Особенности менталитета
Предлагаю продолжить разговор, начатый в прошлой главе. И вот, как Западный мир видит А.И. Фурсов — «Остановившееся сердце Запада». «До сих пор сутью европейскости были индивидуальная субъектность, возможность самореализации в отношениях с природой и с другими людьми, счастье постоянного саморасширения, экспансии индивидуального субъекта. Но европейскость – это и трагедия внутренней незавершенности и недостижимой цельности. Трагедия незавершенности и, следовательно, невозможности понять себя до конца: постоянно переделывая внешний мир, европейский человек меняет и свою внутреннюю суть, а тем самым и процесс самопознания. Эта вечная погоня за самим собой, за недостижимой удаляющейся целью порождает трагические ситуации решения проблемы любой ценой, вплоть до самоуничтожения, т.е. обретения целостности в ничто, в не-бытийной форме (в отличие от Азии, где счастье самопознания и внутренней цельности есть обратная сторона неспособности внешнесоциальной реализации субъекта). Трагедия недостижимой цельности – потому что, в отличие от азиатских цивилизаций, не знающих острого противоречия ни между человеком и природой, ни между субъектом и объектом, ни между коллективом и индивидом (так как в них в целом акцентируется не борьба, которая в Европе – «отец всего», а единство противоположностей), составляющих целое и не испытывающих внутренней раздвоенности типа «язычество-христианство» в Европе, европейский субъект раздвоен сразу по нескольким линиям, представляя систему интериоризированных раздвоенных, бинарных оппозиций, состоя из них (субъект – объект, коллектив – индивид, христианин – язычник и др.). Причем каждая из этих оппозиций имеет субъектную форму. Полисубъектность характеризует не только европейское общество, это есть и внутренняя характеристика европейской личности как типа. Другой вопрос – останется ли самоуглубляющийся европейский человек европейским? Великая тайна Запада, Европейской цивилизации заключается не в христианстве как таковом, не в наличии трех антагонистических формаций и трех социальных и духовных революций – социальное и духовное вообще неразрывно связано как позитивно, так и негативно: ограничение свободы социальных действий, как заметил Кант, автоматически означает ограничение свободы мысли, и наоборот; и не в институционально оформившемся («изобретенном») в XVIII в. «частном человеке» (М. Фуко), своеобразном «официальном Робинзоне Крузо». Все это – лишь элементы целостности, элементы тайны.
Тайна же Запада, по моему мнению, заключается в таком особом несовпадении исторического субъекта и социальной системы, при котором субъект, реализуя себя как универсально-социальное существо, постоянно ломает рамки системы. Но в то же время создает социо-пространственно более широкую систему, имеющую к тому же более высокий уровень организации и больший энергоинформационный потенциал, чем прежняя организация. Негэнтропия систем европейского субъекта повышалась, помимо прочего, за счет вытеснения энтропии во внешний для этих систем мир. Таким образом, динамика европейского исторического субъекта и полагаемой им цивилизации в значительной степени обусловлена тем, что его имманентные противоречия разрешались посредством создания новой системы, но так, что эта новая система была и расширением прежней не только количественным, но и качественным. Здесь качественное изменение влекло социопространственную экспансию, в ходе которой создавалась более широкая система, стимулировавшая качественное усложнение очага экспансии, институциональное оформление происшедших сдвигов. Как только исчерпывались «внутренние Америки и Азии» (И. Валлерстайн), европейский субъект реорганизовывался и начинал открывать внешние, создавая в ходе и на основе этих поисков качественно новые системы (в XVI–XVII вв. – капитализм). Однако процесс пульсирующего расширения, развивающийся в течение 2,5 тыс. лет, ныне завершен. Европейский субъект охватил, по крайней мере, функционально, весь земной шар. Поэтому имманентный ему механизм снятия противоречий между ним и системой посредством расширяющихся социопространственых пульсаций перестает нормально функционировать. Кризис капитализма в этой ситуации есть лишь проявление кризиса европейского исторического субъекта. Прекращение экспансии в социальном пространстве и, что не менее важно, осознание этого факта, как собственного предела, может оказаться если не катастрофой, то колоссальной травмой для европейского исторического субъекта и его универсальной духовной системы – христианства, теряющей в такой ситуации ràison d’être (причину быть). Капитализм есть мировая, (мирового, предельного масштаба) пульсация европейского исторического субъекта, реализующего универсальную социальность как практически не имеющую границ свободу в отношениях субъект – природа, субъект – субъект, субъект – дух.
Конкретное осуществление этого процесса в 1517–1815–2050 гг., по сути, представляющее собой высокую трагедию европейского субъекта, – особая тема, выходящая за рамки настоящей работы. Однако замечу, что единый мировой субъект едва ли возможен. Нет такого конкретного субъекта, который мог бы взвалить на себя мировое бремя; ведь человечество – это абстрактный субъект, т.е. такой, который соотносится с природой вообще. Мировой может быть только система формационного типа – капитализм, система третьего порядка в субъектном потоке развития. Капитализм словно цепью приковал мир к европейскому историческому субъекту, вступившему во все более усложняющиеся и напряженные отношения с созданной им мировой капиталистической системой. Переживет ли он ее вызов в XXI в.? В любом случае ясно, что ныне логика развития и Капиталистической Системы, и Европейской цивилизации создает ситуацию, в которой европейский исторический субъект будет вынужден обратиться к прошлому, а в чем-то и оказаться в нем, подобно тому как Россия ныне оказалась одновременно – по разным параметрам – в XIX, XVII и XV вв. своей истории. Аналогичным образом и нынешний Запад, как уже говорилось, оказывается как бы и на рубеже XVIII–XIX вв., и в XIV в., и в «Европе герцогств». Таким образом, и Россия, и Запад логикой исторических судеб оказываются развернутыми в Прошлое в качестве вектора своего развития в будущем. Думаю, в европейском случае, как и в русском, за «старопорядковую модель» придется побороться с другими моделями, отражающими формы иных срезов прошлого. Сошла лавина Времени, и обнажились, став современными и современными, различные стадиальные пласты. И в западной части пуантилистского мира вряд ли реализуется какая-то одна модель, а скорее всего – несколько разных, хотя, быть может, и под одной «шапкой». Похоже, Европа, разрываясь, катапультируется сразу в несколько разных исторических эпох – как и Россия. Возможно, в этом разрыве времен и сосуществовании различных временных моделей развития и заключается историческая специфика грядущей эпохи, эпохи «вывихнутого» – во всех отношениях века.
Постмодерн – закономерное состояние западной цивилизации после модерна, т.е. Нового (примерно с 1600-1870 гг – ранний и средний модерн) и Новейшего (1871-1970 гг – поздний или высокий модерн) времени – эпохи бури и натиска прогрессистского массового индустриального общества с торгово-промышленным строем, последовательно уничтожавшего органику социальной иерархии средневековья и прогрессивно создававшего глобальную искусственную технотронную среду обитания и культ индивидуализма, но при этом порождавшего через отчуждение индивида от его естественных поло-возрастных и социальных идентичностей половые, классовые, расовые и межнациональные войны, на стадии высокого модерна ставшие мировыми, к 60-м годам прошлого века поставивших человечество на грань самоуничтожения, что и привело к переходу к постмодерну с идеологией полного отказа от всякой естественной иерархии (семейной и общественной), вообще от подлинного естества и самой истины в пользу тотальной искусственности представлений о природе человека и общества в гомогенной глобальной биомассе индивидов без пола, возраста, сословия и этноса, якобы не испытывающих страданий от неравенства и несвободы и потому счастливых в этой планетарной горизонтальной ризоме под гегемонией ТНК, руководствующихся рекомендациями ИИ» (А.И. Фурсов, https://ss69100.livejournal.com/6423545.html). Конечно, сложновато написано, особенно для восприятия «средним человеком», вроде автора данного сайта, но если, как следует, поднапрячься, то понять можно. И вот, как понял мысли Фурсова, автор — все изложенные в статье мысли никак не противоречат авторской концепции «свободной конкуренции» (смотри предыдущую главу), они лишь раздвигают ее границы. Как ни крути, а нынешний мир является открытой системой, где каждый его субъект активно влияет на все остальные субъекты системы, при этом у западного мира эффективность такого влияния значительно больше, чем у всего остального не западного мира. И в этом Фурсов, безусловно, прав. Тем не менее, каждый субъект современного мира остается отдельной сущностью, а регулируют «правила игры» внутри таких «отдельных сущностей» больше извне, чем изнутри. А посему, такой мир обречен на гибель (слишком быстро видоизменяется народный менталитет каждого из субъектов этого мира). И особенно сильно это проявляется как раз у нынешнего Западного мира.
Вспомним «Белое солнце пустыни»: «Восток – дело тонкое, Петруха», и там традиции соблюдаются намного сильней, чем на Западе. Ну а России, как «серединной сущности» присущи, как свои собственные особенности, так и особенности Запада и Востока. Первой же современной Западной страной, которая очень быстро и окончательно «загнется», станет Великобритания, повторив, тем самым, исторический путь древней Эллады, которая попала под влияние Римской империи (равно как и нынешняя Великобритания попала под влияние США). Причем, она это сделала «на равных» (по собственному желанию), а не как все остальные Западноевропейские колонии США под общим названием ЕС. Те-то как раз еще могут сохранить свою идентичность, а вот Великобритания однозначно обречена на гибель. Точно так же была обречена на гибель и Россия, если бы она и дальше пошла по пути, предложенным Борисом Ельциным и его «реформаторами». Слава Богу, «русский менталитет взбрыкнул», во главе России встал «автоном» Путин, и нынешняя Россия пошла «своим путем», как это и положено делать любой «континентальной империи». Кстати, в нашем мире всего три таких империи – Россия, Китай и Индия. Однако последняя империя слишком долго находилась «под пятой» англосаксов, и до сих пор еще не оправилась от этого. Короче говоря, современный Запад развивался быстрее Востока по той простой причине, что «допустимая скорость изменения народного менталитета» у него выше, чем у народов Востока. Однако такая допустимая скорость есть и у него, и нынешний Запад переступил ее. А вот, что думает по этому поводу Александр Елисеев — «К чему стадам дары свободы…». «Национализм может быть «оправдан», но только в оптике традиционализма с его требованием самобытности. События на Украине побуждают рассмотреть такой феномен как «нация» и «национализм». Прежде всего, здесь стоит обратить внимание на этимологию. Само слово «нация» произошла от латинского слова «natio», которое переводится как «племя, народ». В этимологическом онлайн-словаре русского языка Г. А. Крылова утверждается, что данное слово произошло от причастия natus («рожденный»), которое производится от глагола «рожать». И весьма любопытно, что в латинском языке образование слова «natio» шло точно таким же путем, как в русском, происходило развитие слова «на-род», которое означает «нарожденный». Тут стоит порассуждать в пространственно-временных категориях. Показательно, что в русском языке «время» и «род» предстают синонимами. В словарях русского языка читаем: «По летех и по роде мнозе взниче Моисии…»; «Иногда убо бысть в прежнем роде во Иерусалимских странах…». И здесь можно вспомнить о том, что славяне некогда почитали бога Рода, которого считали Творцом. Академик Борис Рыбаков считал, что Род одно из имен Единого Бога, имеющего множество эманаций в лице других богов (Перуна, Велеса, Дажьдьбога и др.). И Род, судя по всему, был богом Времени.
Как очевидно, наши предки выводили родовую идею на высочайший, религиозно-философский уровень, предполагающий единство поколений, когда Прошлое, Настоящее и Будущее выступают как Единство. В то же самое время у наших славных предков преобладала не родовая, но именно территориальная община. Туда легко мог войти человек со стороны (например, пленный раб) – в том, конечно случае, если он был готов стать истинным сыном Общины. Это, во многом, объясняет отсутствие у русских расизма. В то же время, на базе «германства», с его преобладанием родовой общины, расизм расцвел пышным цветом. Дело в том, что наши предки сумели осмыслить родовую идею самым глубочайшим образом. «Биология» была не главной, главным было – духовное измерение. Модерн породил две формы национализма. Одну из них можно охарактеризовать как политический или гражданский национализм. Здесь нация выступает как коллектив граждан, связанных юридическими и административными связями. Весьма показателен термин Etat-nation («государство-нация»»), который блестяще раскрывает суть политического национализма. Поразительно, но эта сугубо этатистская модель была реализована в рамках либерального капитализма – с его фетишизацией «свободы», «демократии» и т. д. Хотя родилась она на базе «якобинства», которое вряд ли можно назвать либеральным. Такой вот интересный и парадоксальный генезис. Политический национализм предполагает минимизацию или ликвидацию разных этносов, сословий, старинных корпораций и т. д. – в масштабе какой-либо территории. Качественные различия здесь уступают различиям количественным (в основном, денежно-имущественным). И это вполне соответствует современному миру – «царству количества» (Рене Генон). По сути, «национальные государства» Модерна являются некоей переходной формой к глобальному квазигосударству («мировому правительству»). И не случайно выдающийся русский мыслитель Константин Леонтьев определял «национальную политику» в качестве «орудия всемирной революции». Однако, постепенно складывалось и другое понимание нации, альтернативное «политическому». Нация стала восприниматься и как народ, этнос (нем. «Volk», фольк). Во многом, это уже был шаг к Традиции. Характерно, что в русской общественно-политической традиции произошел именно такой вот разворот. «Если в период 1840–1870-х годов понятие нация использовалось в основном авторами западнической, либеральной ориентации (В.Г. Белинский, М.Н. Катков в его либеральный период), то с утверждением этого понятия как общепринятого в 1880-е годы оно вошло и в арсенал правых, которые боролись с либералами за утверждение собственной, часто авторитарной и расовой, трактовки нации, — замечает Илья Миллер. В либеральной прессе это вскоре привело к появлению сентенций с осуждением национализма как гипертрофированного и искаженного патриотизма, как формы ксенофобии.
Уже в 1880-е годы либералы во многом отдали понятие нация на откуп своим противникам справа, часть которых вскоре стала определять себя как националистов». Volk, в отличие от Etat-nation, во многом, альтернативен Модерну. Но он, одновременно, является и его порождением. Поэтому «народный национализм» может идти (и часто идет) по схожему пути. Он становится этнократией, которая подавляет другие народы (кроме «господствующего») – тем самым минимизируя само этническое многообразие, что только на руку Транснационалу, стремящемуся ликвидировать многообразие наций и государств – во имя предельно унифицированной Глобалии. Более того, несмотря на всю приверженность «национальным традициям», праворадикальный Volk осуществляет и унификацию уже самого господствующего народа, следуя здесь за Etat-nation. Так, при Гитлере были ликвидированы старинные германские земли, вместо которых создали типично «якобинские» однообразные территориальные единицы – «гау». Характерно, что они изначально создавались как партийные (а партии – типичные порождения Модерна) единицы, однако, со временем все больше становились административно-хозяйственными образованиями. Среди других унификационных мер можно также привести в пример роспуск традиционных студенческих корпораций, отличавшихся старинными традициями. Все они были включены в один всеобщий студенческий союз. Также обращает на себя внимание укрупнение и так уже крупнейшего монополистического капитала, вполне присущее глобализирующемуся западному капитализму. В результате политики насильственного картелирования в 1933-1939 годах с хозяйственной арены исчезло около 700 ремесленных (традиционных) предприятий. Зато возросло влияние монополий. К 1939 году 6 крупных банков и 70 акционерных обществ контролировали 2/3 промышленного потенциала Германии. Любопытное наблюдение, в данном плане, сделал Валентин Катасонов, сравнивший Третий Рейх с современным гиперкапитализмом. «Вот и за риторикой Клауса Шваба о корпорациях стейкхолдеров скрываются интересы мировой элиты. Ей действительно прибыль не нужна. Они хотят стать хозяевами мира. «Дивный новый мир» — рабовладельческий строй, а в таком строе не только прибыль, но и деньги становятся анахронизмом… Предлагаемая Швабом схема очень сильно напоминает конструкцию экономики Третьего рейха, которая базировалась на гигантских корпорациях. Корпорации Третьего рейха действительно не ставили перед собой цель получения прибыли. Но они не служили и немецкому народу. Для них высшей целью были интересы Германии: Deutschland über alles. А если копать глубже, то за вывеской «Германия превыше всего» стояли интересы верхушки Третьего рейха. Интересы были действительно не экономические. Верхушка жаждала мировой власти».
Существуют и гибридные модели, причудливым образом сочетающие Etat-nation и Volk. Одним из ярчайших примеров такой вот модели являет собой современная Украина. Там пытаются скопировать институциональный опыт западной демократии — в частности, много разговоров ведется о политической нации. Но всё это сочетается с четко выраженной этнократией, часто апеллирующей к правому радикализму, обычно отрицающему либеральные ценности и институты. Подобный, на первый взгляд, абсурдный синтез являет собой некое онтологическое дно национализма Модерна. И он свидетельствует о том, что «украинский режим» — проект не столько даже Запада, сколько его наиболее глобалистски устремленных верхов. В высшей степени показательный момент. Недавно Одессу посетил один из ведущих идеологов глобализма Бернар Анри-Леви. Там он совершил весьма «милую» прогулку с нынешним главой Одесской областной государственной администрации Максимом Марченко. Последний является убежденнейшим праворадикальным украинским националистом, некогда возглавлявшим полк «Айдар». И все это лишний раз показывает, что сам украинский национализм является одним из самых продвинутых проектов радикального глобализма. Американский социальный критик Вэнс Паккард охарактеризовал современную ему нацию как «нацию чужаков». Это весьма точное определение, которое указывает на предельную разобщенность и атомизированность западных национальных сообществ. В центре всего находится именно индивидуум. Собственно говоря, совокупность таких вот индивидуумов и составляет политическую, гражданскую нацию. И она представляет собой некое абстрактное множество – «абстрактную нацию» (Пол Джеймс). По сути, речь идет об обезличенном сообществе. В противоположность этому народ мира Традиции является органической и почвенной общностью. «Сейчас же из-под заносов выбирается нечто забытое или вообще никогда не упитывавшееся — Народ, — пишет философ Александр Дугин. — Это и не просто сумма индивидуумов, и не классы, и не граждане с паспортом и пропиской. Это нечто живое, органическое, цельное, постоянно меняющееся, избегающее строгих определений… Народ ни левый, ни правый. Он одновременно и за порядок, и за свободу, и за державу, и за социальную справедливость, и за могущество, и за непрерывный праздник. Народ легко соединяет противоположности, даже не замечая их. Народ живет по особой логике, которая не имеет ничего общего с нормативами современной политологии или социологии. Народ всегда не такой, как о нем думают. Он не дает себя вычислить, подсчитать. Он исходит из иной логики, нежели логика Просвещения и обществ Модерна. В каком-то смысле он очень древний, этот Народ. Он питается соками вечности».
Национально-народная община – коллектив родственных людей, занимающих определенную территорию – Большое Пространство. В традиционном обществе она состоит из разных общин, что делает ее не собранием единиц (зависящих от организованных групп – предпринимательских, партийных, бюрократических), но совокупностью структурированных сообществ. При этом, у каждой общины есть своя Почва, свое «малое пространство» — «малая родина» — или даже «малая нация». И в рамках данного сообщества возможна наиболее эффективная демократия, реальное самоуправления. Причем, таковым пространством не обязательно является территориальные округа, речь может идти о предприятии, тогда община принимает форму артели. Община – многомерна, она включает в себя самые разные уровни – духовный, политический, экономический, культурный, каждый из которых – равноценен. Такова община «малая», такова и «община общин» — нация, народ. Все эти уровни холистически интегрированы в одну органическую целостность, которая, и впрямь, не подлежит какому-то одному определению. Здесь «апофатизм», напоминающий описание Божественного — Абсолют есть «не это и не то», но он же есть «и то, и это». Не случайно, как уже было сказано, единым богом славяно-русов был Род. Существует замечательная русская поговорка – «мир (община») — большой человек». В традиционном обществе его же общности персонифицируются. Органическое множество становится некоей личностью — так срабатывают некие глубинные архетипы. А все общины («малые пространства») соединяются в одно «Большое Пространство», которым правит Монарх. Именно в его Личности все люди персонифицируется, что отличает их от «абстрактной нации» современного типа. Существует точка зрения, согласно которой от национализма следует отказаться совсем – как от «неисправимого» конструкта эпохи Модерна. Между тем, если обратиться к изначальному смыслу, к «народному» архетипу, то все предстает в иной перспективе. Вообще, надо иметь в виду, что Модерн не создал ничего сущностно нового – он исказил сущности. Так, в частности социализм (коммунизм) был воспроизведением традиционной общинности, которая, как было показано выше, является основой жизни народа до Модерна. Однако в эпоху Модерна проявление социалистического архетипа оказалось искажено, что выразилось в совершенно беспочвенном марксизме с его желанием уничтожить государство, собственность (не только частную) и даже семью. Также можно указать и на демократию, прекрасно известную миру Традиции. Она, опять же, была основана на общинах. Собственно, сама демократия наиболее эффективна именно на «малых пространствах», где все друг друга знают.
Очевидно, что такие «конструкты» Модерна как «нация», «социализм» и «демократия», вполне органично соединяются на общинной почве Традиции. Хотя, речь, скорее, надо вести о восстановлении того холистического единства, которое было разрушено Модерном — с его инверсивностью. В этой оптике национализм предстает как стремление народа к самобытности и многообразию. И здесь очень показателен пример Константина Леонтьева, резко критиковавшего «национальную политику как орудие всемирной революции». При этом Леонтьев разводил национализм политический/племенной — и национализм «культурный». Последний виделся ему именно как воля к сохранению самобытных начал. «Не считать ли в этом вопросе важным для нации не само господствующее племя и даже не язык его, а совокупность всех тех культурных признаков, которыми отличается эта нация от других, — писал Леонтьев. — И таким образом, считая культурные (идеальные) отличия более существенными для национальной жизни, чем признаки физиологические и филологические, принимать за истинно национальную политику не столько ту, которая способствует распространению и преобладанию и внутри, и вне известного племени с его языком (или с родственными ему), сколько ту политику, которая благоприятствует сохранению и укреплению стародавних культурных особенностей данной нации и даже возникновению новых отличительных признаков (разумеется, естественно подходящих к среде, способных привиться к ней)». Итак, можно сделать вывод о том, что национализм может быть «оправдан», но только в оптике традиционализма с его требованием самобытности. При этом самобытность имеет смысл трактовать не только в плане отличия одной страны от другой. Речь должна идти о неких институтах, которые созданы не конструкторами-инженерами Модерна, но возникли как бы сами по себе. На самом же деле они были созданы по воле Бога. Одним из таких институтов являлась традиционная община – территориальная и производственная. В 1991 году был взят курс на копирование опыта «западной демократии». Какие-то элементы самобытности были ликвидированы после роспуска Корпуса народных депутатов в 1993 году. Значительная часть элит вполне искренне хотела встроиться в систему Запада, заняв в ней некое достойное место. И, на первых порах, казалось, что эти планы успешно реализуются. Многие элитарии, вообще, перебралась на Запад, потрясая тамошних обывателей баснословным размером свих богатств. Однако, со временем, ситуация стремительно изменилась. Прежде всего, изменился сам Запад. Стали активно выдвигаться идеи «инклюзивного капитализма», «великого обнуления», «новой нормальности» и т. д. Сторонники встраивания и раньше не могли до конца понять и принять суть Запада. Сейчас, в разгар трансформации капитализма, они понимают и воспринимают ее еще меньше.
При этом сам Запад настроен на вытеснение российских «олигархов» со своего пространства, о чем свидетельствуют последние санкции. В 2000-е годы Россия проводит курс на упрочение своего суверенитета, что было встречено Западом хоть и болезненно, но относительно терпимо. Однако, чем более Запад глобализируется, тем более он настроен против ресуверенизации России. Это дает мощный импульс к разрыву с самим Западом. А этот разрыв просто предполагает отказ от западных цивилизационных установок. В принципе, российский суверенитет, сам по себе, требует самобытности. Нахождение же в западном цивилизационном (социокультурном) поле — суверенитет существенно ослабляет. Поэтому, России необходима некая институциональная самобытность. И здесь было бы вполне уместно возрождение русской общины — на новом технико-экономическом уровне. Самоуправляемые территориальные общины и общины артельные (народные предприятия и производственные кооперативы) — могли бы стать базовой основой самобытной демократии. Депутаты народных представительств разного уровня, в данной оптике, должны быть теснейшим образом связаны со своей «малой нацией». Не исключено даже и требование — иметь опыт проживания и работы в пределах конкретной территориальной общины. Также стоит рассмотреть возможность выдвижения в органы народного представительства (наряду с партиями) и разнообразных общественных организаций. И в принципе, здесь открывается «окно» для самых разных самобытных возможностей. Глобальная трансформация мирового капитализма требует от нас самобытной мобилизации. И, как ни покажется странным, указанные метаморфозы открывают для нашей страны совершенно новые, уникальные возможности» (Александр Елисеев). И Александр Елисеев абсолютно прав, ведь главной чертой русского менталитета является не «коллективизм», опирающийся на всеобщее «Равенство», а «общинность», которая опирается, прежде всего, на «Братство» участников конкретной общины или артели (или на допустимую свободу и относительное равенство в них). А русский народ – это содружество всех подобных общин (артелей), связанных друг с другом многочисленными родственными связями. Каждая такая община достаточна «закрыта» для чужаков (в нее нелегко попасть), с одной стороны, и полностью открыта для всех, желающих породниться с любым из ее участников, с другой. И именно эта особенность «русского менталитета» делает русский народ отличным, и от народов Запада, и от народов Востока. На Западе главную роль в обществе играет индивидуализм (Свобода), а на Востоке – кастовость (невозможность породниться людям из разных каст). А теперь, пару слов по поводу изменения менталитета. Понятное дело, что «меняются времена, меняются люди», а вместе с ними меняется и менталитет. И все это происходит с определенной скоростью – на Западе быстрее, на Востоке медленней (а в России — посередке). Однако у каждого из народов есть своя допустимая скорость данного процесса. Если Вы едете на автомашине со скоростью 120 км/час по трассе, на которой скорость движения ограничена до 60/км/час, то вероятность дорожного происшествия резко возрастает, причем, независимо от Вашего личного мнения на этот счет. Вот Западные жители (точнее, их властная элита) и оказались подобными «лихачами», и, соответственно, попали в аварию. Кстати, в девяностые годы прошлого века Россия тоже попала в подобную аварию, правда, она оказалось не смертельной, в отличие от нынешней Западной аварии. На этом и закончим.