Пару слов о Братстве
И начнем мы этот разговор издалека, со статьи Вазгена Авагяна — «ЭКОНОМИКА: ЧТО СКОЛЬКО СТОИТ?». «Самый правильный ответ на вопрос «что и сколько стоит?» в экономике – это тавтология: стоит столько – сколько стоит. Если за стакан воды платят 100 рублей, то он стоит 100 рублей. Если тысячу, то тысячу. Если он бесплатно – то он бесплатно. Про такое говорят «рыночек порешал». На самом деле, конечно, порешал не «рыночек», а те, кто скрываются за этим псевдонимом. Наивно полагать, что люди, вынужденные платить 100 рублей за стакан воды – хотят этого (как было бы, если бы действительно «рыночек» решал). Они не хотят. Они вынуждены. Они бы и рады получать воду бесплатно, но… Почему стакан воды вдруг стал стоить 100 рублей? На это у капитализма есть свой ответ: «по кочану». Теоретики умозрительно предполагали, что если будет социализм (если!), то некая экспертная организация, не имеющая личной заинтересованности, научными методами будет вычислять объективную стоимость стакана воды исходя из общей пользы. Она объяснит, почему нужно платить столько-то — если нужно. И куда пойдут платежи, чтобы никому не обидно было. Но все это теоретические спекуляции о каком-то будущем, возможном мире, которые на практике нигде (включая и СССР) до конца не были реализованы. Поэтому единственный научный ответ «цена такая почему? » — «по кочану»; а все другие ответы – сказочные, из области ненаучной фантастики. Главная отличительная черта умозрительно предполагаемой разумной общности от капитализма – приоритет долженствования над ситуацией. Соответственно, главная, основополагающая формула самого капитализма: «есть то, что есть». Оно как сложилось, так и сложилось, а правильно или не правильно – «не тебе судить». Ты, возможно, полагаешь, что количество денег у Ротшильдов несоразмерно их заслугам перед обществом, ты хотел бы их «раскулачить», и при социализме твои доводы, по крайней мере, выслушали бы. Но где тот социализм? Капитализм ставит тебя перед фактом: вот хозяин, и не тебе думать о том, за что и почему он стал хозяином. Так было надо – кому, не скажем, почему – не скажем, смирись и прими: «что есть, то и есть». Нетрудно заметить, что это частный случай дарвинизма, суть которого «выживает тот, кто выживает». Если вы меняете гвозди на болты, вино на сукно, доски на зерно, и т. п. – то в каждый момент времени у вас есть текущая норма обмена. То есть известно, сколько гвоздей полагается отдать, чтобы получить один болт, если сам болты делать не хочешь, а гвозди тебе делать сподручнее. Важно отметить, что эта норма никогда не была в рыночной экономике устойчивой (да и в плановой попытки стабилизировать цены рождали множество проблем).
Постоянно возникают моменты, при которых продавец болтов выставляет новые расценки на свой товар. Поскольку он так «нехорошо» с вами поступил, у вас есть выбор:1) Искать болты у другого поставщика. 2) Самим начать их делать. 3) Принять новые условия (скрепя сердце). 4) Отказаться от использования болтов. 5) Нажать на болтореза силой, чтобы не «борзел». Странно, что такие авторитетные и бывалые авторы, как Адам Смит и Давид Рикардо, когда описывают механизм ценообразования, обходят стороной пятый пункт. А ведь он самый распространенный! Смит фактически разработал две различные теории стоимости. Одна из них определяет стоимость товара количеством труда, необходимым для его производства, по Смиту такое положение дел свойственно для «первобытного и мало развитого общество» (в действительности — простого товарного хозяйства, не использующего наемную рабочую силу). Другая теория стоимости определяет стоимость товара количеством труда (живого или овеществленного), которое можно купить на данный вид товара, так дело обстоит при «развитом обществе» (капитализме), для которого, как отмечал Смит, характерно накопление капиталов и появление частной собственности на землю, а в силу этих обстоятельств — превращение труда в товар. Стоимость товара определяется, таким образом, двояко: с одной стороны, трудом, затраченным на его производство, с другой стороны — трудом, покупаемым на данный товар. Второй вариант теории стоимости в свою очередь имеет две разновидности. В соответствии с одной из них стоимость товаров определяется доходом товаропроизводителя, а в соответствии с другой — суммой доходов владельцев факторов производства, т. е. заработной платой, прибылью и рентой. Давид Рикардо, хотя и первым показал, почему при совершенной конкуренции теория трудовых затрат не может полностью объяснить соотношение цен на товары, придерживался трудовой теории стоимости потому, что она, являясь грубым приближением к реальности, была удобна для изложения его модели. Главной задачей для него было не объяснение относительных цен, а установление законов, управляющих распределением продукции между основными классами. Основные положения теории стоимости по Рикардо таковы: Меновая стоимость зависит не только от количества и качества труда, но и от редкости товара. Говоря о естественных и рыночных ценах, Рикардо писал: «Но если мы принимаем труд за основу стоимости товаров, то из этого еще не следует, что мы отрицаем случайные и временные отклонения действительной или рыночной цены товаров от их первичной и естественной цены». На уровень цен товаров наряду с затрачиваемым живым трудом влияет и труд овеществленный, то есть «труд, затраченный на орудия, инструменты и здания, способствующие этому труду».
Меновая стоимость товаров не зависит от изменений уровня заработной платы у рабочих, меняется только соотношение между заработной платой и прибылью в стоимости продукта. Повышение стоимости труда (заработной платы) невозможно без соответствующего падения прибыли. Деньги как товары при снижении своей стоимости обуславливают необходимость роста заработной платы, что, в свою очередь, приведет к повышению цен на товары. Деньги как всеобщее средство обмена между всеми цивилизованными странами «распределяются между ними в пропорциях, которые изменяются с каждым усовершенствованием в торговле и машинах, с каждым увеличением трудности добывания пищи и других предметов жизненной необходимости для растущего населения». Уровень меновой стоимости товаров обратно пропорционален использованию в их производстве основного капитала, то есть при приросте основного капитала меновая стоимость будет падать. Кратко резюмируя, и Смит, и Рикардо, и Маркс им вослед не хотели дать ответа о ценообразовании в форме «что сколько стоит – то столько и стоит». Они искали, и, как видим, неудачно, иные механизмы ценообразования, сверх и помимо произвола хозяев жизни. Ответы, найденные ими, интересы с точки зрения абстрактной логики («как было бы, если бы…»), но к живой реальности совершенно неприменимы. Рикардо, друг, высокую стоимость доллара США нельзя объяснить ни трудом, вложенным в его производство, ни его редкостью. Он нисколько не редкий (самая распространенная валюта в мире) и процесс его штамповки настолько отлажен, что даже бумажная его купюра стоит сущее ничто, не говоря уже об электронных, безналичных долларах! Если цены в приказном порядке не устанавливает государство – это вовсе не значит, что цены в приказном порядке никто не устанавливает. Их могут устанавливать «командные» (но официально не административные) криминальные структуры, мафии, масонерии того или иного типа, частные банковские консорциумы (например, ФРС США), диктат иностранной державы (в рамках неоколониализма) и др. На все ваши возражения «но это же неправильно» — вам ответят: кто ты такой, чтобы решать? Сколько у тебя дивизий? Если достаточно сломать силу силой — то да, «это неправильно». То есть вопрос опять возвращается к произволу сильного… Вы не волнуйтесь за командную систему – приказывать всегда есть кому. Проблемы обычно бывают с готовностью подчиняться, а уж командовать ценами желающих пруд пруди! Более всего в т. н. «классической политэкономии» мне претит – как бы это сказать? Магизм, что ли, или анимизм… Целиком рукотворные процессы экономики, создаваемые людьми – отделяются от людского произвола, высвобождаются от человеческой воли, и начинают «как бы сами по себе рулить», словно бы речь идет об атмосферных фронтах или вулканической деятельности…
Ценообразование «классической политэкономии» как бы независимо от людей, от властей, от религий и культуры. Мол, «сукно само себя оценивает через рыночные спрос и предложение», что, конечно же, не так! Потому что и спрос не свободен, и предложение не свободно. В теории некая очень могучая сила может свести цены к затратному учету, определить их относительно затрат труда/сырья/времени – но и это будет произвольное решение очень могучей силы, а не действие свободного сопоставления предложений и спросов. Нечто приблизительное к тому, о чем говорит классическая политэкономия, могло бы образоваться, если мы – в лабораторно-чистых условиях – отсекаем т. н. «вертикальное ценообразование», и ведем только, исключительно горизонтальное. Т. е. между свободными друг от друга, равными по силе сторонами обмена. Но такой ситуации можно достичь только в лаборатории, под контролем «высшей силы», которая будет в зародыше купировать неизбежно возникающие соблазны «вертикализации» ценообразования. Это когда с контрагентом незачем договариваться, потому что есть рычаг на него надавить. Дело усложняется еще и тем, что подлинный объем общественно-полезной деятельности в РАМКАХ ЦИВИЛИЗАЦИИ не может быть измерен ни объемами труда, ни объемами прибыли. Было бы странным, если бы человек, весь день толокший воду в ступе, потребовал себе щедрой оплаты, на том основании, что сильно устал и много вспотел. Еще более странно – вообразить себе наркобарона, требующего признать себя самым полезным обществу, на том основании, что прибыль от его грязного дела у него выше всех. А у М. Булгакова, при жизни ни копейки не получившего за роман «Мастер и Маргарита» — общественная польза от написания романа равна нулю… Любые формальные шкалы производительности труда, по выручке за него или поштучные – отсылают нас то к толкуну воды в ступе, то к наркоторговцу или Мавроди с его сверхприбыльным МММ. Таким образом, «честный и эквивалентный товарообмен» — это продукт развитого цивилизационного мышления, устанавливающего ценовые планки на основании огромной совокупности вводных и уточняющих факторов. Создатели атомной бомбы при Сталине формально никого не накормили, никого не обогрели, никакой выручки с потребительского рынка в казну не внесли, но важнее их труда в России-СССР никакого иного не было, и нет. Если же речь не идет о высокоразвитом цивилизационном мышлении, которое, представляя базовые цели цивилизации, подгоняет ценообразование под потребности их реализации, то получается, как с долларом США: сколько «продавили», столько и стоит. Говоря иначе, материальные блага можно получить или в обмен на труд, или в обмен на террор, причем все, что отходит в обмен на террор и шантаж – вычитается из оплаты за труд. Это и есть «вертикальное ценообразование», при котором взимаемая дань БЕСПЛАТНА для получателя, за вычетом расходов на первоначальное подавление данников.
Хотя наивные верования в то, что «на рынке обменивающиеся продуктами труда свободно договариваются» активно насаждаются мафиями, никакой научной основы это суеверие под собой не имеет, и для разумного человека странно. То есть как это – договариваются?! Со слабыми никаких переговоров не ведут, и на рынке труда тоже, и на рынке труда – в первую голову и сугубо. Со слабыми разговаривают языком ультиматумов, даже и не пытаясь симулировать хоть какую-то видимость эквивалентного обмена. Ситуация же, при которой стороны обмена настолько равны по силам, что им дешевле договариваться, чем пытаться сломать контрагента – крайне, исчезающее редки. В природе вообще очень мало равновесных предметов, попробуйте на аптекарских весах вымерить два абсолютно одинаковых весом яблока – и поймете. Это и объясняет бесконечные войны при капитализме, истоки которых – вовсе не в лихой удали вождей (что имело место при феодализме), а в микросоциологии взаимного подавления, неизбежной в нерегулируемой рыночной среде. Одно дело, если суровый Сталин определил двум трудящимся прибыль в 100 рублей каждому, строго запретив превышать объемы вознаграждения. И совсем другое, если есть неопределенные по рукам 200 рублей, и если другого уломать на 50, то ты получишь 150, а если на 20 – то и все 180. Материальная заинтересованность в микросоциологическом пожирании человека человеком – не просто очевидна, она вопиет, в условиях рыночной свободы (это когда блага не распределены заранее, по закону, отданы на личную удачу и личные пробивные способности). Вот батрак заработал у кулака рубль. Много это или мало? Батрак считает, что мало. Кулак, наоборот, что переплатил. Кто из них прав? В отсутствие сверху спущенных расценок (или хотя бы устойчивой традиционности платежа за традиционный труд) – этот вопрос, в сущности, неразрешим! Всякий, кто пользовался услугами, например, штукатура – неизменно огорчен «наглостью» работника. «Ну и запросики у вас, а работал-то, каналья, некачественно!» Но должен помнить, что и работник не в восторге от хозяйской скупости. Неопределенность распределения благ предполагает, что надо выжимать из ближнего – или будут выжимать из тебя. Этот конфликт неопределенности с микросоциологического уровня неизбежно, как гниль, ползет по капиллярам социальности наверх. От конфликта «человек-человек» мы переходим к конфликту «отрасль-отрасль», «народ-народ», «страна – страна», «пролетарии – акционеры» и т. п. Суть тут в том, что, пытаясь отстаивать свои преимущественные права на прибыль, люди сбиваются в группировки, принятые Марксом за «классы», а на самом деле совершенно ассиметричные, разноформатные, неустойчивые, но при этом очень свирепые. В этих группировках главный вопрос «против кого дружим?».
Оттого германский пролетарий легко превращается в германского нациста, если его позвали «дружить с господами» против славян, порабощая их, а английский левеллер – в английского колонизатора, когда господа позвали грабить Ирландию или Ямайку. Классовое разделение, которое Маркс принял чуть ли не за первоисточник всех конфликтов – на самом деле крайне неустойчивая групповщина, одна из тысячи линий экономического конфликта, в основе которого принцип «отберу у тебя, будет мое, отберешь у меня – будет твое». Не то, чтобы классов совсем не было – но они дьявольски легко изменяются во многие иные формы агрессивной групповщины: когда отрасль грабит другую отрасль, когда город грабит деревню или наоборот, когда нация грабит нацию, когда фавориты нового короля грабят фаворитов старого короля и т. п. Конфликт ветвится, и от малозаметного микросоциологического превращается в военный конфликт государств, взаимно отстаивающих свое право на прибыль друг перед другом. Впрочем, «малозаметным» конфликт по линии «человек-человек» может быть только для праздного постороннего, а для двух его участников – это настоящая война, очень заметная, и очень жестокая. Для мышки и кошка зверь! Именно борьба за ценообразование в свою пользу, за повышение своих доходов за счет понижения доходов смежников, тех, с кем связан отношениями обмена/приобретения – создала основной исторический конфликт, потому что цена – это произвол торжествующей силы, или, более культурно сказав – произвольное решение власти, инстанции, принимающей решения. Таким образом, борьба за власть есть борьба за личное богатство, и наоборот. И этот кошмар может быть преодолен только в рамках социализма, в котором неопределенность распределения благ («кто успел, тот и съел») будет сменена разумным планированием доходов и деятельности. Дотуда нам еще далековато, но: Дорогу осилит идущий (Сенека), и «Путь в тысячу ли начинается с первого шага (Лао Цзы)» (Вазген Авагян, экономист, команда ЭиМ). И Авагян абсолютно прав – определенность в ценообразовании возможна только в одном случае – в рамках ГОСУДАРСТВЕННОГО (когда вся власть сосредоточена в руках государства) СОЦИАЛЬНОГО (когда власть работает, прежде всего, на пользу народа, и лишь потом «на себя») КАПИТАЛИЗМА (иначе — социализма). Однако одной только определенности ценообразования для реализации «светлого будущего» явно недостаточно, «этого, как говорится, маловато будет». Капитализм «светлого будущего» должен быть производительным, а не финансовым, как сейчас. И он должен использовать все формы собственности, а не только государственную собственность, иначе говоря, капитализм — хоть и государственный, но не монопольный. И все эти признаки капитализма «светлого будущего» можно реализовать на практике только тогда, когда в обществе будут преобладать «братские (семейные или коммунистические) отношения». Вот и выходит, что в качестве наиболее краткого и емкого определения такого капитализма можно использовать авторский термин «ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОММУНИЗМ».
На сегодняшний день, наиболее близким к авторскому термину «государственный коммунизм» является другой термин – «государственный социализм». Согласно Википедии, государственный социализм (нем. Staatssozialismus) — классификационная группа, в которую относятся теории перехода к социализму, осуществляемого путем частных реформ, активного вмешательства государства в экономику и социальные отношения, огосударствления средств производства и т. п., не предполагая изменения основ реформируемого строя. Историография связывает начало разработки концепций государственного социализма с именами Л. Блана (Франция), К. Родбертуса и Ф. Лассаля (Германия). В России это направление поддерживали и развивали И. И. Янжул и его ученик, преемник по университетской кафедре И. Х. Озеров. В части так называемого «муниципального социализма» активным разработчиком проблематики в России был М. Д. Загряцков. Рассматривая идею государственного социализма, можно различать два варианта. Ставя конкретные труды отдельного ученого в контекст государственного социализма, историографическая традиция, тем не менее, может относить всю совокупность его трудов к другому, более крупному научному направлению. В этих случаях принято говорить, что идеи государственного социализма нашли выражение в работах того или иного ученого, и налицо пересечение соответствующих крупных направлений, обоюдная поддержка ими того или иного тезиса. Так, многие выразители идей государственного социализма были представителями немецкой исторической школы экономической мысли. В других случаях, такие важные дополнительные факторы, как научная кафедра, поддерживающая преемственность ученой мысли и развитие идей основоположников их учениками, издание печатного органа и пр. удостоверяют факт развития научной школы в той или иной стране. Применительно к государственному социализму в Германии в этой связи возник специальный термин: «катедер-социализм» (кафедральный социализм), который отчасти пересекается с «государственным социализмом», но не является полным ему синонимом. Очевидно, что любая экономическая теория может быть взята на вооружение государством в качестве экономической доктрины, и впоследствии реализована средствами экономической политики. Одни доктрины явно указывают имена конкретных ученых, теорий, школ (или даже называться этими именами), другие же таких указаний не делают — либо используя соответствующую научную основу как общественное достояние, либо «независимо» приходя к тем же идеям. Так, пример реализации идей «государственного социализма» на Яве, Ф. Энгельс характеризует как систему государственной колониальной эксплуатации, созданную на основе общинного строя голландским правительством.
Крупнейший в XIX веке прецедент формирования доктрины «государственного социализма» и проведения соответствующей экономической и социальной политики, при активной поддержке государством соответствующих научных разработок ученых дала Пруссия. Там в 1877-1882 издавался еженедельник «Государственный социалист», университетские кафедры Пруссии сыграли известную роль в развитии катедер-социализма; наконец, сам канцлер Бисмарк является, в силу определения, главным государственным социалистом-практиком той эпохи. С конца 1980-х годов, в годы перестройки в СССР реформаторы широко пропагандировали т. н. «шведскую экономическую модель» в качестве идеального примера государственного социализма на практике. Однако Швеция в этом плане далеко не единственная. В XX веке многие элементы теорий государственного социализма XIX века были подхвачены учеными всего мира и получили самостоятельную научную основу в лице институционализма, кейнсианства и пр. По этой причине термин «государственный социализм» стал менее активно использоваться в научном обороте, постепенно приобретая скорее историко-экономический характер, и соотносясь, в основном, с эпохой катедер-социализма и государственного социализма Бисмарка. Первое в русской литературе специальное исследование на тему «Бисмарк и государственный социализм» опубликовал в 1890 г. профессор И. И. Янжул — основатель школы государственного социализма в России. Ниже приведены цитаты из статьи другого известного русского экономиста, В. В. Водовозова, помещенной в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона: «Для Бисмарка социализм не был целой системой нового общественного устройства с иными политическими, общественными и нравственными идеалами, он видел в социализме лишь стремление улучшить материальные условия жизни народившегося четвертого сословия и с этой точки зрения уже давно, почти с первых шагов своей деятельности, относился к нему сочувственно». «В самый разгар конституционного конфликта в Пруссии, когда либеральная оппозиция находила себе такую энергическую поддержку в народных симпатиях, Бисмарк сходится с апостолом немецкого социализма Лассалем и не задумывается оказать материальную поддержку широким планам великого проповедника государственного социализма». «Государственная власть, поэтому, должна взять на себя инициативу всех тех реформ социально-христианского характера, которые сплотят рабочие классы под широким монархическим знаменем».
«Недаром Бисмарк проводил долгие часы в интимных беседах с Лассалем, недаром так давно уже мысль о государственном социализме занимала его ум. Эту мысль он решается теперь провести в жизнь. Он вносит в парламент один за другим проекты законов, созидавших целый ряд учреждений, обеспечивающих рабочие классы на случай старости, болезни, увечий, несчастных случаев». «Свои проекты он не относит даже к области государственного социализма, нет — его проекты являются лишь результатом «практического христианства, без фраз…». Но он не боится обвинения в государственном социализме, так как каждый закон, являющийся на помощь народу, есть социализм и весь успех социально-демократической партии обусловливается тем, что государство не достаточно социально». Короче говоря, «государственный социализм» — это все тот же «социальный капитализм», который приходит на смену индивидуальному капитализму за счет «революции сверху», а не «революции снизу». И это обстоятельство является главным аспектом, который объединяет авторский «государственный коммунизм» с государственными социализмами других авторов. Впрочем, схожими являются и остальные, представленные здесь характеристики политических формаций будущего, описанных различными авторами. А главным отличием авторского «государственного коммунизма» от всех прочих «социализмов» является БРАТСТВО в отношениях между людьми, коего не учитывает ни один из других авторов. По глубокому же убеждению автора этого сайта, именно Братство является «краеугольным камнем» светлого будущего, равно, как и главным «камнем преткновения» при его реализации. Единственное истинное различие между братством и любой другой формой социальной организации заключается в том, что члены братства свободно объединяются друг с другом на относительно равных условиях для достижения каких-то общих целей, и эти цели всегда шире чисто религиозных, правительственных, коммерческих или семейных. Братство, в какой-то степени, включает все эти цели, это — привязанность, существующая между теми, кто считает себя братьями. Рассмотрение братства, как нечто желательное для людей, свойственно не только религиям, но и философии. Братство вместе со свободой и равенством, было одной из трех великих ценностей, предложенных Французской революцией 1789 года. Ну а, по мнению автора этого сайта, «допустимая свобода» и «относительное равенство» являются составными частями самого понятия «Братства». Братство, понимаемое как ценность, опирается на солидарность, уважение и взаимопомощь людей, без их разделения по культурным отличиям, происхождению или вероисповеданию. И наиболее ярко это проявляется в «воинском братстве», где люди, знающие, что их жизнь может зависеть только от их одинаковых действий и находящиеся в условиях постоянной опасности, помогают друг другу, предоставляя свою опору в любой ситуации.
А самым ярким проявлением Братства служат семьи, в которых каждый член семьи по-братски относится ко всем остальным членам своей семьи. Именно по этой причине, автор и называет любую нормальную семью – «коммунистической ячейкой в капиталистическом обществе». Как ни крути, но одним из самых важных аспектов жизни человека является его духовная связь с окружающими людьми. Братство – это одно из ключевых понятий, которое обозначает сплоченность людей вместе, на основе общих интересов и ценностей. Братство подразумевает взаимную помощь, поддержку и понимание, а также сильную связь между людьми. Братство – это мощная и многогранная концепция, которая охватывает разные аспекты человеческой жизни, начиная от поддержки близких людей, и заканчивая помощью совершенно незнакомым людям. Братство имеет огромную значимость в жизни человека. Оно помогает человеку расти и развиваться в духовном и эмоциональном плане, сплачивает людей, а также украшает жизнь своими яркими моментами. И самым близким по значению, словом к Братству является слово Любовь, в широком смысле этого слова. То есть, необъяснимая тяга к общению одной жизни к другой, их полное доверие друг к другу, и восприятие тягот иной жизни, как своей собственной, равно, как и ее радостей. Короче говоря, БРАТСТВО – это ЛЮБОВЬ, которая подчиняется и включает в себя ДОПУСТИМУЮ СВОБОДУ и ОТНОСИТЕЛЬНОЕ РАВЕНСТВО. Ну а сама Любовь – это необъяснимое чувство, присущее любой Жизни, можно сказать, что это — «обязательное свойство жизни». Такое же обязательное, как и все остальные свойства жизни – единство структурной организации; открытость живых систем; их репродукция; гомеостаз; развитие и рост; раздражимость; наследственность и изменчивость; способность к адаптациям и целостность, состоящая из дискретностей. А потому, организация жизни коммунистического общества в «светлом будущем» должна быть точно такой же, как семейная организация жизни в настоящем и прошлом. Другими словами, позитивный пример всегда налицо, и он стоит перед глазами людей на протяжении всей истории их жизни, однако перенести этот «пример» из небольшого сообщества людей (семьи) в большое сообщество, люди так и не смогли до настоящего времени. Давайте разбираться, что им мешает сделать это. И правильный ответ на этот вопрос только один: «У каждой семьи есть своя цель – ЕЕ СЧАСТЛИВОЕ БУДУЩЕЕ, однако множество «семейных целей» зачастую противоречат друг другу. А стало быть, для построения коммунистического общества «светлого будущего», нужно избавиться от существующих противоречий.
И сделать это в крупном масштабе по силам только «автономам», в подсознании которых, наряду с четырьмя природными инстинктами «второй очереди», доминирует лишь один из шести инстинктов «первой очереди» — СОЦИАЛЬНЫЙ ИНСТИНКТ (или альтруистический инстинкт), который и является самым главным в пятерке доминирующих инстинктов. Иначе говоря, главной причиной нашей сегодняшней жизни, таковой, как она есть, служат особенности психики правящей властной элиты, которые никогда не учитывались ни в прошлом, ни в настоящем (люди всегда попадали во власть случайным образом, из-за своих родственных или иных связей с предыдущей властью). И если кардинально не изменить это обстоятельство, никакое «светлое будущее» вообще недостижимо, причем, одинаково недостижимо, и для коммунизма Энгельса, и для коммунизма автора этого сайта. А потому, именно «автономы» и должны заниматься управлением больших сообществ людей, и НИКТО ДРУГОЙ (по крайней мере, на должностях «выборных сюзеренов» — президент, губернаторы и шерифы). Ибо БРАТСТВО возможно только среди людей, в подсознании которых доминирует СОЦИАЛЬНЫЙ ИНСТИНКТ и четыре любых других инстинкта, что мы и наблюдаем во всех нормальных семьях. Однако, попадая в более крупные человеческие сообщества, порядок доминирования инстинктов у людей обязательно изменяется, и на первую роль (в первую пятерку доминирующих инстинктов) попадают иные инстинкты. И если среди них нет социального инстинкта, то и Братству «наступает конец». А «автономы» (как и «свободные эксплуататоры) отличаются от всех прочих людей как раз постоянством порядка доминирования природных инстинктов, независимо от социума, который их окружает. Только этот порядок разнится, если сравнивать «автономов» и «свободных эксплуататоров» между собой. У «свободных эксплуататоров» вместо социального инстинкта доминирует соревновательный инстинкт, в чем они схожи с «козлами отпущения». Правда, у последних четыре из пяти доминирующих инстинкта являются инстинктами «первой очереди», в то время как у «свободных эксплуататоров» доминируют инстинкты «второй очереди» (плюс один инстинкт «первой очереди» — инстинкт собирания материальных ценностей). При этом каждый последующий инстинкт обладает большей степенью пассионарности, чем предыдущий. А максимальной пассионарностью обладает как раз соревновательный инстинкт. Вот как раз «свободные эксплуататоры» сегодня и составляют большинство во властной элите любой страны нашего мира, что всегда наблюдалось в нем и в прошлом. А, как всем известно, «каков поп, таков и приход». И пока такое положение дел будет сохраняться неизменным, «светлого будущего» нам не видать, как собственных ушей, чтобы Вы по этому поводу ни думали.