Поговорим за либерализм
«Истоки марксизма: современное прочтение» (Ал. Берберов, команда ЭиМ). «Традиционная формула учительства – «сеять разумное, доброе, вечное». Она слишком длинна и сложна, не находите? Давайте мысленно попробуем ее сократить. Предположим, что человек будет сеять только разумное, но недоброе и временное. В таком случае мы получим адских хитрецов, способных строить в уме сложные, успешные планы – но до смерти вредные для окружающих людей. А если человек будет строить только доброе? Мышление в таком случае потеряет и глубину, и протяженность, и мы получим слабоумного, который и жив-то лишь «до первого волка». А если разумное и доброе – но временное, не вечное? Тогда получится рай на плоту, дрейфующем к Ниагарскому водопаду. Пока он до водопада не доплыл – там все очень хорошо. Но потом – ничего. Нравственность преследовала зверя в человеке упорно, снова и снова выбивая из садиста садизм со… своеобразным садизмом! Начиналось все с довольно скромных требований: человеку сказали, что нельзя заниматься людоедством. Зверь в человеке не очень понял (и доселе не понимает) зачем это – ведь человечина мало отличается от свинины. Но принял, потому что на него давили, чтобы отвязались. Принял отказ от кровавых жертв, как ритуальную жертву. «Ну ладно, убедили, красноречивые, не буду я их кушать». Но ничего на этом не кончилось, и человеку сказали, что убивать тоже нельзя. И вопли – «я же теперь не пожираю убитых!» — ему не помогли. Это зашло гораздо тяжелее первого, но тоже отчасти зашло. Зоологическую обыденность объявили преступлением, загнали под табу. И те, которые смирились с новым (вторым по счету) табу – начали свой садизм проявлять в «не-летальных истязаниях». Человека опять поймали, и сказали, что этого тоже нельзя. С плохо скрываемой (и периодически прорывающейся) яростью покорный человек прорычал «ладно», и оставил заниматься рукоприкладством. Поскольку заставлял человека сам же человек (формально это похоже на шизофрению, раздвоение личности) – то процесс был очень долгим, трудным, многовековым. Человек не должен кушать человека. Человек не должен убивать человека. Человек не должен избивать человека (даже если не до смерти). На этих «трех китах» Духа Истории взгромоздилось буржуазное право. В течение многих веков (и не везде!) – рабовладение сменилось т.н. «капитализмом», который, в высших своих проявлениях, сделал биологическое тело человека неприкосновенным. Буржуазное право (в теории) нетерпимо к людоедству, криминальному убийству, физическим побоям «свободного» гражданина.
Анализируя это состояние, А. Леонидов пишет об этом в аналитическом романе «Псы Руин. Зарождение нацизма»: «В царской России к вопросам формального права относились очень трепетно: предварительное следствие изъяли у полицейских чинов, опасаясь злоупотреблений, и передали в ведение судов. В итоге царских потуг ни один уголовный преступник не получал ни дня, ни даже часа сроку сверх положенного «Сводом». Шлифуя до блеска адвокатуру и присяжничество, старательные, но узкие золотопогонные служаки Державы нашей «слона-то и не приметили»: за что, за какую вину осужден на пожизненную каторгу, заводскую или батраческую, всякий, родившийся нищим? Ведь многие из арестантов впервые пробовали мясо только в тюрьме, равно как и почти половина призывников царской армии, деревенских парней, пробовали его впервые только в армии. Этого никто из нашего мира правоведов, по меткому наблюдению поэта, «садившихся в сани, широким жестом запахнув шинель», – объяснить не мог, да и не пытался. «Не к нам вопрос» – сердились сухари-законники. Кстати, беззаветно преданные Закону, но своему. Что, как видите, отнюдь не панацея… Преисполненные чувства долга и служения, они нудели, приставали к властям, и в итоге добились, что в тюрьме питание стало лучше, чем в деревне или «гнилых углах» фабрично-заводских свальных бараков; странная штука жизнь! Как шептал мне позже в Германии пьяный Бостунич – «буржуазное право имеет свое тайное основание в сатанизме, и потому стремится наказать жертву преступления более, чем преступника». А, не так ли? – думаю я десятилетия спустя…». Здесь мы подходим вплотную к марксизму и в целом к левому, социалистическому движению. Буржуазное право, поставило (в высших своих проявлениях) защиту ФИЗИЧЕСКОГО тела человека на небывалую прежде высоту. До Екатерины II, напомним, пороли не только мужиков, но и дворян, и запросто, по первому царскому слову. С одной стороны, в этом большая ценность буржуазного права, важная ступень для цивилизации, высокий уровень ее подъема. Но именно в тех местах, где буржуазное право в наибольшей мере восторжествовало, в наибольшей степени выявилась и его тупиковость. И это другая сторона проблемы. Предположим, что физическое тело человека надежно защищено. На практике так, разумеется, нигде нет на 100%, но мы же теоретики, нам можно строить умозрительные модели. И вот оно у нас на 100% неприкосновенно, и что?! Если человек запер другого человека в погребе без воздуха, то формально он ведь не совершал насилия над телом! Человек в помещении без воздуха задохнулся «как бы сам». Никаких увечий его плоти нанесено не было, что и докажет любой коронер! Буржуазное право, даже в высших его проявлениях, не способно подняться до понимания того, на чем зиждется идея социализма. А именно: средства к существованию, начиная с атмосферы Земли – ТАКАЯ ЖЕ ЧАСТЬ ЧЕЛОВЕКА, как и его руки, ноги, уши и т.п.
И получается странная ситуация: ухо отрезать можно только Ван Гогу, и только самостоятельно. А вот отрезать средства к существованию – за милую душу! Но принципиальной разницы между отрезанием уха и членовредительством недостаточного питания нет, понимаете? Если у вас голодающий человек заработал язву желудка, то это ничуть не лучше, чем отрезание ему уха. А если в сыром подвале он получил туберкулез – то это ничем не лучше, чем пырнуть его ножом. Если же он просто помер от голода (как миллионы американцев в «Великую депрессию») – это ничуть не лучше, чем его утопить или повесить, или подушкой придушить. Если буржуазное право, со всей своей юридической щепетильностью, приходит к этому пониманию, то оно перестает быть буржуазным. Если жизнь поставлена выше частной собственности (и частная собственность может быть признана орудием убийства) – то «прощай свобода, здравствуй, тоталитаризм». На хер никому не нужна ваша «защита личности» — если эта личность балансирует на грани нищеты, холода и голода! Такая личность, в большинстве случаев, сама пойдет в кабалу, сама наденет на себя ярмо рабства – потому что жить хочется. Значит, человека нельзя убивать не только топором, но и холодом, голодом, антисанитарией и т.п. Казалось бы – какая простая мысль! Но нравственность ее натягивала ее на человека, как сову на глобус, много-много веков, так, что только пух и перья летели по сторонам! Зверь в человеке (живущий в каждом человеке, в самой его сущности, в его спинном мозге) – ненавидит нравственность, как своего жестокого, и к тому же глумливого истязателя. С точки зрения зоологии – нравственность попросту издевается над зверушкой! Она взяла плотоядного зверя, и запретила ему охотиться в джунглях, для зверя это что-то вроде кастрации… И вот этот Зверь, покалеченный с точки зрения зоологического естества, идет на «последнее смирение», и говорит сквозь сжатые клыки: «Ладно!». — Ты хотела, чтобы я не ел себе подобных – я их не ем. Ты хотела, чтобы я их не убивал – не убиваю. Ты хотела, чтобы я не рукоприкладствовал – я и это унял. Ты хотела, чтобы я не морил их голодом – я и на это соглашаюсь! Мало тебе, сука, что ли?! Либерал придумал «свой», т.е. зоологический «коммунизм»: безусловный базовый доход. Говоря очень грубо, но по-народному, «затраханный» нравственностью, либерал придумал собрать всех бомжей в ночлежку, раздать им там хлеба, чтобы не сдохли, и наркоты, чтобы кайфовали. И спрашивает у нравственности: — Ну, может быть, ты хоть после этого уймешься?! Посмотри, я их не только не убиваю и не истязаю, но даже и кормлю даром! Ну что тебе еще от меня надо?! И тут нравственность его огорошила: — Мне не нравится, что они у тебя тупые. Да, они живут без истязаний, и даже сытно – но как животные. Они только жрут и колются (прикалываются). И превращаются в «овощей». — И что мне с ними делать? — А ты их развивай! – говорит нравственность – Учи их разумному, доброму, вечному! Ответ либерализма нравственности очевиден и даже слышен в гуле нашей эпохи: — Ну ё* твою мать!!!
Тут разгадка «зверостраданий» под невыносимым гнетом нравственности в том, что у материализма выхода нет. Про него можно сказать словами из песни В. Высоцкого: «если правда оно – ну хотя бы на треть// остается ж одно, токмо лечь помереть». Цивилизация человеческая – прежде всего Коллективный Разум (и его плоды – но это потом). А Коллективный Разум закладывает в себя заранее, попросту, как аксиому – ваш, читатель, и мой уход из земной жизни. Он, Коллективный-то Разум, отказался с этим спорить еще на заре истории. Он нагло смотрит вам в глаза, с книжной полки, и говорит: — Помрешь! Как пить дать, помрешь, и к бабке не ходи! И вот чего ему надо-то, этому неугомонному Коллективному Разуму от тебя? Чтобы ты ЗАРАНЕЕ, пока в уме и в силах, подготовил себе достойную замену, которая, по меньшей мере, НЕ ХУЖЕ ТЕБЯ мыслит. В традиционной педагогике есть такой смак (ставший клише и штампом) – что, мол, ученик должен превзойти своего учителя. Ну, это для цивилизации вообще зашибись, а на безрыбье – и рак рыба. Если уж ты не можешь воспитать ученика, шагающего дальше тебя – то изволь хотя бы сделать так, чтобы он был тебя не тупее! Вот ты, грубо говоря, гомеровед, или дантолог (или дантист). А поскольку Коллективный Разум заранее, уже над твоей колыбелью, закладывает в проект твою смерть – он очень обеспокоен, что с тобой уйдут в могилу твои знания о Гомере, Данте или способах лечения зубов. И он к тебе уже в детском саду пристает: — Поделись! Надо делиться! Делись! Для зверя в человеке это ужас и безумие. Зверь понимает процесс дележки как нечто материальное (иначе не может, абстрактного мышления зверю не хватает). — Дык я счас начну делиться… У меня все растащат… Я ни с чем останусь… Уже в детском саду ребенок понимает: игрушка – моя. Отдам – не смогу ею играть. Поменяюсь – подсунут вместо добра дерьмо, как на товарных обменниках Р. Оуэна. Это настолько очевидно для материального мира (дележка с другими уменьшает делимое в твоих руках), что социалистов он воспринимает, как безумцев (если они материалисты, то они безумцы и есть). Вот у вас есть деньги. Вам говорят – отдай их бомжу, а сам без денег оставайся. Вы посылаете такого «советника» на три известных буквы? Но если знания полезны – то они ТОЖЕ ДЕНЬГИ. Они – капитал, такой же, как и любой другой капитал, только первичнее любой иной его формы и лучше. Если речь идет о псевдознаниях, о лженауке (расцвет которой мы наблюдаем в окружающем нас современном мире-дурдоме) – тогда, конечно, это не деньги, а долги. Такие раздать окружающим выгодно. Их и раздают охотно: то про плоскую Землю, то про нормальность содомии… Но мы – поймите! – речь ведем о НАСТОЯЩИХ, т.е. полезных знаниях! Не о головном мусоре, а о золоте в голове, о «золотых руках» мастера. И вот Коллективный Разум, основа основ цивилизации – пристает к нам с требованиями делиться! Золотом! Помните, как на такое реагировал персонаж Ю. Никулина: — Поллитру?! Разбить?! Вдребезги?! Да я за такое тебе… — и лез драться.
Для зверя в человеке нет занятия более странного и нелепого, чем возвышать до собственного уровня другого зверя. А как же борьба за существование, она же рыночная конкуренция? Пока он беззубый, он только щиплется, а если я ему своими руками клыки вставлю, так ведь он… Мама родная, караул!!! Та ненависть к нормативам нравственности, которую демонстрирует вновь и вновь возрождающийся фашизм – отсюда. Звериная природа демонстрирует изнутри человека своего рода «аллергию на цивилизацию», потому что навязываемое Коллективным Разумом бытие встречает очень эмоциональное (чаще всего именно чувственное, неосознанное) сопротивление зверя из спинного мозга. С точки зрения цивилизации весь смысл вашей жизни – в подготовке компетентной смены, в наставничестве грядущим поколениям. С точки зрения зверя – цель жизни в удовлетворении низших инстинктов, цель и смысл которых в них самих, в их практической реализации. И это – основной антагонизм истории человечества, в котором каждая сторона обречена оставаться при своем» (Ал. Берберов, команда ЭиМ). И этот «зверь в человеке» сегодня выступает в роли неолиберализма. Впрочем, почему только сегодня? Вспомним не такое уж и далекое прошлое — «Ф.М. Достоевский: гость из будущего (цитаты классика)» (Экономика и мы). «Ф.М. Достоевский писал так, что напоминает передовицы современных газет — в лучшем смысле слова «злободневность». «[Либералы] первые были бы страшно несчастливы, если бы Россия вдруг стала безмерно богата и счастлива. Некого было бы им тогда ненавидеть, не на кого плевать, не над чем издеваться! Тут одна только животная, бесконечная ненависть к России, в организм въевшаяся». «Дай всем этим современным высшим учителям полную возможность разрушить старое общество и построить заново, то выйдет такой мрак, такой хаос, нечто до того грубое, слепое и бесчеловечное, что все здание рухнет под проклятиями человечества… Раз отвергнув Христа, ум человеческий может дойти до удивительных результатов. Европа отвергает Христа, мы же, как известно, обязаны подражать Европе». «Вся наша либеральная партия прошла мимо дела, не участвуя в нем. Она только отрицала и хихикала». Хорошо смеяться в стенах сильного государства, которое построили не вы, «нет, вы полиберальничайте, когда это невыгодно, вот бы я на вас посмотрел». «Чем соедините вы людей для достижения ваших гражданских целей, если нет у вас основы нравственной? Попробуйте-ка соединить людей в гражданское общество с одной только целью «спаси животишки»? Ничего не получится. «Спасение животишек» есть самая бессильная и последняя идея из всех идей, единящих человечество. Это уже начало конца». «Одна из характерных черт русского либерализма — это страшное презрение к народу. Русскому народу ни за что в мире не простят желания быть самим собою. Все черты народа осмеяны и преданы позору: вера, кротость, подчинение воле Божией. Для либералов русский народ «косная масса, немая и глухая, устроенная к платежу податей и к содержанию интеллигенции». «Наш русский либерал, прежде всего, лакей и только и смотрит, как бы кому-нибудь сапоги вычистить».
«Да, вы будете представлять интересы вашего общества, но уж совсем не народа. Закрепостите вы его опять! Не только сказать против вас, да и дыхнуть печати при вас нельзя будет». «Западничество — это партия, готовая к бою против народа. Она стала над народом как опекующая интеллигенция, она отрицает народ. Она гнушается идеей солидарности народа с Царем. Русскому, ставшему действительным европейцем, нельзя не сделаться в то же время естественным врагом России». «Герцен отрицал собственность и был обеспеченным. Он заводил революции и любил комфорт. Наши «скитальцы» продавали крестьян и, получив денежки, уезжали в Париж способствовать изданию радикальных газет. Кто мешал им просто освободить своих крестьян?». «По моим многочисленным наблюдениям, никогда наш либерал не в состоянии позволить иметь кому-нибудь свое особое убеждение и не ответить тотчас же своему оппоненту ругательством или даже чем-нибудь хуже». «Либерализм не есть грех; это необходимая составная часть всего целого, которое без него распадется или замертвеет; либерализм имеет такое же право существовать, как и самый благонравный консерватизм; но я на русский либерализм нападаю, и опять-таки повторяю, что за то, собственно, и нападаю на него, что русский либерал не есть русский либерал, а есть не русский либерал. Дайте мне русского либерала, и я его сейчас же при вас поцелую». «Либералы, вместо того, чтобы стать свободнее, связали себя либерализмом, как веревками. И когда надо высказать свободное мнение, трепещут, прежде всего: либерально ли будет? И выкидывают иногда такие либерализмы, что и самому страшному деспотизму и насилию не придумать». «Русский либерал дошел до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьет свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нем смех и чуть не восторг. Он ненавидит народные обычаи, русскую историю, все. Если есть для него оправдание, так разве в том, что он не понимает, что делает, и свою ненависть к России принимает за самый плодотворный либерализм». «Эту ненависть к России, еще не так давно, иные либералы наши принимали чуть не за истинную любовь к отечеству и хвалились тем, что видят лучше других, в чем она должна состоять; но теперь уже стали откровеннее и даже слова «любовь к отечеству» стали стыдиться, даже понятие изгнали и устранили, как вредное и ничтожное». «Такого не может быть либерала нигде, который бы самое отечество свое ненавидел. Чем же это все объяснить у нас? Тем самым, что и прежде, — тем, что русский либерал есть покамест еще не русский либерал; больше ничем, по-моему». Федор Достоевский, родился в 1821 году, не умрет никогда…» (ЭиМ).
Ну а теперь, давайте посмотрим, что говорят о неолиберализме авторы Википедии. Неолиберализм (англ. neoliberalism) — разновидность либерализма, направление политической и экономической философии, возникшее в 1930-е годы и сформировавшееся как идеология в 1980-1990-е годы. Сам термин (фр. néo-liberalisme), впервые был использован в 1938 году на парижском Коллоквиуме Уолтера Липпмана; его авторами считаются французский экономист Бернар Лавернь и его немецкий коллега Александер Рюстов. Широкое хождение термин получил в связи с политикой свободного рынка экономического либерализма и монетаризма согласно идеям Милтона Фридмана и Фридриха Хайека, внедрявшейся в Чили при диктатуре Аугусто Пиночета, в Великобритании при Маргарет Тэтчер (тэтчеризм), в США при Рональде Рейгане (рейганомика) и ставшей господствующей в мире экономической моделью в конце XX века. Неолиберализм, в отличие от классического либерализма, не отрицает полностью государственное экономическое вмешательство и регулирование экономики, но оставляет его функцию лишь для установления принципов конкуренции и законов свободного рынка, рассматривая свободный рынок и неограниченную конкуренцию как основное средство обеспечения прогресса и достижения социальной справедливости, возможных, прежде всего, на основе экономического роста, который измеряется валовым внутренним продуктом. Возникновение неолиберализма связывается с наступлением «второй эры глобализации». Неолиберализм сформировался в качестве оппозиции развитию в середине XX века идей социал-либерализма, предполагавшего социальное сотрудничество и защиту, сочетание конкуренции с государственным регулированием и социальными программами, принятие элементов эгалитаризма и коллективизма. Теоретические основания неолиберализма связаны с монетаризмом, а также трудами Роберта Манделла, Маркуса Флеминга, Вильгельма Рёпке, Александера Рюстова и других. Его ведущая идея может быть сформулирована следующим образом: интенсификация и всемирное распространение свободного рынка, как экстенсивно — в международном масштабе, так и интенсивно — на все сферы жизни общества. Таким образом, неолиберализм проявляет принципиальное родство с глобализацией в экономической сфере. Экономическая политика неолиберализма ассоциируется прежде всего с laissez-faire парадигмой, и включает в себя такие элементы как дерегуляция экономики, приватизация, уменьшение государственных расходов, увеличение роли частного сектора и неограниченную свободную торговлю.
В 1950-1960-е годы неолиберализм не был заметным политическим явлением, несмотря на то, что ряд его представителей играл значительную роль в экономической политике (Л. Эрхард возглавлял правительство ФРГ, Ж. Рюэф был экономическим советником де Голля). Политическое влияние неолиберализма выросло в 1970-1980-е годы вследствие неспособности кейнсианского макроэкономического регулирования справиться со стагфляцией и другими последствиями мирового экономического кризиса. Наиболее известна «чикагская школа», сторонники которой выступали с позиций неолиберализма против политики «государства всеобщего благоденствия» и критиковали неокейнсианство за дестимулирующее влияние высоких налогов на предпринимательство и социальных пособий на их получателей (предпочитающих получать пособия вместо труда на непрестижных рабочих местах), а также за бюрократизацию и ползучую инфляцию как следствие бюджетного дефицита ради достижения полной занятости. Социальная концепция неолиберализма основана на рыночной интерпретации всех типов общественных связей: каждый человек рассматривается как свободный предприниматель, организующий собственную жизнь как предприятие, а каждое социальное взаимодействие — как контракт (акт купли-продажи). Все формы отношений, в том числе взаимоотношения работников одной компании или членов семьи, рассматриваются как виды суб-рыночной конкуренции. Согласно теории неолиберализма, нации и государства на мировом рынке также выступают в роли предприятий. С точки зрения философии неолиберализма, существование и функционирование рынка обладает самоценностью, независимо от его воздействия на производство товаров и услуг, а законы функционирования рыночных структур составляют фундаментальное основание этики. Соответственно, в неолиберализме не существует различия между рыночной экономикой и рыночным обществом, а его этическая концепция возвращается к меркантилизму. Среди известных критиков неолиберализма — экономисты Джозеф Стиглиц, Амартия Сен, Майкл Хадсон, Пол Кругман, Ричард Вольф, Янис Варуфакис, Роберто Мангабейра Унгер; лингвист Ноам Хомский; географ и антрополог Дэвид Харви; социологи Мишель Фуко, Пьер Бурдье и Иммануил Валлерстайн; автор и общественная деятельница Наоми Кляйн; журналисты Джордж Монбио и Крис Хеджес; спикер сапатистов субкоманданте Маркос; религиозный деятель Фрей Бетто и папа римский Франциск. Одним из главных источников для критики неолиберализма стали идеи Карла Поланьи, чья работа «Великая трансформация» (1944) часто рассматривается как антитезис раннему манифесту неолиберализма — книге Хайека «Дорога к рабству».
Критики неолиберального капитализма и неолиберальной глобализации указывают на пагубность неолиберальной экономической политики для разрешения проблем кризисных экономик и поддержания социальной справедливости, а также на такие ее последствия, как существенное снижение стандартов в сфере труда, наступление на права профсоюзов, нарастающий ущерб окружающей среде. Пьер Бурдье и Гюнтер Грасс сравнивали наступление неолиберализма с «консервативной революцией» в Германии 1930-х годов как направленной против традиции Просвещения. Географ Дэвид Харви, называя в своей «Краткой истории неолиберализма» предмет книги теорией, «согласно которой рыночный обмен является основой системы этических норм», считает ее антисоциальной и антидемократичной; он указывает, что неолиберализм выступил проектом восстановления и укрепления классового господства крупного капитала после периода кейнсианского регулирования экономики и компромиссов с трудящимися классами («славное тридцатилетие»). Такие авторы, как Харви и Наоми Кляйн, полагают, что впервые неолиберализм воплощался на практике группами экономистов, известных как «Чикагские мальчики» и «Берклийская мафия», в условиях правоавторитарных диктатур Аугусто Пиночета в Чили и Сухарто в Индонезии соответственно; оба режима пришли к власти в результате переворотов и отметились массовым нарушением прав человека. Критики неолиберализма, в частности Эрик Райнерт, считают неолиберализм разрушительным для мировой экономической системы, и возлагают на него ответственность за обнищание многих стран на протяжении последних десятилетий, а также за деиндустриализации и структурную деградацию постсоветских экономик. «С глобальным распространением неолиберализма волна приватизации ведет мировую экономику в тупик», — отмечает в свой статье (сент. 2012) вице-президент АОН КНР Ли Шэньмин. Вместе с тем, известный писатель и либеральный публицист Марио Варгас Льоса считает, что никакого самостоятельного явления под названием «неолиберализм» не существует, а термин был придуман противниками либерализма «с целью семантически обесценить теорию либерализма». Аналогичную точку зрения имеет экономист из Республики Беларусь Ярослав Романчук. По мнению российского экономиста Р. И. Капелюшникова, в посвященной неолиберализму критической литературе он нередко изображается как практически единственный источник социального зла в современном мире, а рассуждения о нем приобретают характер своего рода теории заговора: где-то, когда-то, втайне от всех была придумана неолиберальная идеология, которая распространилась по всему миру.
И автор этого сайта поддерживает эти идеи – беда лежит не в появлении неолиберализма, бедой является сам классический либерализм. Пока существовал второй полюс мира, в виде СССР, эта «мина замедленного действия» (либерализм) лежала на самом дне «сундука» и никому не мешала. Но стоило исчезнуть «второму полюсу» и ее «харя» вылезла наружу. Кстати, представленные выше цитаты от Достоевского подтверждают эти авторские мысли. Хочешь – не хочешь, а нам придется признать, что условия окружающего нас мира оказывают очень сильное воздействие на свойства всех его отдельных сущностей. Например, если поджечь тротил спичкой, он будет гореть очень медленно, и страшно чадя, ну а если «поджечь» его с помощью детонатора, то тот же кусок тротила «сгорит» (взорвется) просто с невероятной скоростью. Примерно то же самое произошло и с либерализмом после кардинального изменения условий окружающей среды (после развала СССР). Так что, Путин не зря назвал это событие «величайшей трагедией всего современного мира». И если до начала СВО на Украине автор называл сам себя «классическим либералом», разделяющим идеи Свободы, Равенства и Братства, то сейчас он им уже не является, ведь на сегодняшний день (или «в сухом остатке»), он разделяет одно лишь Братство. Причем, Русское Братство, которое вмещает в себя лишь «допустимую свободу» и «относительное равенство». И как назвать себя сегодняшнего, автор просто не знает, потому, и называет «патриотом своей горячо любимой страны». По крайней мере, это чувство никуда со временем не денется. Автор, пока работал, изрядно «поколесил» по стране (не был лишь на Дальнем Востоке) и везде чувствовал себя, «как дома», что можно обрисовать известной фразой: «здесь русский дух, здесь Русью пахнет». Ну а все остальные его мысли, довольно быстро изменяющиеся, пускай «текут и изменяются», как им «на роду написано». То, что тот или иной человек довольно быстро меняет свои мнения, нет ничего плохого (это – нормально). Значительно хуже, если он годами тупо «стоит на своем» (вроде нынешних коммуняк), последнее называется догматизмом. Согласно Википедии, догматизм (от др.-греч. δόγμα «мнение, учение; решение») — способ мышления, оперирующий догмами (считающимися неизменными вечными положениями, не подвергаемыми критике) и опирающийся на них. Для догматизма характерны некритичность по отношению к догмам (отсутствие критики и сомнений) и консерватизм мышления (неспособность воспринимать информацию, противоречащую догмам), слепая вера в авторитеты. Иммануил Кант назвал «догматической» всю рационалистическую философию от Декарта до Христиана Вольфа за создание философских учений без предварительного исследования возможностей и предпосылок знания, исследования пределов познавательных способностей человека, то есть без решения вопроса о том, насколько человек способен познать истину. Изложенная им в «Критике чистого разума» критическая философия положила начало философскому критицизму.
Начиная с утверждения, что прежде построения философской системы необходимо подвергнуть критике наши познавательные способности, Кант приходит к выводу, что познающий субъект не может познать вещи сами по себе, а познает только явления, закономерности организации которых принадлежат самому познающему субъекту. В понимании Гегеля догматизм — это односторонне рассудочное мышление, которое догматически принимает только одну сторону диалектического противоречия и, как таковое, противостоит диалектике. «Догматизм в более узком смысле состоит в том, что удерживаются односторонние рассудочные определения и исключаются противоположные определения <…> диалектическое мышление <…> не имеет в себе таких односторонних определений и не исчерпывается ими, а как целостность, содержит внутри себя совместно те определения, которые догматизм признает в их раздельности незыблемыми и истинными». В общем и целом, автор этого сайта разделяет эти мнения – по-хорошему, аксиом вообще не должно быть. Однако экспериментально проверять все человеческие утверждения — слишком долго, а порой и невозможно. Слава Богу, что любой человек постоянно общается с мировым сознанием (на подсознательном уровне), и всегда может сравнить свои мысли с мыслями мирового сознания. А чтобы перевести это подсознательное общение на сознательный уровень, человек должен научиться «синхронистическому мышлению» (одновременному и синхронному мышлению всеми составными частями своего сознания). В результате чего у него просыпается чувство истинности информации, которое позволяет ему использовать в своей жизни только «истинные аксиомы». Тем не менее, никому не стоит забывать известную народную мудрость: «Доверяй, но проверяй», причем не только окружающим, но и самому себе (и в первую очередь). Ибо мировое сознание мыслит образами, а при переводе человеком образа в набор понятий (при осознании чего-либо) возможно появление ошибок, ведь каждому «человеку свойственно ошибаться» (и это – тоже нормально). Положение дел становится НЕНОРМАЛЬНЫМ, если человек отказывается исправлять допущенные им ошибки. И прежде чем закончить эту главу, автор ответит на часто задаваемый ему вопрос: «Что такое относительное равенство?» Отвечаю: «Чем больше у человека обязанностей, тем больше у него и прав!» А если человек не выполняет ни одной обязанности, то он лишен и прав, в том числе, «права на жизнь». Возможно, излишне сурово, зато СПРАВЕДЛИВО. И раз мы с Вами живы, уважаемый читатель, значит, у нас есть обязанности, которые мы выполняем.