Еще раз о налогах и о коррупции
Предлагаю Вашему вниманию довольно интересную (но не бесспорную) статью Анатолия Вассермана — «Глобализация — это разнообразие». «Авиационные тараны 2001.09.11 были направлены на цели не просто важные, но и символичные. Атака на Белый дом не удалась: президента там не было, и третий из захваченных «Боингов» врезался в почти столь же знаменитый Пентагон — вместо символа долговечной устойчивой и эффективной демократии был поражен символ боевой мощи, гарантирующей эту демократию и подконтрольной ей. Куда летел четвертый лайнер, осталось неизвестным: пассажиры, узнав о судьбе предыдущих трех, бросились в рукопашную на террористов, хотя и знали, что летчики уже убиты, и спастись все равно не удастся. Но самыми знаменитыми остались первые два самолета, поразившие символ глобальной экономики — двухбашенный Всемирный Торговый Центр. Выбор подобной цели был предсказуем. Финансовое могущество злит, пожалуй, больше любого другого. Ведь деньги — особенно в современном динамичном обществе — формально доступны каждому. Можно пенять на бога и природу в оправдание неуклюжести или безголосости. Но бедность приходится объяснять собственной ленью и невезучестью — или искать внешнего врага, мешающего разбогатеть. В наши дни найти такого врага несложно. Еще во время Первой Мировой войны промышленность США так разбогатела на заокеанских военных заказах, что после нее финансовый центр мира переместился из лондонского Города (City) на нью-йоркскую улицу Стены (Wall street), что послужило гордым британцам поводом для новой волны горьких насмешек над заморскими кузенами. Ко Второй Мировой войне США, несмотря на последствия Великой депрессии, были достаточно богаты, чтобы предоставлять союзникам немалую часть вооружения взаймы или в аренду (lend-lease). А после нее профинансировали по плану Маршалла немалую часть реанимации европейской экономики. Это и подавно никому не понравилось. Так что теперь страна, чьи зеленые бумажки гуляют по всему миру, оказывается для всего мира символом безудержного богатства, особенно заметного на фоне массовой бедности. Вера в неизменность общего количества денег на земле — один из самых распространенных предрассудков. Соответственно и врагов у любого богача вполне достаточно, чтобы время от времени кому-нибудь приходила в голову идея убить этого богача даже не ради собственного обогащения, а просто ради своих представлений о справедливости. А у крупнейшего на свете богача — США — таких идейных врагов особенно много. Но почему же пассажирские тараны обрушились не на Нью-Йоркскую фондовую биржу или штаб-квартиру Федеральной резервной системы, где принимаются ключевые для экономики США решения? Неужели дело только в эффектном зрелище падения 448-метровых башен?
Торговых центров в мире много. Но только один гордо именуется всемирным. Целясь в него, арабские террористы стали острием одного из крупнейших сегодня глобальных политических течений — антиглобализма. Чем сложнее технология, тем обширнее рынок, в котором она нуждается. Этого уже более чем достаточно, чтобы любая серьезная фирма стремилась распространить свою продукцию по всему миру — естественно, порождая своей экспансией неприязнь любого конкурента, стремящегося, впрочем, к подобному же безудержному расширению. Технологиям не столь высоким и сложным расширение тоже выгодно. Освоишь какие-нибудь Levi’s 501 один раз — и шей их для всего мира. Правда, экономия на разработке тут куда меньше, чем для чудес техники вроде AMD Athlon XP — но при нынешней жесткой конкуренции каждый процент на счету. Это все — выгоды для производителей. Но и потребители обретают от глобализации немалую пользу. Прежде всего — от стандартизации. Новизна приятна всем. Но до определенных пределов. Хорошо время от времени заглянуть в поваренную книгу и натворить что-нибудь неожиданное. Но каждый день гадать, что окажется в тарелке, готов не каждый. Особенно в чужом городе, где подводные камни местного общепита не изучены и любой съеденный кусок готов лечь в желудок миной замедленного действия. Вот тут и приходят на выручку глобальные сети. Заходя в McDonald’s или Burger King, Patio Pizza или Pizza Hut, всегда точно знаешь, что тебя ждет за каждой строчкой меню. Как справедливо отметил российский публицист Егор Холмогоров, если мы захотим вытеснить Coca-Cola квасом, для начала придется сам квас строго стандартизировать и сделать глобальной маркой. Разумеется, не гамбургером единым жив человек. Но джинсы Levi’s или Lee, автомобили VolksWagen или Toyota, компьютерные диски IBM или Western Digital тоже идентичны независимо от места изготовления: Венгрии, Германии, Малайзии, США, Японии… Рекламный слоган «70 % Земли покрыты водой, остальное — UPS» неточен лишь в том смысле, что ту же поверхность покрывают еще и DHL, и Federal Express… Практически в любом уголке мира можно получить деньги по пластиковым картам Visa или MasterCard, хотя деньги эти предварительно вносятся в самые разные банки с разными зонами обслуживания. Словом, глобальные торговые марки обеспечивают всем и везде единый стандарт обслуживания — не всегда лучший, но всегда знакомый. Все эти достоинства глобальных корпораций бесспорно необходимы любому, кому приходится часто кочевать по свету (хотя бы в качестве туриста). Но домоседы куда чаще сталкиваются с недостатками мировых гигантов. Локальный коммерсант располагает небольшим выбором потенциальных клиентов. Поэтому дорожит каждым из них и готов удовлетворять многие его прихоти.
Глобальная структура чаще всего может сама выбирать, кто ее интересует, а кем можно и пренебречь. Локальное производство подстраивается под привычки и вкусы местных потребителей. Глобальное блюдет стандарты, а если и осваивает что-то местное, то опять же распространяет по всей своей сети. Так проще в производстве. Локальный бизнес может довольствоваться привычными по местным меркам доходами. Глобальный обязан удовлетворять требования основных владельцев и акционеров — а те чаще всего находятся в краях, где уровень жизни немалый: именно там скапливаются обычно деньги, достаточные для развертывания всемирных сетей. Поэтому глобальные товары и услуги обычно ощутимо дороже местных. И чем больше корпорация, тем заметнее бывает разница. Локальный деятель подчинен местным законам. Глобальному зачастую хватает силы не просто не покоряться законам, но и менять их по своему вкусу. Прибавьте к этому еще общеизвестную сложность конкуренции мелких бизнесов с крупными — и станет совершенно ясно, почему практически любой глобальный концерн порождает глобальную же неприязнь к себе. Один из известнейших нынче борцов с глобальными корпорациями — француз Жозе Бове — прославился, когда таранными ударами своего трактора разгромил строившийся неподалеку от его фермы очередной McDonald’s. Этот подвиг вызвал немалое удивление во всем мире: ведь ни плавленый сыр, ломтиками которого прослоен легендарный BigMac, ни сам этот многослойный сэндвич с котлетой не могут в кулинарном плане конкурировать с продукцией самого Бове — легендарным французским сыром Roquefort. Но если сопоставить жесткую стандартизацию канадских гамбургеров с непредсказуемостью тончайших оттенков вкуса, порождаемых капризами формирующей этот вкус penicillium roqueforti, станет ясно, что далеко не всякий предпочтет каждодневно питаться именно рокфором, а не ходить в привычную забегаловку. Любая глобальная структура затрагивает интересы не только своих прямых конкурентов. Она, так или иначе, соприкасается с несравненно более обширной категорией производителей — не говоря уж о потребителях. Поэтому и протест против ее деятельности может возникнуть практически в любом уголке и в любой отрасли. И все эти протесты, поначалу разрозненные, неизбежно сливаются в движение столь же глобальное, как и сама мировая экономика. Слияние облегчено еще и тем, что сам объект протеста предоставляет своим противникам широчайшие возможности для совместной деятельности. Антиглобалистские шабаши последних лет, сопровождающие любое сколько-нибудь значимое международное мероприятие, предварительно согласуются по глобальной информационной сети Интернет, комплектуются участниками, прибывающими на самолетах глобальных авиакомпаний и автомобилях глобальных автопроизводителей, проходят под песни, распространяемые глобальными телерадиокомпаниями и фирмами звукозаписи…
Находит движение антиглобалистов и поддержку иных столь же глобальных сил. Не исключено, что им зачастую пользуются и в целях тривиальной коммерческой конкуренции. Но куда важнее другие течения, охотно вливающиеся под знамена антиглобализма. Это и нацисты всех мастей, и всевозможные проповедники примата утонченной духовности над грубым насыщением плоти (как будто действительно голодный способен думать о чем-то, кроме еды), и защитники окружающей среды от любых форм существования человека, и поборники изоляции своей страны от всего мира ради сохранения собственного права, действовать катастрофически неэффективно по мировым меркам и мечтающие накрыть весь мир зеленым знаменем ислама… Как раз подобная пестрота политических и экономических течений, заинтересованных в борьбе с глобализмом, дает в их руки сильнейший пропагандистский аргумент. Мол, глобальные корпорации стандартизируют мир — мы же стремимся сохранить все его многообразие. Действительно, антиглобалисты в целом достаточно разнородны. Но если присмотреться повнимательнее к каждой из струй этого глобального потока, станет ясно, что основная их часть относится к той категории, которая в XX веке уже неоднократно доказывала свою опасность. Эти движения тоталитарны. Тоталитарная сущность национализма показана, в частности, опытом национальной социалистической немецкой рабочей партии, усмирение которой отняло у всего мира 6 лет. Тоталитарность левых, коммунистических, партий мы испытали на собственном опыте. Тоталитарность религиозных фанатиков видна на самых разнобезобразных примерах — от ваххабитских вариаций на тему ислама до странных фигур вроде Муна или Асахары. Тоталитарность экологистов видна всякому знающему науки, на которые те тщательно закрывают глаза. Это, конечно, далеко не все составляющие современного антиглобализма. Но взгляда на любую из них достаточно, чтобы понять главное. Противников глобализма ничто, кроме общего врага, не объединяет. И если бы они победили, то каждый из них сразу же кинулся бы на остальных ради права связать весь мир по рукам и ногам знаменами именно своего цвета. А это в свою очередь означает, что разнообразие мира охраняется вовсе не наличием антиглобализма. Наоборот — его победа оказалась бы величайшей угрозой этому самому разнообразию. С другой стороны, глобальные корпорации вовсе не так опасны для мирового разноцветья, как принято ныне считать. Просто потому, что их много. Гостиницы Waldorf Astoria по всему миру похожи — но заметно отличаются от столь же всемирных Kempinski и тем более от вездесущих Holiday Inn. Вкус BigMac идентичен повсеместно, но в том же McDonald’s найдется и мало похожий на него McChicken, а уж кушанья повсеместных Pizza Hut отличаются от них радикально — и это не говоря уж о мировых сетях итальянских, турецких, французских и китайских кафе и ресторанов.
Ford Focus строго (с точностью до аксессуаров) стандартен — но радикально отличающиеся от него автомобили того же класса, выпущенные другими компаниями, здесь и не перечислить. И конца этому разнообразию фирм не предвидится. Не только благодаря строгостям антимонопольного законодательства. И даже не только благодаря изобилию государств, каждое из которых может послужить опорой для возникновения местных корпораций, обретающих со временем всемирный размах. Но прежде всего потому, что новшества придумываются ежедневно. И каждое такое новшество может дать толчок новой деловой экспансии. Но даже если каким-то чудом какая-нибудь компания сумеет завоевать в своей сфере весь мир, спектр товаров от этого вряд ли снизится. Потому что сам мир необычайно разнообразен. И любой рачительный хозяин постарается все это многоцветие использовать, причем повсеместно. В XIX веке чай, кофе и сахар продавались под вывеской «Колониальные товары» — ибо развозились по всему миру в основном из нескольких колоний Великобритании, Франции, Нидерландов. Сегодня список такого рода колоний необычайно расширился. И не только потому, что эти лакомства научились выращивать по всему миру. А прежде всего потому, что необычайно расширился список общедоступной экзотики. На прилавках всего мира продаются латиноамериканские бананы и восточноазиатские манго, новозеландские киви и чилийские чиримойа. Везде можно найти индонезийскую мебель из гибкой лианы ротанг, канаты из филиппинского сизаля, изящные статуэтки из африканского черного дерева… Пожалуй, любую страну сейчас можно счесть в этом смысле чьей-нибудь колонией, ибо практически каждая распространяет по всему миру какие-нибудь товары, нигде более не производимые. И в то же время едва ли не каждая страна может чувствовать себя метрополией, куда свозятся дары природы и мастерства отовсюду. Итак, в качестве потребителя каждый из нас выигрывает от глобализации немало. А в качестве производителя? На первый взгляд для производителей глобализация, по меньшей мере, рискованна. Ведь на одного преуспевшего, прорвавшегося на мировой рынок со своей новинкой, приходятся многие тысячи неудачников, попросту задушенных этим самым мировым рынком с его многообразием, дешевизной, общеизвестностью торговых марок… Но взлеты и падения — неотъемлемая принадлежность любого конкурентного рынка. Даже если ухитримся полностью закрыться от внешнего мира — лишь прибавим себе шансов исполнить ехидное замечание Артемия Волынского, одного из виднейших политиков свирепой эпохи императрицы Анны Иоанновны: «Нам, русским, хлеба не надобно — мы друг друга едим и с того сыты бываем».
Кроме того, каждая гигантская марка опирается на многие тысячи мелких производителей. Например, комплектующие для Ford или Toyota производят бесчисленные заводы с гибкими технологиями, готовые по соответствующим спецификациям выпускать что угодно. Есть, впрочем, и крупные производители, не желающие тратиться на собственную рекламу. Мало кто из неспециалистов знает, например, Taiwan Semiconductor Manufacturing Company — между тем чуть ли не треть микросхем (в том числе и самых сложных, вроде центральных или графических процессоров) в изделиях самых престижных марок мира выпущена ее заводами. А больше половины ноутбуков всего мира — независимо от логотипов на их корпусах — собирают 5–6 тайваньских и корейских предприятий. За многими знаменитыми товарными знаками и вовсе не стоит никакого собственного единого производства. Например, популярная сеть fast food Rostic’s создана по принципу франшизы: ее предприятия самостоятельны и принадлежат независимым друг от друга владельцам, а фирма только предоставляет им рецепты, технологии, координаты поставщиков оборудования и полуфабрикатов… А, скажем, знаменитый поставщик компьютерных мониторов ViewSonic только недавно обзавелся собственным заводом. До того специалисты этой фирмы только анализировали рынок, составляли спецификации, заказывали изделия по этим спецификациям независимым производителям, да еще обеспечивали всяческий сервис. В общем, каждый производитель — хоть крупный, хоть мелкий — может найти себе на рынке экологическую нишу. И чем этот рынок больше, тем чаще встречаются подходящие ниши. Потому что любой заказчик — тоже потребитель. И на глобальном рынке возможности для поставщиков максимальны. Конечно, методы работы на рынке существенно зависят от его размера. А некоторые приемы, весьма эффективные на малых рынках (вроде протекционизма или тонкой подгонки к местным привычкам), в глобальных масштабах попросту не работают. Но в современном динамичном мире все равно каждому приходится непрерывно меняться. А глобальный рынок обещает максимальную отдачу от этих перемен. Сколь бы глобальна ни была экономика, в каждом ее уголке все равно найдется немало производителей, ориентированных только на местного потребителя. Например, популярные в Юго-Восточной Азии лакомства из насекомых и пресмыкающихся большинство туристов — даже очень падких на экзотику — если и пробует, то всего два раза: первый и последний. А уж об экспорте этих чудес кулинарии даже думать рискуют очень немногие.
Впрочем, сходные проблемы наблюдаются и в других регионах. Например, далеко не каждое скандинавское кушанье из сельди рискнет есть кто-нибудь нескандинавского воспитания. А поглощение английского томатного супа считается одним из свидетельств непоколебимого британского терпения. Казалось бы, таким производителям глобализация не сулит ничего приятного. Скорее даже наоборот, они рискуют потерять клиентов, привлеченных импортными новинками — вспомните страхи Жозе Бове! Но, как я уже не раз говорил, экономические этюды всегда многоходовые. Пусть даже поначалу выход в глобальную экономику обогатит далеко не всех. Но каждый обогатившийся будет нести свои деньги и на местный рынок. Так что производители, ориентирующиеся только на нужды своих соседей, тоже в скором будущем почувствуют, что их клиенты стали если и не изобильнее числом, то, по крайней мере, выгоднее поодиночке. Конечно, фермер Бове мог эту выгоду и не заметить сразу: его товар во Франции и так популярен, а средний француз давно уже достаточно состоятелен, чтобы ограничивать потребление рокфора объемом не кошелька, а желудка. Но это скорее следствие того, что Франция давно уже — несмотря на сопротивление множества фермеров — стала неотъемлемой частью глобальной экономики. Странам же не столь благополучным, которые как раз и запугивают сейчас ужасами глобализации, и подавно нечего бояться. Даже в худшем случае производители товаров местного потребления обретут более щедрых потребителей. А в лучшем — может быть, какие-то из этих товаров и на глобальном рынке найдут немало поклонников. В разгар Второй Мировой войны, когда почти вся Европа была оккупирована германскими войсками, в центре континента оставался нетронутый островок — Швейцария. Страна не просто не участвовала в битвах, но еще и снабжала точными часами, сложными прицелами, скорострельными малокалиберными пушками оба сражающихся лагеря в равной мере — лишь бы платили. Причин, по которым даже неуемный Гитлер ее не тронул, было немало. Тут и сложность боевых действий в горных условиях, полной мерой испытанная немцами в Греции, Югославии, на Кавказе. И боевая готовность страны, каждый гражданин которой не просто проходил срочную службу, но ежегодно неделю отдавал военным сборам, отрабатывая заодно и скорую мобилизацию. И обилие банков, чья неприхотливость обеспечивала закупки через подставных лиц всевозможного военного дефицита, а надежность позволяла вождям завоевавшейся империи обеспечить себя на худший случай. И простота переброски во вражеский лагерь всяческих агентов, а оттуда — сведений от них.
Но далеко не последнюю роль играли те самые часы и прицелы. Гитлер мог себе позволить не опасаться за судьбу военных заводов Skoda в Чехии или Schneider во Франции — сходную продукцию успешно производила и сама Германия. Но вот приборы такой точности умели делать только швейцарцы. И армия не могла позволить себе поставить свое снабжение этими жизненно важными изделиями даже под малейший риск. Подобным же образом Швецию, зажатую между Данией и Норвегией, оккупированными Германией, и Финляндией, воевавшей на германской стороне, спасли, прежде всего, мастера по выплавке сложно легированных сталей. Их продукцию весь мир заказывал как парфюмерию — считанными килограммами. Но без этих килограммов и даже граммов в ту пору оказывались невозможны слишком многие сложнейшие приборы и мощнейшие машины. Риск попадания случайного осколка в кого-нибудь из этих мастеров — или в оборудование, подогнанное ими под свои технологические приемы — был неприемлем ни для немцев, ни для их противников. Чем глобальнее экономика, тем больше в ней оказывается таких незаменимых звеньев. Но даже если кого-нибудь заменить можно — возможный ущерб, прокатываясь по бесчисленным коммерческим цепочкам, неизбежно ударит и по виновникам этого ущерба. Франция и Германия в посленаполеоновскую эпоху сталкивались на полях сражений трижды: в 1870, 1914–1918, 1939–1940. Сейчас в этих странах вряд ли кто-то может вообразить себе удар хоть по соседу, хоть со стороны соседа. Как же иначе, если в числе акционеров любой сколько-нибудь крупной коммерческой структуры одной из этих стран обязательно найдутся граждане другой. Популярный у современных политиков афоризм «Демократии между собой не воюют» в целом верен. И верен, прежде всего, потому, что демократии торгуют между собой куда активнее, чем с тираниями. Вопреки известному пушкинскому четверостишию, когда злато все покупает, булат далеко не все берет. Чем активнее включена страна в глобальную экономику, тем меньше найдется желающих нанести ей действительно неприемлемый ущерб. Ибо ущерб этот окажется неприемлем, прежде всего, для самих желающих. Во время Второй Мировой войны на заводах ковалась победа. Теперь там создается мир. Впрочем, у противников глобализации есть еще один сильнодействующий аргумент. По их мнению, разделение труда не только позволяет каждому проявить свои лучшие качества и наилучшим образом вписаться в общую экономику. Оно еще и заставляет полностью сосредоточиться на том, что уже умеешь делать, и тем самым мешает осваивать что-нибудь новое. Более того, многие считают, что крупнейшие производители искусственно — то откровенным экономическим давлением, то закулисными политическими трюками — препятствуют появлению новинок, входящих в сферу их интересов.
Вдаваться в тонкости теории всемирного заговора вряд ли стоит — ее нелепость доказана уже давно, разнообразно и надежно. Достаточно лишь напомнить, что в любой отрасли действует немало конкурентов, и если даже какому-то из них новые возможности, не принадлежащие ему самому, нежелательны, то какой-нибудь другой их поддержит, хотя бы в противовес оппоненту. Что же касается сосредоточения на существующем занятии, то оно действительно заведомо бесперспективно. И именно поэтому невозможно. Потому что новшества, так или иначе, возникают повсеместно. И как бы прибыльна ни была до поры до времени монокультура — рано или поздно она перестанет приносить прежние урожаи, так что осваивать новое все равно придется. Впрочем, даже если для самостоятельного создания новинок не хватит сил, они придут сами. Уже освоенное производство обычно переносится в регионы, где рабочая сила подешевле, но может при минимальном присмотре точно воспроизводить отработанные образцы. Сами же их разработчики сосредоточиваются на новом производстве. Китай и Вьетнам, Таиланд и Индонезия наводнены сейчас филиалами крупнейших западных корпораций, штампующими сегодняшние новинки, пока головные предприятия создают новинки завтрашние. Это, может быть, и не очень престижно — но вполне выгодно. Тем более что повторение пройденного другими — мать собственного учения. В конце 1920-х СССР купил у Bayreische Motoren Werke целый завод для выпуска под маркой М-17 далеко не самого современного авиамотора фирмы. А через несколько лет, изучив технологические тонкости этого производства, завод перешел на двигатели конструкции Микулина, которые под марками от М-34 до М-42 оставались в своем классе современнейшими и мощнейшими до конца Второй Мировой войны. Моторы Владимира Климова М-105, ВК-105ПФ, ВК-107 выросли из Hispano-Suiza 12ybrs — но превзошли прототип по всем показателям. Даже купленный прямо в Италии легкий крейсер легендарной серии Condottieri был переоборудован настолько, что в качестве лидера эскадренных миноносцев «Ташкент» мог с легкостью противостоять, по меньшей мере, двум из своих sister ships, сохраняя при этом прежнюю громадную скорость. Конечно, подражать и осваивать тоже нужно уметь. Горьковский автозавод, купленный у Ford для выпуска под маркой М-1 его тогдашнего основного автомобиля, до сих пор не научился делать машины лучше фордовских. Но это как раз потому, что работал он на закрытом рынке, где просто не было надобности совершенствоваться. Рынок же военных технологий всегда глобален. В любом случае законсервироваться под лозунгом разделения труда не только не нужно, но и невозможно. Потому что само это разделение меняется чуть ли не ежедневно — а значит, и труд каждый день будет новым.
Итак, можно прийти к выводу, что глобализация полезна каждому. Почему же ее противники регулярно устраивают многотысячные шабаши с сокрушением витрин и полицейских? Кто оплачивает многомиллионные расходы по доставке этих штурмовиков в любое место, где обсуждают что-нибудь выгодное для всего мира? Почему преступление 2001.09.11, унесшее несколько тысяч жизней, приветствовали многомиллионные уличные демонстрации в арабском мире и грозные заявления тысяч завсегдатаев всевозможных дискуссионных форумов в глобальном, как современная экономика, Интернете? Кому мешает то, что помогает всем жить богаче, интереснее и разнообразнее? Некоторые антиглобалисты были упомянуты выше. Это тоталитарные течения разного толка, приемлющие глобальность мира только в качестве полигона для установления строжайшего стандарта. Некоторые из них вполне откровенны в своем неприятии пестроты человечества, некоторые (вроде экологистов) еще ухитряются как-то маскировать человеконенавистничество. Но все они в равной мере опасны для нашего общего — и очень разного — будущего. Своих денег у большинства этих политикантропов нет. Но их охотно финансируют те, кто не только не умеет, но и не надеется научиться делать хоть что-нибудь действительно полезное. Тут и менеджеры, подменяющие кропотливую разработку и освоение новинок эффектными описаниями необычайных возможностей всего, что когда-нибудь с их легкой руки все же доползет до конвейера. И генералы, чья карьера строится исключительно на невозможности сопоставить деятельность вверенных им войск с мировыми стандартами. И правители, освоившие из всех действий арифметики только вычитание из казны и сложение в собственный карман. Но главную опору антиглобализма составляют миллиарды простых граждан всего мира. Тех, кто боится, что нынешнее процветание обернется завтрашним крахом. Тех, кто еще просто не успел прикоснуться к глобальной экономике и ощутить ее бесчисленные выгоды. Тех, кто уже запуган — то ли собственными правителями, то ли политическими карьеристами. Чем больше будет таких незнающих и неверующих, тем медленнее будет глобальная экономика приносить каждому из них — из нас! — свои плоды. К сожалению, на стороне антиглобалистов оказываются и некоторые вполне объективные закономерности. Удары саудовских пилотов, захвативших американские лайнеры, были нацелены очень точно. Главный редактор журнала «Эксперт» Александр Привалов справедливо отметил: если от взрыва по одну сторону Атлантики сотрясаются биржи по другую, многие деловые люди предпочтут вовсе отгородиться от иноземного бизнеса, чтобы не зависеть от чужих потрясений — а это и означает конец глобализации.
Но эта тактика, по меньшей мере, недальновидна. Потому что потрясения бывают не только чужие. И когда какой-нибудь очередной самоубийца спикирует на гамбургский Reeperbahn или лондонский Belgravia — разрушения будут такие же, а средств для восстановления сжавшаяся экономика даст меньше. Единственный надежный способ избежать опасности — бежать ей навстречу. Антиглобалисты уже образовали единый всемирный фронт. Противопоставить им можно только столь же единую — и сознающую свое единство не просто как случайную удачу, а как главный источник своего могущества — всемирную экономику. И опираться она должна не только на осознание неизбежности победы глобализма, а на стремление каждого из нас уже сейчас получить максимальную пользу от многообразия всего мира. Многообразие это в нынешних условиях возможно только при продолжении глобализации. Антиглобалисты пугают нас призраком мира, подстриженного под одну гребенку. На самом деле такая прическа — неизбежное следствие их победы. Потому что под этим пугалом объединились в основном те, кто хочет заставить весь мир плясать под одну — свою — дудку. Правда, даже без злого умысла глобализация способна принести немало осложнений. Едва ли не страшнее прошлогодних взрывов оказались столь скромные на первый взгляд события, как переброс чисел из одних граф бухгалтерских отчетов в другие. Манипуляции с корпоративной отчетностью повлекли крупнейший за последнее десятилетие биржевой спад в США — а в нынешних глобальных условиях это немедленно отразилось по всему миру. В таких условиях соблазн отгородиться от мира, замкнуться в собственной скорлупе и вариться в собственном соку оказывается почти непреодолим. Но опять же совершенно недальновиден. Мировые экономические бури — не новинка. Под их знаком прошло каждое десятилетие XIX века — за исключением первого, занятого наполеоновскими войнами. И после каждого кризиса экономика за год–другой возрождалась и становилась еще краше. Именно потому, что кризис не только рушит, но и расчищает площадки для нового строительства. Грибоедовский Скалозуб, сказав о посленаполеоновской Москве «Пожар способствовал ей много к украшенью», был слишком лаконичен, но не слишком далек от истины. Тот, кто в момент спада выстроит слишком надежный забор, не сможет уцепиться за руки соседей для подъема. Великая депрессия 1929-го потому и стала великой, растянувшись вплоть до Второй Мировой войны, что в самом ее начале великие экономические державы срочно возвели между собою практически непроницаемые барьеры, вплоть до ограничения конверсии валют. Зато встроиться в глобальную экономику во время спада едва ли не легче, чем на подъеме. Конечно, любой существующий рынок сейчас сжат и поэтому ограничен. Но выход из спада потребует освоения множества категорий новых товаров и массовой замены всех категорий оборудования. Если сейчас предложить миру какие-нибудь новинки — к моменту, когда они будут востребованы, можно уже заключить все необходимые соглашения. Кто не рискует — не выигрывает.
Открывшись миру в критический момент, мы можем подняться вместе со всем миром. Поучаствовать во взаимопроникновении, взаимообогащении всех местных его особенностей. И в полной мере использовать все его разнообразие, которое предлагает нам глобализация» (Вассерман). Автор этого сайта очень хорошо относится к Вассерману и считает его одним из умнейших людей нашего времени. Однако тот, как и любой другой еврей, является обладателем «менталитета меньшинства», а потому, очень хорошо видит все достоинства глобализации, и в упор не видит ее недостатков. И если уж такой человек прибегает к известному всем приему (обвинять своих оппонентов в «конспирологии»), это значит только одно – у него не хватает логических аргументов, чтобы отстоять «свою правду». Например, он пытается доказать нам, что «глобализация – это движитель прогресса», и приводит тому множество примеров, но почему-то не обращает внимания на тот факт, что сегодня американцы (мировые гегемоны) догоняют Россию в сфере вооружений, а не наоборот (как должно было быть, если поверить в «его правду»). Подзабыл Вассерман и диалектические законы, которые действуют в нашем мире вне зависимости от того, коммунизм мы строим или капитализм. Человечество же, если оно хочет развиваться, не может быть глобальным, по определению, для этого необходимо наличие хотя бы двух полюсов силы, которые противостоят друг другу. Так что, хочет того Вассерман или нет, но глобализм нашему миру никак не угрожает. С другой стороны, он абсолютно прав, многие антиглобалисты сегодня «в равной мере опасны для нашего общего — и очень разного — будущего». Что же касается современной мировой экономики, то она «хромает сегодня на обе ноги», опять-таки, желает того Вассерман или нет. Выше мы с Вами уже касались вопроса эффективной работы предприятий и отдали его «на откуп» экономистам. Однако, как следует, поразмышляв, автор хочет вернуться к нему. По глубокому убеждению автора, главным налогоплательщиком любой процветающей страны должны стать не предприятия (как сейчас), а физические лица. А сами предприятия должны быть заинтересованы не в максимальной прибыли, а в производстве нужных народу товаров и услуг. И добиться этого можно только одним образом – через регулирующие налоги на все доходы предприятия. Прежде всего, необходимо снять с предприятий все вменяемые им сегодня налоги, включая страховые взносы и пенсионные отчисления. Очевидно, что доходы предприятия (его доходная база, ДБ) определяются разницей между выручкой за произведенные продукты (услуги) и расходами на необходимые ресурсы и энергию, на заработную плату своим сотрудникам, на перевооружение предприятия и модернизацию его технологического цикла и т.д. Выделим отсюда отдельной строкой фонд оплаты труда (ФОТ). Тогда налог на доходы составит: (%)дох = ДБ2/(ДБ + КФОТ), где К – регулируемый государством коэффициент, зависящий от категории предприятия.
Как видите, государство остается в плюсе, а предприятие остается конкурентно способным. Ну а все физические лица, получающие доход с этого предприятия (в том числе, владелец предприятия, его акционеры и его работники) платят государству пропорциональный налог со своего дохода. Причем, чем больше они получат дохода (и, соответственно, заплатят налог на него), тем выгоднее будет самому предприятию. Вы можете возразить, мол, как только появятся различные категории предприятий, так сразу возникает «поле для коррупции». И это абсолютно справедливо! Коррупция так же неистребима в человеческих взаимоотношениях, как и эгоизм в отдельном конкретном человеке. И коррупцию человечеству никогда не победить, ее можно только ограничить. Для этого, прежде всего, необходимо резко ограничить оборот наличных денег, основные финансовые потоки должны осуществляться через банковский счет (банковскую карту единого Государственного Банка) того или иного человека. А во-вторых, надо легализовать коррупцию, как это сделали, например, в США, назвав ее лоббизмом. Очевидно, что каждый владелец предприятия будет стремиться перевести свое предприятие в более выгодную для него категорию, и не пожалеет для этого своих денег. Ну и на здоровье! Плати соответствующие деньги в соответствующий орган (а с этих денег государство снимет налог, как на расходы владельца предприятия, так и на доходы соответствующего органа) и он переведет предприятие в более выгодную категорию. Основным налогоплательщиком все равно являются не предприятия, а физические лица (все граждане страны). А главная функция предприятий состоит не в том, чтобы платить государству налоги, а в том, чтобы выпускать товары и услуги, нужные народу. Налоги с предприятий – лишь средство для подталкивания их владельцев в сторону выплаты своим наемным работникам, по возможности – максимально большой оплаты труда.