Требования к центральной власти
«…Данная публикация – это вторая глава большого аналитического труда известного экономиста Вазгена Липаритовича Авагяна, посвященная становлению «вторичного капитализма» на руинах социальных государств: «Спекулируя на трудностях и недостатках, конструкционных изъянах экспериментальных моделей социализма и планирования народного хозяйства, неокапитализм «закрывает сам ход» к разумным формам жизни и хозяйствования». Логика тут проста и порочна: раз экспериментальная модель самолета не полетела, упала и разбилась – значит, авиация в принципе невозможна, и незачем рисковать пилотами, создавая новые опытные образцы. Разумные формы жизни связаны с убеждением в познаваемости жизни, а разумные формы хозяйствования – с познаваемостью хозяйствования. Это когда человек понимает, откуда что берется и куда что исчезает, для него нет непостижимой тайны ни в возникновении материальных благ, ни в их внезапном исчезновении. Конечно, познать хозяйство трудно, познать жизнь еще сложнее – а, не познав, не получится и управлять ими. Но это путь науки, единственный и универсальный, а другого пути наука не знает. Рыночный отказ от планирования есть отказ от управления рыночными стихиями, отказ от управления – это отказ от познания. Возникает формула магического мышления фетишистов-идолопоклонников: «мы никогда, в принципе, не сможем познать, откуда берутся блага, и куда они исчезают». Это открывает простор самым диким формам магического мракобесия, которые мы и видим в изобилии вокруг себя сегодня. В экономике начинают видеть не совокупность механизмов, производящих блага по воле людей, а злого и таинственного, всесильного и непостижимого «бога», который по своей непонятной прихоти одних одаривает благами, других лишает благ. Конечно, «купиться» на сомнительные прелести жизни в первобытной саванне – может только системно деградировавший умом человек. Ведь в рамках становления неокапитализма отрицается то, чего в классическом капитализме еще не было: вполне состоявшиеся и доказавшие свою способность работать системы общественного производства. Если мы говорим о 80-х годах ХХ века в СССР, то, конечно, даже самый пристрастный критик не найдет там «ужасов и кошмаров», а будет цепляться за мелкие недостатки системы и второстепенные, малозначимые проблемы, к тому же легко устранимые. Продолжая аналогию с рождением авиации – экспериментальный самолет уже не падал, он уже летал, доказал возможность полета. Просто некоторые узлы конструкции требовали замены, корректировки в рабочем порядке…
И, конечно, не материальные проблемы убили СССР. Советский город 1984 года – вовсе не блокадный Ленинград и не голодающее Поволжье 20-х, где действительно были НАСТОЯЩИЕ экономические проблемы. Советский город или село 1984 года сыт, благоустроен, имеет некоторые проблемы снабжения – а какая система их не имеет?! Живая жизнь вообще невозможна без проблем и сбоев, любой режим без них не обходится. Главная проблема, которая убила СССР – социопсихический кризис, кризис в головах, кризис массового мышления. Люди внутренне одичали, деградировали, как личности, и не справились с управлением сложной системой. Понятно, что водитель кобылы за рулем гоночного автомобиля растеряется, и, скорее всего, разобьет машину об столб. Он будет искать привычные вожжи, привычный кнут – не понимая, зачем машине руль и коробка скоростей… Если вообразить, что мы инопланетяне, и совершенно отстраненно смотрим на дегенеративную «перестройку» со стороны, не вовлекаясь в эмоции людей, то что мы увидим? Прежде всего, мы увидим перевод стабильного потребления (возобновляемых циклов) в одноразовое. Люди заменили экономику гарантий — на экономику возможностей и вероятностей, что равноценно смене гарантированной зарплаты на мечту выиграть в лотерею. Зарплата маленькая, выигрыш большой, а малую вероятность его выпадения именно вам – деградировавшему разуму посчитать уже не дано. Из одноразовости рыночных процедур вытекает перевод предсказуемого будущего в режим полной непредсказуемости. Человеку уже не важно ВСЕГДА иметь достаток, ему важнее нажраться сегодня, здесь и сейчас, а что будет завтра – он не знает, ему не важно, да и вообще – «жизнь прерывиста, завтра может и не наступить». В итоге теряющие разум массы падки на одноразовый подкуп-подачку. Они легко меняют скромный дом на шикарный номер в отеле, не думая, что дом всегда твой, а номер в отеле – жилище временное. В итоге мир разума сменяется на мир-катастрофу. Катастрофа – в принципе, второе имя рыночной экономики, и если сегодня катастрофа происходит не с вами – это лишь потому, что она ПОКА занята другими людьми. Закончит с ними – и придет к вам. С легкой руки марксистской политэкономии обыватель часто думает, что труд, работа – сами по себе источник стоимости и потребительских благ. Отсюда наивные советы нищим «пойти поискать себе работу», упреки, адресованные бедности – «надо больше работать», и т.п. Безусловно, если жизнью правит Закон, то право на вознаграждение за труды – свойственно обществу, присуще человеку. Однако Закон правит не всегда.
Если жизнью вместо Закона правит криминальная мафия (типичная для капитализма ситуация) – то вознаграждаемый труд становится не правом, а привилегией. Вознаграждаемый труд уже не зависит от желания, готовности и способности человека работать. Он предоставляется, как милость криминальных хозяев жизни, далеко не всем (отсюда и массовая безработица). Кроме того, человека шантажируют снижением расценок труда, переходом из обеспеченной страты в малообеспеченные слои населения. Формируется устойчивая субкультура ненужности человека, которому постоянно дают понять, что терпят его на рабочем месте лишь из жалости, предоставив ему привилегию много и тяжело, но за деньги, трудиться. Привилегию, которой другие лишены. Это парализует ту хрестоматийную «борьбу трудящихся за свои права», которую упорно и безуспешно пытаются запустить в РФ леваки. Какие могут быть права у тех, кто в обход соотечественников получил льготу – и боится ее потерять? Изобилие штрейкбрехеров и придуманный капиталом в ХХ веке «лизинг персонала» (организации, позволяющие заменить постоянных работников временными) парализует борьбу трудящихся за свои права, делает шантаж по отношению ко всем, кто боится потерять статус, действенным. Так мафией формируется система тотального шантажа, в которой большинство людей совмещают статусы шантажистов и шантажируемых. А именно: они являются шантажистами для тех, кто ниже их в социальной пирамиде, и шантажируемыми со стороны тех, кто их выше. Получается типичная для капитализма фигура: «палач-жертва», который сам сечет людей и которого тоже секут. Такая фигура отношений создает системе устойчивость комбинации кнута и пряника. Свой страх перед шантажом люди выдают (а порой и искренне считают в силу «стокгольмского синдрома») за поддержку, одобрение властей. Имеющий работу, боится ее потерять, потому что иметь работу, даже тяжелую и муторную, в обществе безработных – привилегия. Имеющий высокий заработок боится быть «пониженным в доходах». Это «штраф за нелояльность» – как предварительное предупреждение перед окончательным выбрасыванием в безработицу. Вот и получается «палач-жертва»: сам страдает от тех, во имя которых других заставляет страдать.
Однако если простое участие в разделении труда и производственной кооперации становится под криминальной властью капитала не правом человека, а привилегией, то и уход из системы, заявление об увольнении – тоже превращается в рамках криминальной круговой поруки в привилегию. Руководитель, который хочет брать взятки, участвовать в коррупции – это, конечно, проблема. Но в условиях неокапитализма коррупция из преступления превращается в производственные отношения. Руководитель в условиях захвата власти криминалом – часть мафиозной структуры. Хочет он или не хочет брать взятки – уже не вопрос. Структура обязывает его «замазаться» в общее дело мафии – иначе структура его не потерпит, выбросит. Проще говоря, в неокапитализме коррупция перестает быть добровольным делом, она становится для руководителей принудительным делом, за неучастие в котором – выбрасывают. Однако и право на простой выход из игры есть далеко не у всех руководителей. Просто уйти, устав от этой мерзости, дадут далеко не каждому. На определенном уровне руководитель слишком много знает: следовательно, он не может позволить себе роскоши «остаться чистеньким» или выйти в отставку. Ты обязан участвовать в процессе, потому что ты себе уже не принадлежишь… Таковы законы замкнутых криминальных групп, которые неокапитализм распространяет на все общество. Руководитель даже очень высокого уровня, который нам снизу кажется чуть ли не всемогущим – при взгляде социолога оказывается заложником, безвольным и бессильным винтиком машины несправедливости, главная цель которой – обеспечивать власть хищников. Что же в итоге? Вам не дадут просто так войти в систему – и не дадут просто так из нее выйти. Работая – вы жертва шантажа, как и ваш работодатель. Но еще более вы становитесь жертвой шантажа и круговой поруки, оказываясь в роли руководителя! На этой роли вы не можете играть против правил криминальной системы, и не можете даже просто выйти из игры – если знаете больше обычного человека… Именно поэтому либеральная «борьба с коррупцией» всегда бессмысленна, и сводится к контролю хозяев жизни за прислугой: ведь капитализм сам по себе есть коррупция, при которой богатство и бедность отвязаны от заслуг и вины человека, иррационально-необъяснимы. И понятие заработка подменяется понятием «удачи», «везения», за которыми скрываются криминальные перераспределители.
Чтобы понять деградацию государственности под влиянием разлагающего приоритета частной собственности, нужно понимать, как сформировалась государственность. Государство, если говорить исторически, выделяется из бандитизма по формуле «насилие плюс». Когда есть только насилие и ничего, кроме насилия – перед нами банда. Когда насилия нет – вообще ничего нет. А государство вырастает из заурядного бандитизма там, где прибавляет к насилию своей власти какие-то дополнительные функции и задачи. В этом случае у власти, кроме первичной зоологической функции-инстинкта, именуемой «самосохранение», появляется та или иная миссия. То есть не просто удержаться персонально наверху, вожаком звериной стаи, но еще и сделать эту стаю менее звериной. Так сказать, использовав свое положение. Чтобы это понять, прибегнем к бытовым аналогиям. Так, стоматолог, который чинит зубы или учитель в средневековой школе, орудующий розгами, да и просто родитель, наказывающий чадо ремнем – безусловно, причиняют боль. Но если для садиста боль является самоцелью, извлекается из живого существа без всякой иной цели, то стоматолог, учитель с розгами и родитель с ремнем придают своему насилию какую-то миссию. Нечто подобное (выделение дополнительных функций) происходит и при выделении государственности из бандитизма. Вообразите себе некую государственную силу. Вот она входит в поселение: город или село. Для какой цели она туда входит? Если просто с целью грабежа и зоологического доминирования, рассматривая поселение не более чем добычу хищника, призванную один раз насытить и умереть – тогда перед нами банда, орда. Если же цель – подчинение поселения какому-то долгосрочному проекту, в котором есть место не только для победителей, но и для побежденных, в который можно вливаться для собственного блага – тогда мы присутствуем при становлении государственности и государственной (национальной) идеи. Главная миссия любой идеологии – превратить насилие из самоцели в средство достижения чего-то за актом насилия. Как государство строится – так же, только в обратном порядке, оно и рассыпается. Утрачивая миссию абстрактных идей прогресса, справедливости, вечных ценностей и торжества Разума, государственный аппарат сворачивается обратно в банду. А у банды одна цель: самосохранение. И потому – никаких великих строек, никаких государственных планов, кроме одного: продлить свое зоологическое доминирование навечно. Такое «государство» уже не отвлекает силы на прогресс и поддержание цивилизационных институтов, полагая, что отвлечение сил ослабит его в главном деле: звериной грызне.
Террор и шантаж ради самоподдержания становится единственным, чем занято государство в условиях неокапитализма. Бандитизм ликвидирует ту «свободу» животной особи, с которой либеральная бодяга начиналась. Люди делятся на тупых травоядных скотов (часто еще и оглушенных наркотиками, алкоголем, тяжелым роком и содомией) – и волков. Волки сбиваются в стаи, а те волки, которые хотят остаться одиночками – уничтожаются стаями. Пестрая анархическая вольница мелкого бизнеса сменяется вертикально-интегрированными системами, в которой только один выбор: — Или служить мафии; — Или быть ею уничтоженным. Организованная преступность тяготеет к укрупнению, конкуренция есть борьба, а борьба бессмысленна без победителей. Хищники грызутся между собой, и постепенно (кстати, довольно быстро) выявляется самый крупный хищник, который всех остальных душит – или превращает в своих шакалов. Вот как это выглядит на практике: 19 января 2016 г. были опубликованы сенсационные выводы ежегодного доклада особой некоммерческой организации «Оксфам», который появляется регулярно в преддверии Всемирного экономического форума в швейцарском городе Давосе, в рамках которого происходят встречи политических деятелей и бизнесменов со всего мира. «Оксфам» посчитала все богатства мира и пришла к особому выводу, что по итогам 2015 года значительно изменилась картина распределения денежных средств на нашей планете. Оказывается, 62 самых богатых человека мира владеют половиной всех богатств, которые вообще принадлежат человеку. «Все деньги мира на данный момент принадлежат 62 людям». За последние 10 лет разрыв между богатыми и бедными людьми на Земле значительно увеличился. Сравните: в 2010 году половиной мировых богатств владели 388 человек. Получается, что этот показатель сократился почти в 6,2 раз и теперь половина денег мира принадлежит всего лишь 62 людям! Данные для исследования основываются на информации из ежегодного списка миллиардеров по версии журнала Форбс, отчёта Global Wealth Report от банка Credit Suisse. Несколько лет назад аналитики Оксфам предсказали, что в 2016 году большинство мировых богатств будет сосредоточено в руках 1% населения планеты. Этот прогноз сбылся на год раньше – в 2015 году 1% миллиардеров имеют столько денег, сколько в сумме имеют 99 процентов населения всех стран. Доходы этих 62 человек за 5 лет выросли на половину триллиона долларов, при этом 3,6 миллиардов человек за это период в общей сложности потеряли триллион долларов. Каждая группа людей, 62 человека и суммарно все остальные люди, имеет по 1,76 триллиона долларов. Нова ли эта сенсация? В общем-то, нет.
Еще в 2011 году, используя новые возможности вычислительной техники, проще говоря, загрузив данные в суперкомпьютер, швейцарские ученые вычислили «мировую закулису». Исследователи из Цюриха пришли к выводу, что нашим миром правит одна большая сверхкорпорация. В результате проведенного сложного математического анализа исследователи из Университета в Цюрихе пришли к ошеломляющему выводу: нашим миром правит нечто единое и засекреченное! Всего учеными были изучены связи более 43 000 транснациональных корпораций, 1318 из которых образовали своеобразное ядро. Каждая из компаний, входящих в это ядро, имеет теснейшие взаимосвязи как минимум с двумя-тремя «коллегами», и таким образом образуется прочнейшая «кристаллическая решетка», впитывающая гигантские финансовые потоки и имеющая общие серьезные активы. Углубляясь дальше в эту гигантскую паутину, ученые вычленили некий «суперанклав», состоящий из 147 мировых компаний, активы которых столь тесно переплетаются друг с другом, что фактически являются общей собственностью. Интересно, что, согласно официальным сведениям, официальные совокупные доходы данных корпораций составляют лишь 20% от всей операционной выручки в мире. Однако при этом корпорации посредством привлечения своих фирм-сателлитов владеют абсолютным большинством компаний, работающих в реальном секторе, и, таким образом, фактически аккумулируют до 60% финансовых ресурсов. И это уже очень серьезно. Ведь буквально – у кого деньги, у того и власть. Прежде, чем перейти к дальнейшему разбору структуры акционеров и владения, следует сделать небольшое лирическое отступление. Идеалы демократии и картинка для СМИ, которая служит ширмой для истинных владельцев, не очень хорошо сочетаются с тем фактом, что все крупнейшие мировые компании принадлежат одной и той же кучке людей. Как скрыть это очевидное противоречие? Все очень просто – надо создать видимость, что владельцев (акционеров) якобы много и они все «разные». Но вот какая картинка вырисовалась на сегодняшний день расследования. Крупнейшие компании мира — это банки Bank of America, JP Morgan, Citigroup, Wells Fargo, Goldman Sachs и Morgan Stanley. Посмотрим, кто их крупнейшие акционеры. Дальше проверьте сами. Крупнейшие финансовые компании полностью контролируются десятью институциональными и/или фондовыми акционерами, из которых можно выделить ядро из четырех компаний, присутствующих во всех случаях и при принятии всех решений: Vanguard, Fidelity, BlackRock и State Street. Все они «принадлежат друг другу», но если аккуратно подбить баланс пакетов акций, то выяснится, что в действительности Vanguard контролирует всех этих своих партнеров или «конкурентов», то есть Fidelity, BlackRock и State Street. Теперь взглянем на «верхушку айсберга». То есть на несколько, выбранных в качестве крупнейших, компаний в различных отраслях, контролируемых этой «Большой четверкой», а при ближайшем рассмотрении – просто корпорацией Vanguard. Эти колоссальные активы контролируются на самом деле всего четырьмя фингруппами: Barclay»s, Northwestern Mutual, McGraw-Hill и CME Group. Практически все, что вы покупаете в магазинах, производится силами 10 транснациональных корпораций. Mars или Snickers, Sprite или Fanta, Jakobs или Maxwell — что бы вы ни выбрали, прибыль пойдет в одни руки.
Под контролем влиятельных корпораций производят практически все, что мы покупаем — помимо автомобилей и электротехники. При этом материнская компания может владеть, обладать акциями или находится в партнерстве с подконтрольными компаниями. Procter&Gamble — корпорация стоимостью $84 миллиарда — является самым крупным рекламодателем в Америке и связана со множеством разных брендов, под эгидой которых производятся все: в диапазоне от лекарств и зубной пасты до модной одежды. Продукцию корпорации покупают 4,8 миллиарда людей по всему миру. $200-миллиардная компания Nestle, на данный момент самый крупный производитель продуктов питания в мире, контролирует 8 000 различных брендов, включая косметику Kiehls и парфюмы Giorgio Armani. Консолидация происходит не только в сфере потребительских товаров, но и в других сферах. В 1983 году 90% американских медиа принадлежали 50 разным компаниям. Сейчас те же 90% контролируются всего пятью гигантами. 10 крупнейших финансовых институтов распоряжаются 54% всех американских финансовых активов, а от 37 банков осталось только 4: JPMorgan Chase, Bank of America, Wells Fargo и CitiGroup. В последнее время была подробно раскрыта связь Бильдербергского клуба с самыми влиятельными корпорациями мира, и исследования показывают: могущественные корпорации действительно контролируют мировую финансовую систему. Говорить о демократии в таким образом устроенном мире так же бессмысленно – как говорить о равноправии с тем, кто держит в руках твое дыхание и в любой момент может его остановить». А теперь пару слов о центральной власти, и поможет нам в этом А.А. Вассерман — «У монархии много достоинств, но есть один недостаток – и он очень серьезный». Популярный знаток и ведущий представил «КП» свой взгляд на перспективы монархии в современной России, вспоминая вступление на престол 125 лет назад Николая II. «К сожалению, при наличии у монархии множества очевидных достоинств, у нее есть и один не менее очевидный недостаток. – Всего один? И какой же? – Крайне трудно сменить профессионально непригодного руководителя. А большая часть серьезных источников говорят о том, что Николай II был профессионально непригоден для управления российской империей. Но сменить его оказалось практически невозможно. – Кроме как с помощью революции? – В тот момент – да. Кстати, Великий князь Михаил несколько больше годился для поста императора по складу характера. Но он крайне не хотел этой работы. Вплоть до того, что, в нарушении действующих законов, женился против воли брата-императора на разведенной, причем на российской подданной! – Настолько не хотел носить корону? – Ради того, чтобы вычеркнуть себя из списка престолонаследников.
И, если верить историкам и мемуаристам, единственным из всех наследников Александра III человеком, пригодным для занятия престола, была его младшая дочь, великая княгиня Ольга Александровна. И именно риск, связанный с неудачным монархом, заставляет забывать обо всех достоинствах монархии. Хотя эти достоинства, несомненно, весьма значительны. – В случае с Россией дискуссия о возможности восстановления монархии в той или иной форме — неактуальна? – Почему же? Это вопрос достаточно актуален и время от времени обсуждается — и всегда приходят к весьма грустному выводу. И на конкретных примерах, и в общем случае. – Во многих странах с президентской формой правления полномочия лидера близки к монархическим? – Если говорить об институте президента с теми полномочиями, которые имеются сейчас у нас, например, — это вполне приемлемая замена монархии. Ее преимущества в стране с президентской форме правления в большей степени присутствуют, а главный недостаток монархии, невозможность смены монарха — он устраняется. Следовало бы для полноты картины вовсе отменить ограничение на число сроков пребывания президента на посту — но тут тоже есть свои риски. А именно — становится неясной перспектива, кто может прийти на смену. – Да уж, вот у монарха с престолонаследием все достаточно четко регламентировано… – Да, в окружении президента с неограниченным сроком вправления, да вообще руководителя, чей срок пребывания во власти не ограничен, крайне трудно воспитаться замене. – Почему? – Не потому, что сам руководитель их давит, а потому, что люди, способные занять такую должность, не видят для себя перспективы и потому не стремятся развиться. Меня не раз спрашивали, кого я вижу в качестве преемника действующего президента. Я всегда отвечал: не знаю, кто может стать, но знаю, как бы я его воспитывал. – И как же? – Я бы пригласил несколько десятков человек поучаствовать в конкурсе. И каждому из них предоставлял бы доступ ко всем информационным потокам, проходящим через президента. В том числе дал бы возможность увидеть видеозаписи его встреч с кем-то с глазу на глаз. Конечно, все бы давали подписки о неразглашении. И на основе всех информационных потоков они бы разрабатывали свои предложения по решению задач, которые перед ними поставлены — ну, вернее, перед президентом. – А дальше? – Эти варианты сравнивали бы и между собой, и с решениями, принятыми самим президентом. Оценивали, какой вариант лучше. И таким образом из этих людей отбирались бы наилучшие специалисты. А они бы заранее готовились принимать решения такого уровня. И благодаря совместному анализу вырабатывали механизмы их принятия. Лучше понимали бы, что и как делать на такой работе. Вот это был бы очень серьезный, на мой взгляд, способ воспитать преемника. – На них давил бы пресс сильнейший… – Я бы не сообщал публично, кто в этом конкурсе участвует, чтобы не подставлять их под прицельный огонь гряземетов». Кстати, на взгляд автора, очень интересная задумка. Хоть Вассерман, как и подавляющее большинство евреев, и является обладателем менталитета меньшинства, он – очень умный человек, и к его словам стоит прислушаться.
Как ни крути, но «конкурентное хозяйство не настроено сокращать разрыв между развитым центром и отсталой периферией. Это не простая субъективная злонамеренность каких-то нехороших дядек, а сама суть и душа конкуренции, как явления. Победить в конкурентной борьбе можно только расширяя и углубляя отрыв от отстающих конкурентов. Наоборот, верный путь проиграть конкурентное соревнование — сокращать и нивелировать отрыв с отстающими, делать их «себе подобными». И потому никакое хозяйство в логике конкурентной борьбы не может идти путем сближения с отстающими. «Не понимают» этого только в логике административного хозяйствования, в которой центральные органы народного хозяйства стремятся распространить опыт передовиков на все предприятия страны. Здесь тоже не столько альтруизм, сколько эгоизм вождя: если ему нужно больше угля, молока или тканей, а, стало быть, ему интересно подтянуть отстающие предприятия до уровня передовых. Ничего подобного мы не найдем в логике рыночных отношений, где успех объясняется именно отрывом от конкурентов. Вам не просто так хорошо: вам хорошо, потому что другим плохо. И если другим станет лучше — то вам хуже. Это как сообщающиеся сосуды. Непонимание этой очевидности, которую Запад, в общем-то, никогда и не скрывал, толкает всяких безумцев к плану «модернизации путем интеграции». То есть они пытаются сравняться с Западом, входя в западную экономику на правах младших партнеров, миноритарных акционеров. Дальше против них начинает действовать логика конкуренции наций и стран, согласно которой увеличение (а не сокращение) технологического и культурного отрыва центра от периферии общего рынка является главной целью любой страны с рыночной экономикой. Это логика любящего отца или матери, которые мечтают, чтобы их деточка пошла на чистую и престижную работу, а места говночистов заняли бы приезжие. Ведь если не будет приезжих, согласных чистить канализацию — тогда случится «феномен «Белого Лебедя»: придется уже из «своих» выделять «наименее своих», чтобы ставить на грязные работы. А это тяжело и физически, и, главным образом, морально. Феномен «Белого Лебедя» связан с попыткой советской власти отучить воров в законе от воровских законов. Поскольку ворам в законе работать «западло», на любой зоне они лишь руководят работами, помогая администрации с бригадами рядовых заключенных выполнять производственный план. Но в колонию «Белый Лебедь» стали свозить только воров в законе — и им пришлось в жесточайшей, кровавой борьбе выяснять — кто пойдет работать, а кто останется бригадиром. Если бы не чернокожие рабы — плантаторам пришлось бы самим собирать хлопок, а оно им надо?!
Экономист, если он профпригоден, а не как либералы в СНГ, — должен очень четко отделять два вида превосходства: 1). Техническое превосходство; 2). Социальное (человеческое) превосходство. Одно дело, если человек лучше живет, потому что у него техника для работы лучше, чем у других: у всех игла, а у него целая швейная машинка! Это превосходство можно и нужно изучать, заимствовать, брать себе на вооружение. Совсем другое дело, если человека живет лучше других — потому что их подмял под себя, подавил шантажом и террором, свалил на них все неприятное, а все приятное оставил только для себя. У этого «высокого уровня жизни» иное происхождение, иная анатомия, и к тому же его нельзя заимствовать для всех и каждого. Раб может поменяться местом с рабовладельцем. Но невозможна ситуация, в которой рабовладельцы (аристократы) — все, а рабы (крепостные, пролетариат) — никто. Поэтому нужно отделять технические заимствования (на них стоит вся человеческая цивилизация, открытие одного становится достоянием всех) от технологий отрыва и подавления. Но этого нельзя сделать, если смотреть «по итогам», т.е. по уровню жизни. Потому что бытовые преимущества инноватора и бытовые преимущества рабовладельца выглядят, в сущности, одинаково. Престижная марка автомобиля или телевизора, просторный комфортный дом — в принципе, едины в мечтах всех людей. Когда доходы уже получены — тратятся они примерно одинаково. Об этом ведь и говорит старый римский афоризм: «деньги не пахнут». Они, конечно, пахнут при извлечении, но при расходовании теряют свой запах» (В.Л. Авагян: «Защищайтесь, или обнищаете…»). И как ни крути, но любая эффективная центральная власть должна быть обязательно построена на принципах строгой иерархии, а всякий «сюзерен» (начальник) этой власти должен обладать как техническим, так и социальным превосходством над своими «вассалами» (подчиненными). Это – два самых главных требований к любой центральной власти. Однако кроме них существует еще одно не менее важное требование, на которое многие люди (в том числе, и экономисты) просто не обращают внимания. Вот оно – соответствие всех выборных «сюзеренов» центральной власти менталитету подчиненного этой власти НАРОДУ. А это – уже не экономически обусловленное требование, а чисто ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ требование. Ибо власть и народ составляют одно целое, а стало быть, и их менталитет должен быть един. Другими словами, совсем неважно кто является большинством во власти – «либералы» или «либерасты» (кого сюзерен выберет себе в помощники, те и будут). Зато сам сюзерен обязательно должен быть «либералом», а не «либерастом»! Ну а если перевести эти слова в термины психологии, то они зазвучат так: «Любой кандидат на любой пост выборного сюзерена (президент, губернаторы и шерифы) должен быть «автономом».