвенные данные, мемуары, работы отдельных исследователей, скандалы и т.д., т.е. строить картинку на основе неполных, а зачастую и противоречивых данных. Общее впечатление от европейских элит складывается в стойкий образ — ассоциацию с постепенно умирающей деревней. Слом и вырождение сословного общества в Континентальной Европе выбили фундамент и усилили конкуренцию за власть и ресурсы, низведя старую аристократию в ранг аутсайдера. Молодежь «уезжает» в поисках перспектив, возможностей, комфорта и самореализации подальше от надзора и правил. Остаются лишь «пенсионеры» 60-80 лет, к которым иногда привозят погостить внуков. Старики продолжают собираться «на лавочках» и обсуждать прошлое, текущее и грядущее, превращаясь в тень уходящей эпохи. Возросшая связанность внутри общества делает свое дело, оставшиеся сословные границы истончаются, а традиции, лишившись материального и властного основания, размываются. В ближайшие годы слом, разрушение привычного мира, вероятно, заставит многих вернуться, чтобы «пересидеть» кризис, но это не станет массовым движением, и, как только новые законы станут нормой, поток беглецов повернет вспять. Смерть практически любого патриарха рода ведет к его ослаблению, личный авторитет и вес пришедших на смену ниже не только по важности, но и «по срокам»: слишком много времени и сил они потратили, чтобы стать частью нового мира, в ущерб традициям. Вес и влияние родителей окажется недостижимым, зато обмен старого влияния на актуальные запросы будет выполняться легко, постепенно превращая людей старой элиты во всего лишь носителей знаменитых родословных.
Уезжают энергичные, пассионарные и/или амбициозные, с каждым поколением все меньше активных и перспективных людей решаются по-прежнему жить в рамках старых правил. Часть уехавших, не добившись ничего и/или ощутив усталость, возвращается обратно «с комплексом проигравшего». Если в Средние века аристократы владели в округе всем, то сейчас основной «капитал» и влияние формируются по остаточному принципу, за счет устойчивых социальных связей, взаимовыручки и дружеских контактов со значимыми людьми, принадлежащими к разным сферам элит (госуправление, финансы, реальный сектор экономики, религия, творческая деятельность и т.д.). Теоретически, сформировать подобную сеть контактов в несословном обществе может практически любой известный, энергичный и талантливый человек, но потребуется на это, конечно, не одно десятилетие, а то и всей жизни может не хватить. Вменяемый и в должной мере адекватный представитель «старых денег», при наличии времени, способен неформально решить очень сложные и важные вопросы, конвертируя личный и родовой «социальный» капитал и/или набирая долгов на будущее. Будучи частью рода, он без проблем получит в долг и помощь, и благодеяния, поскольку есть доверие к роду, путь даже ответные услуги понадобятся через поколения. Масштаб утрясаемых подобным образом проблем для обычного человека будет казаться запредельным, но для социальной элиты, которая распоряжается в разы большими ресурсами, это совсем другое дело. В условиях кризиса и катастрофы процессы ускоряются, стоимость ошибок и услуг вырастает, многие вопросы теперь ускользают от возможности былых решений через связи аристократов. Получить что-нибудь для себя лично – еще, куда ни шло, а вот пролоббировать спорное решение – нет. В англосаксонской системе, особенно в Британии, внутриэлитные связи универсальны, аристократу, финансисту или чиновнику несложно осуществить коммуникацию с любым высоколобым сэром, так как они или учились вместе, или в одном клубе в бридж играют, или ставят на одного и того же скакуна на дерби в Эпсоме и т.д. В Европе же цепочки контактов выстраиваются намного труднее из-за меньшей связанности. При этом аристократия сильно проигрывает, так как, будучи отодвинутой от реальных рычагов, ресурсов и активов, она все чаще переходит в разряд просителя. Несколько лет назад власти России пытались выстроить отношения с континентальными элитами Европы, ярким и неожиданным событием стало приглашение Владимира Путина на свадьбу главы МИД Австрии Карин Кнайсль (2018 г.). А в 2022 году эта дама была вынуждена покинуть Австрию из-за угроз расправы, не имея возможности защитить даже себя. Надежды найти в лице старых европейских элит союзников оказались тщетными, слишком слабым стало их влияние на ситуацию. Остались лишь традиции, ритуалы, старые обязательства и воспоминания о былом блеске и величии.
Да, правоконсервативный «Третий Рим» мне нравится не слишком, но чем дальше, тем сильнее открывается картина выжженных перспектив Европы, и хорошо, что тем самым снижаются и неопределенность, и наши риски… Таким образом, две мировые войны и последующее господство США/Кластера транснациональных корпораций очень сильно ограничили и подорвали могущество и возможности старой аристократии, к этому добавилось общее вырождение, расслабленность, самоуспокоенность. Можно выделить всего шесть источников власти: наказание, вознаграждение, норма/закон, авторитет/эксперт, информация и эталон/кумир. До новейших времен институт монархии опирался на первые три и был столпом, фундаментом и основой государственности. В рамках ограниченной конституционной монархии элиты воспринимали правителя как первого среди равных. Для простого населения эта ситуация разворачивалась иным боком: страна и правитель, а иногда и целиком династия, воспринимались практически в качестве синонимов, интересы первой были тождественны интересам второго. Для простолюдина оскорбление монарха было еще более неприемлемым, чем для нас оскорбление страны или ее символов. В мире осталось совсем мало абсолютных монархий (Персидский залив), а конституционные/ограниченные утратили прямое влияние на управление, выполняя, по сути, лишь представительские, традиционные функции. С точки зрения элит, правитель по-прежнему остается в положении первого лица среди равных, но вот для населения ситуация изменилась. Возникают резонные вопросы – зачем содержать монарха и его нахлебников, не проще ли учредить республику, как это сделало большинство стран. Для сохранения влияния на простонародье монархии были вынуждены перейти на другое сочетание источников власти – теперь это закон и эталон. С первым все понятно, инерция и традиции удерживают ситуацию некоторое время, главной же остается надежда на власть эталона. По-хорошему, монархам ничего иного и не оставалось, как возвыситься в глазах своих народов до позиции духовных и нравственных авторитетов. Индивидуальный образ всегда сложен, но практически любой аскет, подвижник и наставник по части нравственных ценностей всегда «даст фору» живущему светской жизнью монарху. Да, очень многие люди неосознанно используют власть эталона/кумира, радуясь, что к ним не пристает грязь, но, стоит только этому образу дать трещину на какой-нибудь мелкой и пошлой вещи, образ тускнеет и отмыться уже никак не выходит… Таким образом, нет сомнений, что в рамках новой, культивируемой на Западе системы ценностей, которые меняются постоянно, наполняясь перверсиями и отрицанием всего и вся, само понятие эталона размывается. Посмотрите, как за невинные по былым временам шутки, высказанные пару десятилетий назад, даже самые авторитетные либералы вынуждены просить прощения.
Понятие нормы в Европе теперь таково, что монаршие семьи при всем желании не смогут стать эталоном для большей части общества, слишком сильна фрагментация социума. Если бы глобальный мир не разрушался, в ближайшие 5-10 лет большая часть европейских монархий почти наверняка вынуждена была бы проститься со своим статусом. По мере накопления взаимной репутации, истории взаимодействия в десятки/сотни лет, общих проектов, дел и родственных связей значимость земельной европейской элиты перестала быть уникальной, найти общих знакомых, гарантов стало намного проще. Кандидаты в мировую элиту/владельцы серьезных активов могли выбирать, под чье поручительство/процент формировать личную репутацию. Консервативные старые элиты оставались важными, но уже перестали быть самыми востребованными в этой роли. Чем масштабнее и рискованнее проект, тем выше требования к посредникам и гарантам. Именно поэтому смерть любого патриарха/старейшины, вроде английской королевы Елизаветы II в 2022 году, всегда становилась неприятным и болезненным эпизодом, способным повысить риски совершенно разных проектов. При формировании единой глобальной элиты происходили процессы институционализации наднациональных отношений. Для нижнего и среднего уровней были созданы оффшорное законодательство (в основном в рамках британской правовой системы) и система фондов взаимного владения, соответственно. При распаде глобального мира происходит системное разрушение доверия на этих уровнях, оффшорная юрисдикция уже пала, в ближайшие годы фонды также перестанут быть гарантами. В среднесрочной перспективе наднациональные взаимоотношения опять вернутся исключительно на верхний уровень, ручное управление и личные поручительства. Взаимосвязи между Ватиканом, Иудейским проектом, монархиями разных стран, клановыми структурами Восточной Азии (японские кейрецу, корейские чеболи) и т.д. сохранятся, но доступны подобные услуги/договоренности станут на порядок более узкому кругу лиц. Крупные и/или долгосрочные проекты будут требовать межгосударственных соглашений (общее пространство распалось) и гарантий на наднациональном уровне. Надо полагать, что Континентальные элиты Европы попробуют найти свою роль в этом посредничестве, но место им вряд ли найдется: — Для стратегии России «Третий Рим» внутри российского панрегиона они не нужны, а за пределами можно обратиться к Ватикану, Иудейскому проекту, арабским монархиям и т.д., вплоть до, например, армянской диаспоры – установить связи мы можем практически через всех, кроме англосаксов. — В рамках стратегии «Четвертый Рим» эти функции замечательно будет исполнять Ватикан, достаточно посмотреть на потенциальный охват данным проектом территорий. По мнению экспертов, в такой ситуации лидером Старого Света может стать новое объединение на основе государств, которые в XIX веке составляли Австро-Венгерскую империю.
— На мировом уровне, за пределами Европы, составить конкуренцию Иудейскому проекту, Британии и Ватикану не получится. — Узкие вопросы, наподобие слухов о посредничестве князей Монако – семьи Гримальди в контактах аристократии Европы с криминалом, можно решать изолированно и/или без них. — В рамках стратегии «Новой Ганзы» (запад и север европейского континента) будут действовать британские законы. Обратим свой взор на народы, чьи культурные каноны в ближайшие десятилетия просто исчезнут, а потомки их носителей станут культурными мигрантами в более спокойных районах и/или будут ассимилированы, утратив даже реликты корней. Всего несколько лет назад евро-бюрократы, стоящие на позициях правого либерализма (частное превыше общего, ценности каждый человек может выбирать произвольно), довольно открыто говорили, что образ будущего для ЕС – «Европа регионов». Суть этого построения заключается в переформатировании континента с конструированием гомогенной структуры, предусматривающей усиление роли Брюсселя и ликвидацию национальных государств. Речь шла о полном разрушении национальной проектности – упрощении культурных канонов лишь до языка, уничтожении ценностей, норм и правил народов. Аналогичной была политика в отношении религиозных смыслов: ликвидации подлежало все, что крупнее и сложнее сект и харизматических культов. В лучших традициях научного атеизма и секулярной эстетики храмы и монастыри должны были, полностью утратив духовный смысл, превратиться в социально-культурные объекты. В части глобальной проектности и идеологии рассматривалось формирование праволиберальной системы, в части региональной – сборка морально-нравственной системы на основе химерного мультикультурализма. Уничтожение любой проектности – дело сложное и трудоемкое, поэтому переформатирование велось через уничтожение потенциальных защитников с помощью политики нулевой пассионарности» (Андрей Школьников). Продолжение в следующей главе.