Истоки и исходы нынешней реальности
Предлагаю Вашему вниманию Доклад Изборскому клубу (2019 год) от В. Можегова — «Последняя революция: контркультурные хроники заката Европы». «Феномен 1968-го не вписывается в обычные рамки, топорщится и лезет своими краями из любого контекста. Студенческие волнения, начинавшиеся в университете Беркли (Калифорния) с движения студентов за свободу слова в 1964, подобно степному пожару охватили все университеты США, а затем перебросились в Европу (Западная Германия, Швеция, Италия, Франция) и даже Японию… Одновременно Америку потрясают черные бунты, Испанию, Великобританию, Францию — рабочие забастовки… И везде — пожары, баррикады, рукопашные столкновения с полицией, «коктейли Молотова» и т.д… Причем все это происходит на фоне беспрецедентного экономического роста как в США (где за первую половину 60-х безработица сократилась до рекордного уровня, валовой же национальный продукт наоборот, показывал рекордный рост 4-6 % в год), так и в Европе. Но и это не все. Бушуют партизанские войны во Вьетнаме, Гватемале и Анголе, войны на Ближнем Востоке, беспорядки в Латинской Америке, Австралии, Азии. Одновременно, мир переживает наступление ислама и исламизацию негритянского населения Штатов, распространение буддизма, индуистских сект, неоязычества, сатанизма и неоспиритуализма в Европе и США, взрывной рост всевозможных религиозных и политических группировок, в том числе террористических, по всему миру… Понятно, что попытки сложить весь этот калейдоскоп в единую устойчивую картину рождает недоумение: кажется, весь мир сошел с ума, причем, по всем поводам сразу. События красного парижского мая кажутся лишь самой яркой манифестацией, кульминацией всего этого безумия. Попробуйте отыскать точку опоры в том эпицентре хаоса, которым является всякая революция, в особенности, вдохновляемая лозунгами вроде: «вся власть воображению» и «Je veux dire quelque chose mais je sais pas quoi» («Я хочу что-то сказать, но я не знаю что»). Тем более, что процесс, как стало тогда известно, важнее результата – открытие, которым не пренебрегли позднее и наши Перестройка с Гласностью, предлагавшие куда-то идти, что-то начинать делать, но не предполагавшие ясной цели этих движений. Наконец, раздражение вызывает контраст между вопиющей несерьезностью (какие-то инфантильные студенты, Че Гевара, Мао и Троцкий, лозунги вроде: «Нет экзаменам!», «Все хорошо: дважды два уже не четыре», «Все – и немедленно!») этой революции и ее нешуточным результатом.
Все это было бы мило, будь действительно лишь карнавалом, спектаклем, хеппинингом, экранизацией «Праздника непослушания» и «Вредных советов». Хорош, однако, спектакль! 10 млн. бастующих, баррикады на улицах, Биржа горит, власть растеряна, президент покидает страну… Самое простое объяснение масштабов происходящего вероятно таково: мир в это время стал по-настоящему глобален, таким его сделали СМИ, ТВ, международная банковская система и экономика (в том числе процессы объединения Европы: ЕОУС, Общий рынок и др.). Американский профессор Уильям Мак Нил замечает, что в 1960-е впервые за 10 тысяч лет существования нашей цивилизации число горожан превысило число крестьян на планете. В США число университетов за тридцать послевоенных лет выросло с 40 до 600, во Франции за то же время число людей с высшим образованием — с 3% до 20%. Похожая картина наблюдалась и в СССР. Резкое повышение образовательного ценза плюс доступность информации (поп-хит, подобно спутнику мгновенно облетающий мир) плюс резкое увеличение численности молодежи (последствие бэбибума, послевоенного всплеска рождаемости) — таковы первые условия революции. Одновременно мир, который вдруг стал глобален, стал терять объединяющий его до сих пор духовный фундамент. Второй Ватиканский собор (1962-65) явил собой, по сути, тотальную капитуляцию Католической церкви перед духом либерализма. Католические институты, которые до сих пор удерживали мир как в некоем духовном каркасе, вдруг резко ослабли и мир пришел в движение… Или, лучше сказать — стал скатываться в хаос. Последнее, конечно, объясняет не все, но, во всяком случае, многое: цунами сектантства всех видов, экспансию ислама и индуистских сект, неоязычества и нью-эйдж, успех сексуальной революции, феминизма, резкое ослабление цензуры, в результате чего Америку и остальной мир захлестнул вал порнографии, закон о миграции 1965 года, обрушивший на США наводнение цветных мигрантов, признание нормальности гомосексуализма в 1973 (после беспрецедентной атаки гомосексуального лобби, начавшейся стоунволлскими бунтами 1969-го)… Герберт Маркузе… Именно его книги, и, прежде всего «Эрос и цивилизация» (1955) обрели колоссальную популярность в студенческих кругах середины 60-х. В «Эросе и цивилизации» идейный завершитель Франкфуртской школы перелагал философию Макса Хоркхаймера и Теодора Адорно, рассчитанную на культурную элиту, на язык, понятный бэби-бумерам (то есть, первокурсникам американских университетов 1968-го): «делай то, от чего получаешь удовольствие», «никогда не заставляй себя ходить на работу», «занимайся любовью, а не войной». В этих и подобных им незамысловатых формулах, в которые Маркузе перевел основные наработки Франкфуртской школы, фрейдо-марксизм доходил до самого примитивного сознания только что научившегося читать студента.
Сирены «Эроса и цивилизации» Маркузе пели свои сладкие песни прямо в уши детишкам-бэби-бумерам. Личность, которую порождает существующий порядок вещей, есть личность угнетенная, личность «с поднятыми руками», измученная неврозами, поскольку ее сексуальность подавлена государством, церковью и авторитарной семьей. В том светлом будущем, к которому мы идем, мы устраним существующий порядок угнетения. Мы освободим Эрос, выпустим на свободу Либидо, в нашем чудном новом мире «полиморфной порочности» каждый будет делать только то, что захочет; в нем не будет работы, мы будем только играть… Сегодня нас, конечно, не может не поражать агрессивный примитивизм ключевой книги молодежной революции 60-х. Книги Маркузе били прямой наводкой прямо в сердца детишкам из предместий индустриальных центров Америки: твои отцы-буржуи — одномерные тупицы, отрыжка общества подавления. Но ты знаешь тайну «либидо», и потому ты — элита («хиппи» — знающий). И детишки внимали, открыв рты, истекая либидо и выпадая из конвергентного общества. Если Аллен Гинзберг был живым вождем, увлекающим за собой нестройные толпы новых левых (Карло Маркс — как называл его Джек Керуак), то Маркузе стал их главным духовным ментором. В 1965 г. опрос лидеров новых левых показал огромную популярность среди них Пола Гудмана и Маркузе в сравнении с Марксом и левыми старой школы (слишком, разумеется, сложными и скучными). В книгах Маркузе были, конечно, и более конкретные программные установки. Например, продолжение идей Троцкого о черных и иных расовых меньшинствах, как основном потенциале коммунистической революции в США. Собственно, это и был главный тезис Маркузе: черные и другие меньшинства, выходцы из стран третьего мира, маргиналы, феминистки, ЛГБТ-шники должны стать новым пролетариатом новой культурной революции, направленной «против всего культурного истеблишмента, в т. ч. против нравственности существующего общества». Не только радикальная переоценка ценностей, не только снятие всех табу (и в первую очередь — сексуальных), но и «лингвистический протест», то есть «переворачивание» с ног на голову «всех значений», как писал он в «Эссе об освобождении». Проповедь «великого отказа» Маркузе призывала к отречению от всех завоеваний белой цивилизации. Ведь именно белые виновны в мировой эксплуатации! И, прежде всего, — эксплуатации меньшинств. Главным же орудием борьбы против белого мира и цивилизации и должно стать освобождение «мощной, первобытной силы секса от всех цивилизационных ограничений».
Французскими Гинзбургом, Маркузе и Эбби Хоффманом (лидер американских йиппи) стали Жан-Поль Сартр, Жан Люк Годар и маленький рыжий лидер парижских бунтовщиков — Дэниэл Кон-Бендит. Революция началась с того, что Дэня (называвший себя лидером «движения за сексуальную свободу») потребовал у министра образования, выступающего с речью в Нантере, свободного доступа в женские общежития. В самом деле, что может быть насущнее для студента в восемнадцать лет, чем проблема его допуска в женское общежитие? («Секс – это прекрасно! Мао Цзэ-дун», — один из образцовых лозунгов Сорбонны). С другой стороны, по сравнению с протестами, последовавшими после исключения Дэни из университета, едва ли десятимиллионная трехнедельная забастовка французских рабочих ради десятипроцентной надбавки к зарплате, выглядела более серьезно («Будьте реалистами, требуйте невозможного!» — еще один лозунг революционного Парижа). То, что кучке юнцов, вооруженных преизбытком гормонов и лозунгами типа «запрещается запрещать», «анархия — это я», «оргазм здесь и сейчас!» чуть было не удалось сорвать солидную европейскую страну в революцию — представляет собой один из удивительных феноменов 68-го, возможно даже главный из них. С другой стороны, события мая 68-го и не могли перерасти в полномасштабное восстание. Предварительные ласки, стимуляция и эрекция — вот что такое Жан-Поль Сартр в Сорбонне или Герберт Маркузе в Беркли. Далее последовал выброс позитивной энергии, после чего революция неизбежно обмякла… Бунт, как степной огонь, в мгновение ока захвативший десятки тысяч юнцов (а затем и миллионы поднятых профсоюзами бастующих рабочих), иссяк столь же безвременно и внезапно. Одной строгой, краткой (четыре минуты) речи Де Голля 30 мая хватило, чтобы положить конец безобразию. Одного-единственного уверенного движения отца нации (вытягивающего даже не пистолет из кобуры, а ремень из своих генеральских штанов) оказалось достаточно, чтобы остановить эту радостную вакханалию «детей Маркса и кока-колы» (выражение Жан-Люка Годара) и спасти здравый смысл заодно с цивилизацией. Впрочем, 13 мая, когда во Франции началась всеобщая забастовка, рыжий Дэня с друзьями уже отдыхал на Атлантическом побережье в Сен-Назере (что комично соответствует еще одному лозунгу революционеров: «под булыжником – пляж!»). Первая Оранжевая, первыми «соцсетями» которой стали фильмы Жан-Люка Годара, памфлеты Жан-Поль Сартра, и, разумеется «секс, наркотики, рок-н-ролл» («три начала и три составных части» контркультуры 60-х), кончилась тем, чем она и должна была кончиться…
В итоге на выборах в парламент за голлистов проголосовало 75% (!) французов – потрясающий результат. В США сенатор Джордж Уоллас, независимый кандидат, баллотировавшийся на президентский пост под лозунгами сегрегации, получил почти 10 миллионов голосов. А выборы 68-го выиграл республиканец Ричард Никсон под лозунгом «Закон и порядок». Нет, консервативный мир не собирался сходить с ума вслед за горсткой обдолбанных малолеток и голосовал за закон и порядок. Но вирус «шестьдесятвосьмых» продолжал точить дряхлеющее тело мира. И не мытьем так катаньем, «шестьдесятвосьмые» (soixante-huitards, «парни 68-го», как их называют во Франции) побеждали. В феврале 1969-го, когда де Голль вынес на всенародный референдум реформу Сената, обещанную им еще в мае 1968-го, заранее объявив, что в случае проигрыша уйдет, он сдержал слово. Де Голля добили не «шестидесят-восьмые», его (при всех его прежних тяжких грехах) добили старые, консервативные представления о порядочности и морали. К концу 60-х «Теория критики» Франкфуртской школы, тщательно разрабатываемая по многим направлениям («теория матриархата», упраздняющая идею традиционной семьи с доминирующим отцом; «андрогинная теория», представляющая мужчину и женщину как навязанные обществом роли и заменяющая их унисексом; «теория личности», «теория власти», «теория сексуальности», «расовая теория», «теория права», «теория литературы» и проч.) одерживали уверенные победы. Цитируя название песни The Beatles, «с небольшой помощью моих друзей» (а это означает: лево-либеральной прессы, мондиалистского лобби, пиар контор Мэдисон-авеню, секты «нью-йоркских интеллектуалов», контролирующей культурный мир США, битнического, хиппанского, новолево-студенческого, фрейдистского, боасианского, феминистского, расового, ЛГБТ-движений, экзистенциалистской и постмодернистской философий, и проч. и проч. и проч.) теориям Франкфуртской школы и следующим из них контркультурным практикам удалось добиться доминирования практически на всех направлениях.
Мессия более популярный, чем Иисус. «Вообрази, что нет ни рая, // ни ада под нами, // что над нами лишь небо… // Вообрази, что все люди // живут сегодняшним днем… // Вообрази, что мир больше // не поделен на страны // и нет ничего, за что стоит умирать // или быть убитым, // что нет больше религий, // что все люди равны и живут в мире… // Вообрази, что нет больше ни собственности, // ни жадности, ни голода, // что все стали братьями… // Скажешь, что я мечтатель, // но присоединись к нам // и мир станет таким…» «Imagine» («Вообрази») была написана Ленноном в 1971-м, уже после распада The Beatles, но песню эту можно назвать квинтэссенцией послания рок-революции шестидесятых. Сам Леннон называл ее коммунистическим манифестом (оговариваясь, впрочем, что сам не является коммунистом). Все благоглупости, все несбыточные фантазии, все технологии обработки сознания Фрейда, Райха, Адорно, Маркузе, Пола Гудмана и прочих властителей дум 60-х отражены в этом гимне волосатого поколения (и настоящем манифесте мультикультурализма, глобализма и политкорректности, как мы их знаем сегодня) в полной мере. Песня вполне могла бы стать гимном сегодняшней Демократической партии США или будущего мирового правительства. Образ Джона Леннона в виде Большого Брата будущего неолиберального тоталитаризма выглядит немного жутковато, но, кажется, довольно точно. В списке 500 величайших песен всех времен журнала Rolling Stone «Imagine» занимает третье место. Профессиональное американское издание «Performing Songwriter» называет ее «лучшей композицией всех времен и народов». Экс-президент США Джимми Картер утверждал, что «во многих странах мира, в которых он бывал, «можно услышать «Imagine» почти так же часто, как национальные гимны». Наконец, в мае 2009-го года мелодия этой апологетически-атеистического гимна была исполнена на колоколах Ливерпульского кафедрального собора… Содержание песни — совершенный инфантилизм, сущий детский сад, рассчитанный на людей, лишенных всякой исторической памяти, понятия об онтологической реальности, да и просто разума. Заметим, кстати, что эта и подобные ей благонравные колыбельные стерильных во всех отношениях умов, как будто только что вылезших из пробирки (очевидно, результат «электропрохладительных кислотных тестов» 60-х) — создание человека, явно не чуждого мессианского комплекса, говорившего в 1966-м в интервью газете Evening Standard, что рок-н-ролл переживет погибающее христианство. В Англии этот выпад пропустили мимо ушей. Однако, когда пять месяцев спустя, перед новыми гастролями в США, американский молодежный журнал Datebook вынес слова Леннона на первую полосу, с анонсом на обложке, в благочестивой тогда еще Америке (не в Нью-Йорке, конечно, а в так наз. «библейском поясе») они вызвали настоящий скандал. На битлов посыпались нешуточные угрозы (так, перед концертом в Кливленде позвонил неизвестный и сообщил, что на концерте Леннон будет убит).
Более двадцати радиостанций Юга отказались транслировать Битлз. Эпштейн даже хотел отменить гастроли, и лишь угроза неустойки в миллион долларов заставила его, решиться… Роковая фраза догнала Леннона 8 декабря 1980-го, в виде молодого фанатика Марка Чапмана, который, как доподлинно известно, был возмущен именно его репликой «Мы популярнее Иисуса». Еще более возмутили его песни «God» и «Imagine». На судебном процессе он утверждал, что любил петь последнюю с измененным текстом: «Imagine John Lennon dead» («Представь, что Джон Леннон мертв…»). Существует также мнение, что еврейские СМИ специально раздули скандал, чтобы заслонить другую неосторожную фразу Джона, прозвучавшую примерно в это же время: «Шоу-бизнес — это филиал еврейской религии». Как бы то ни было, в головах подростков, детей из все еще благочестивых белых семей, институциализированное христианство в ходе хиппанской революции было разгромлено. У нас в России случилось несколько иначе, что и понятно: советский истеблишмент исповедовал атеизм. Следовательно, и революция против него принимала зачастую формы возвращения к религиозной традиции. В самих названиях первых советских рок-групп звучит этот пафос возвращения к корням: «Санкт-Петербург», «Скоморохи», «Патриархальная выставка». (Впрочем, не обошлось и без типично русского религиозного безумия: печальной истории Коли Васина и его «Храма Джона Леннона»). Недавно мне на глаза попался снимок: Пасха в Нью-Йорке 1950-х, небоскребы иллюминированные крестами светящихся окон… Представить себе такое сегодня совершенно невозможно. И это тоже — результат контркультурной революции. Да Джон и сам, как мы уже заметили, был не чужд мессианского комплекса. Пит Шоттон, близкий друг Джона, рассказывал, как 18 мая 1968 года, вызвав Маккартни, Харрисона и Старра на собрание в Apple Corps, Джон, очевидно, находясь под изрядным воздействием кислоты, заявил, что является реинкарнацией Христа и потребовал выпустить по этому случаю официальный пресс-релиз. «Я должен рассказать вам кое-что очень важное. Я — Иисус Христос. Я снова вернулся…» После неожиданного признания Джона заседание было прервано на обед. После обеда Леннона видимо отпустило, тему закрыли и более к ней не возвращались. Когда в 1969-м Эндрю Ллойд Уэббер предложил Леннону роль Христа в опере «Иисус Христос — суперстар», тот отказался, заметив однако, что если бы Йоко Оно предложили роль Марии Магдалины, он бы подумал. Понятно, что бунтари-рокенрольщики из англиканских (Джон и Ринго) и римо-католических (Пол и Джордж) семей, не жаловали формализованной религии и были типичными агностиками. Что, в общем, и требовалось. В США молодежь все еще была христианской.
Консервативный по своим убеждениям Элвис Пресли критиковал Битлз именно за их чрезмерную расхристанность. И, конечно, именно Джон стал иконой, мессианским ликом новой пост-религии, три источника и три составные части которой – секс, драгс, рокенрол – стали вдохновением поколения 60-х. Джон не был, конечно, марионеткой, он был личностью сильной и достаточно независимой. Вероятно, он немало мог бы рассказать о подоплеке происходящего в 60-е, и, вероятно, многие вздохнули с облегчением, когда его не стало. Тем более что он был не первый (Джек Керуак, Элвис), кто готов был делать выводы, не укладывающиеся в сакральный канон лево-либерального дискурса. Особое и важное место в философии контркультурной революции занимает учение Алистера Кроули. На обложке альбома Битлз «Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band» среди других странных персонажей мы обнаружим и этого великого мага и волшебника. Ярыми адептами кроулианства были и The Rolling Stones. Альбом «Their Satanic Majesties» — прямая апология кроулианства. Убежденным кроулианцем был Джимми Пейдж (Led Zeppelin), купивший поместье Великого Мага недалеко от озера Лох-Hесс. И, конечно, деятели «лондонского эзотерического подполья»: Coil, Psychic TV Carrent 93, Death In June… Среди известных последователей Кроули называют также Артура Брауна, Стинга, Дэвида Боуи, Жана Жене, Юкио Мисиму, Пьера Паоло Пазолини. Одним словом, не ярко отсвечивая, но скорее тонким флером кроулианство пронизывает современную культуру постмодерна. Что и не удивительно. Кроулианство созвучно контркультурной революции и рок-движению, как ее важнейшей части. «Апокалипсис» — это настоящая пророческая книга, в которой говорится о смене земных эпох, но написана она с позиций учения уходящей эпохи, — говорит Кроули. На самом деле Зверь Апокалипсиса и Вавилонская Блудница – это пророк нового эона и его женская ипостась. Этим-то пророком Кроули себя и возвестил. Если верить Кроули, о начале нового магического эона ему поведал египетский бог Гор — сын Изиды и Озириса, а голос, назвавший себя демоном Айвасом, слугой Гора, надиктовал ему текст «Книги Закона» новой эры, идущей на смену эону Озириса. Итак, близится следующий цикл Великого круга — эон Гора (эра Водолея), несущий с собой иную религию и иную культуру. Отныне божество будет жить не вне, а внутри человека, и никаких ограничений не будет, наступит царство тотальной свободы. (Перед нами рецидив учения Иоахима Флорского о «третьей эпохе Духа», ставшее метафизической основой Модерна и созвучие философии хиппи). Отсылая к «Телемскому аббатству» Рабле, единственным законом устава которого было: «делай, что хочешь», Кроули возглашает: «Делай, что ты желаешь, и таков да будет весь Закон. Лишь ограничение есть грех. Каждый мужчина и каждая женщина – звезда. Любовь есть Закон, Любовь, подчиненная воле» – таков закон Телемы, и, собственно, все принципы кроулианства.
Не все, однако, так просто. Кроули имеет в виду не банальную вседозволенность, замечают его адепты, а лишь подлинную волю, которую необходимо обнаружить в себе, а затем исполнить (найти в себе крупицу алхимического золота). В первом ряду необходимых инициаций – всевозможный священный магический секс («любовь» — в терминологии Кроули), и наркотические практики (ибо «существуют наркотики, открывающие врата миров, скрытых под покровом материи»). Итак, совсем скоро человечество ждет новое счастливое время, но между двумя эонами существует особый период – эпоха «бури равноденствий». Это эпоха торжества хаоса, анархии, революций, войн, катастроф, необходимых, чтобы смыть остатки старого порядка и расчистить место для нового. «Бурю равноденствий» служители эона Гора должны приветствовать, приближать и использовать. И Кроули начинает возвещать свое учение миру. В 1904 он записывает надиктованную ему «Книгу Закона». В 1907-м создает свой магический орден, в 1910-м вступает в Орден восточных тамплиеров (ОТО) и вскоре занимает пост главы ордена. В 1913 году он посещает Россию. Годы первой мировой войны проводит в США. Позднее живет на Сицилии и много путешествует, пропагандируя свое учение по всему миру и рассылая свою «Книгу Законов» сильным мира сего (в т.ч. Гитлеру, Ленину, Черчиллю и Троцкому). Его агенты-оккультисты работают в среде консерваторов, национал-социалистов и коммунистов, поддерживают ИРА и другие террористические организации. Кроули даже выражает желание приехать в Москву, чтобы «принять чествования народа, который разрушил храмы старого бога прошлого эона и водрузил пятиконечные звезды магии на своей святыне-Кремле». Таков был этот «самый ужасный человек ХХ века», ткущий «паутину нового эона в центре мирового заговора». Оккультные идеи Кроули (тотальное освобождение, свободная любовь, магический секс, наркотические практики) оказались весьма популярны у бунтующей молодежи 60-х. Особенно, конечно, те, что имели отношение к сексу и наркотикам. Вот как описывает этот аспект кроулианства Юлиус Эвола в работе «Личина и лик современного спритуализма»: «Говоря о наркотиках, он также упоминает качество, присущее выдающимся личностям: наркотики могут служить пищей лишь «обладающему королевским достоинством». Что касается сексуальной магии, то наиболее часто упоминаемая техника была связана с крайностями: при оргазме и опьянении должно достигаться состояние изнеможения, ведущее к экстремальным пределам, кои почти «не совместимы с жизнью»… Крайний предел истощения и оргиастический экстаз отмечают также момент возможного магического прозрения в ясновидческом трансе».
В качестве примера – Джон Бэлланс, лидер Coil, популяризируя кроулианскую философию, сам присягал на верность вере «в пришествие века Гора, века Телемы» и утверждал, что обязанность сильной личности и творца в наше время – «стремиться породить хаос и смешение, помочь уничтожению старого порядка, чтобы открыть путь новому эону». Джон Бэлланс погиб, упав, в состоянии алкогольного опьянения в лестничный пролет своего дома в Лондоне. Однако этот печальный факт не может удивлять. Связываться с Кроули мало кому удавалось безнаказанно. Начиная с первого ученика «Великого Зверя», Рауля Лавдея, умершего от отравления, после того, как учитель поднес ему чашу с кошачьей кровью, многие из тех, кто сближался с Кроули, теряли рассудок, большинство его бывших жен и любовниц после расставания с ним попадали прямиком в психиатрические клиники… Пожалуй, здесь же имеет смысл вспомнить судьбу Сергея Курехина, одного из лидеров нашей контркультурной революции. «Безнравственный, без царя в голове… растрачивающий себя по пустякам циник, распутное дитя, при всем том один из самых глубоких и самых серьезных людей, каких только в этой жизни я встречал», — так отзывался о Курехине режиссер Сергей Соловьев, знакомый с ним по работе над фильмом «Асса». Характеристика, кажется, очень точная. Сергей Курехин несомненно был одним из самых заметных явлений нашей контркультурной революции. Джазовый музыкант, авангардный композитор, демиург и шаман, он не развлекал, но священнодействовал. Его знаменитая «Поп-Механика» стала для нашего времени чем-то вроде мистериальных поэм Скрябина для предыдущей русской революции. Концерты «Поп-Механики» были весьма заметными явлениями культурной жизни конца 80-х — нач. 90-х гг. Молодой и здоровый, в расцвете сил и таланта, Курехин вдруг заболел странной, почти невероятной болезнью – злокачественной опухолью сердца (всего несколько случаев зафиксировано в мире) и сгорел в считанные недели… За все приходится платить. Дэвид Тибет, выпутавшись из своих собственных тесных связей с кроулианством, заклинал и сегодня продолжает заклинать своих приверженцев ни в коем случае не связываться с «Великим зверем». Нам же остается лишь присоединится к этому мудрому совету. С начала 90-х в мире нарастает национал-консервативная реакция. Мы видим это и по нынешней политической повестке: успех Трампа, рост правых, консервативных, националистических сил и движений в Европе. Полностью в контексте революции против контркультуры лежит и набирающее популярность молодежное движение идентаризма.
Этих молодых людей, «движение, созданное двадцатилетними для двадцатилетних», называют также «хипстаправыми» и «альтер-европейцами». Его центральный пафос — отвержение идеалов шестидесятых — раскрывается в манифесте австрийских идентаристов, книге Маркуса Виллингера (род. 1992) «Поколение Идентичности: объявление войны шестьдесятвосьмым» (2013). «Вы бросили нас в этот мир оторванными от корней… лишили нас всякой возможности сориентироваться… Вы подорвали авторитет церкви, обесценили государство, разделили семью, сделали из любви «редукционистский конструкт», развалили экономику, поставили все под сомнение… Вы не оставили нам ценностей… С нас хватит!… Ваша утопия утратила легитимность для нас… Мы — ответ вам и провалу вашей утопии. Потому что мы Поколение Идентичности» — заявляет Маркус Виллингер и объявляет войну шестидесятникам и «идеалам шестдесятвосьмого»… Идентарии, эти «правые хипстеры», отвергают глобализацию и мультикультурализм, выступают против исламизации и американизации Европы, за возрождение европейской идентичности. И в отличие от брутальных неонаци и слишком скучных классических правых, выглядят они модно и привлекательно для молодежи. Другой пример: «археофутуризм» ведущего идеолога европейских Новых правых Гийома Фая (1949-2019), представляющий собой некое новое переиздание идей консервативной революции. Гийом Фай стоит на позициях паневропеизма. Комплекс идей Фая: анти-исламизм, антисионизм и пересборка Евросоюза на основе автономных регионов, включая Россию. Последний проект Фай называет Евросибирь: «Нынешний Евросоюз это какая-то медуза без суверенной власти, с открытыми границами, подчиненная американской воле и стратегии НАТО. Надо подумать о будущей имперской федеральной великой Европе, этнически однородной, то есть европейской, основой которой станут большие автономные регионы. И эта Европа будет неразрывно связана с Россией, образуя огромный континентальный блок». Это лишь частные примеры. Но они показывают, что противостояние не завершено, «буря равноденствий» в самом разгаре. Нам же остается заметить, что, вопреки названию этой работы, революция о которой мы говорили, едва ли окажется последней. Революция — не то или иное событие во времени, но каскадный процесс, развивающийся в течение веков.
То, чему положило начало война Рима и Карфагена (говоря словами Зигмунда Фрейда), или, – ограничивая рамками Нового времени, — Возрождение и Реформация, не закончится, пока не достигнет своей окончательной цели: открытия «мессианского века» или, следуя христианской символике: царства Антихриста. Близки ли мы к этой цели? Очевидно, сегодня ближе, чем вчера, десять, тридцать или пятьдесят лет назад. В то же время, никому из нас не дано знать сроков, ясно лишь, что борьба двух миров, двух мессианских идей, которые, в сущности, и породили историю, как мы ее знаем, будет идти до самого конца. Целью нашей работы было прояснить некоторые перипетии этой борьбы, помятуя, что зло, названное по имени и разоблаченное, теряет свою силу и перестает быть столь опасным и страшным» В. Можегов, источник: https://ss69100.livejournal.com/4680872.html). Почему автор процитировал здесь этот доклад? Да, потому, что нынешнее время является «отголоском» либерального, «сошедшего с ума» 1968 года. Прибавьте к этой дате 48 лет, и Вы получите 2016 год. А чем закончился тот сумасшедший год? Победой консерватизма! Тот же результат наш мир получит и сегодня. Разница лишь одна – в географии. Полвека назад консерватизм победил либерализм на Западе, а нынешний Запад уже не способен на такую победу, она начнется (уже началась) с России. Ну а в те, уже далекие от нас времена, автор этого сайта как раз и был тем самым «бэби-бумером», правда, жившим в СССР. И он с огромным удовольствием вспоминает сегодня ту прекрасную эпоху. Однако сегодняшний автор понимает, что любой 18-летний юнец является, по существу, еще ребенком, совершеннолетие наступает лишь к 24 годам. Если поделить 24 года на четыре (а люди так устроены, что они всегда делят на четыре любой промежуток времени), то мы получим «времена года». От рождения до 6 лет – «весна» или раннее детство, 6 – 12 лет – «лето» или позднее детство, 12 – 18 лет – «осень» или юность и 18 – 24 года – «зима» или становление взрослого человека. И последний этап юности является самым сложным для человека – сил (и желаний) много, а как их применить (и согласовать желания с возможностями) человек не знает (жизнь его еще не научила). А раз так, то и участие в голосовании людей, которые лишь находятся в процессе становления людьми, должно быть ограничено (за них должны голосовать их родители или опекуны). Кстати, такой подход к голосованию люди используют уже давно (в прошлые времена к голосованию допускались лишь обеспеченные люди). А главное богатство для человека – это его дети. А потому, семья, имеющая четверых детей, должна обладать в два раза большими голосами, чем семья с одним ребенком (шесть против трех).
Что же касается глобализации, основанной на абсолютной свободе, то она обречена лишь на «оскотинивание» всего человечества, и не на что более. Именно этот процесс мы сегодня и наблюдаем на просторах Западного мира. Да, свобода нужна каждому человеку, так же, как и относительное равенство, внутри человеческих сообществ, однако все эти сущности являются «строго относительными» (любой абсолютизм в них приводит к краху). Зато присущее русскому народу БРАТСТВО вполне способно стать АБСОЛЮТНЫМ, ибо эта сущность изначально содержит в себе не только права, но и обязанности. А раз так, то русские люди просто обязаны помочь всем остальным людям Земли — избавиться, как от абсолютной свободы, так и от абсолютного равенства (это – «священная миссия» русского народа). Чем, собственно, Россия сегодня и занимается, по-братски. Западное же «общественное сознание» просто не в состоянии понять этого. Так же, как восточное «общественное мнение» не понимает главных причин нынешнего, такого острого противостояния «Россия – Запад». Однако даже русское «общественное сознание» еще не осознало до конца тот факт, что нынешнее противостояние между Россией и Западом является «не на жизнь, а насмерть». И проигрыш России в этой борьбе будет означать для всего нашего мира только одно – гибель всей современной Цивилизации. Наш Мир подошел к своему пределу, и оттуда есть только два исхода – либо его полная трансформация, либо гибель мира. А потому, «Работайте, Братья».