Мобилизационная экономика
Предлагаю Вашему вниманию «Выступление на пленарном заседании Госдумы 24.05.2022» с докладом по актуальным социально-экономическим, политическим и иным вопросам от фракции «СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ – ЗА ПРАВДУ» Анатолия Вассермана. «- Уважаемые коллеги! 19 мая сенатор Андрей Александрович Клишас написал: «Программа импортозамещения провалена полностью. Кроме бравурных отчетов отраслевых ведомств нет ничего». Насколько я могу судить, огорчение коллеги несколько преувеличено. Например, в рамках программы импортозамещения Российская Федерация из нетто-импортера продовольствия – то есть покупателя в большей мере, чем продавца, – стала одним из крупнейших в мире нетто-экспортеров. Да и по многим довольно сложнотехнологичным видам продовольствия, от вина до сыра, мы успешно конкурируем: по крайней мере, я не берусь отличить на вкус классический французский камамбер от отечественной его версии, а коллега Мария Валерьевна Бутина недавно показала ярмарку сыров, сделанных в ее округе и вполне соответствующих мировым меркам. Уж и не говорю про новое поколение наших авиамоторов – вполне мирового уровня по большинству значимых показателей. Тем не менее, на многих направлениях импортозамещение свелось к изменению направления закупки. Иной раз это неизбежно. Например, изрядную часть латиноамериканской сельскохозяйственной продукции мы теперь закупаем напрямую, а не через нидерландских посредников, но все равно закупаем, ибо в нашем климате бананы не растут. Но боюсь, что наших чиновников (да и самих разработчиков и производителей) сдерживает еще и воспитанная, по меньшей мере, с горбачевских времен вера в нашу сиволапую неспособность сделать хоть что-то сложнее топора да лаптей. Между тем, в нашей истории более чем достаточно успешных высокотехнологичных разработок. Приведу один пример, заодно показывающий, как коллективный Запад вообще борется против нас. В том числе и экономической войной. Очередной ее раунд он начал задолго до государственного переворота 22 февраля 2014 года в Киеве. Еще в 2012 году General Motors решила продать свое немецкое отделение Opel, дабы выручкой покрыть достаточную часть долгов, чтобы кредиторы согласились реструктурировать остаток. По европейским меркам американское автостроение – изрядно отсталое, и покупателей не нашлось: по грустной немецкой поговорке, каждый автомобиль рано или поздно становится «Опелем». Только наш КамАЗ решил прикупить Opel: у того грузовые автомобили традиционно лучше легковых, а технологии, купленные вместе с самим заводом «под ключ» у Ford в 1970-х, исчерпали модернизационный запас.
Когда уже согласовали сделку, правительство Соединенных Государств Америки неожиданно предоставило GM кредит на небывало льготных условиях: не только ставка чуть ли не ниже тогдашней 0,25%, установленной Федеральной Резервной Системой, но и акции, послужившие залогом по кредиту, остались в распоряжении совета директоров GM, так что те на собраниях акционеров голосовали за продолжение политики, поставившей компанию на грань банкротства. Очевидно, единственная причина такого аттракциона неслыханной щедрости – не допустить получения нами технологий, позволяющих обновить хоть одно направление хозяйства. Но СГА даже ценой ухудшения собственной репутации мало чего добились. Самой GM щедрый кредит не пошел впрок: сейчас Opel уже в составе концерна Renault-Nissan. А КамАЗ, утратив надежду на закупку чужих разработок, направил сэкономленные деньги на усиление своего инженерного подразделения и, в конце концов, создал, если я правильно помню попадающиеся мне редкие сообщения, нечто даже лучше того, что можно было добыть в Opel. Сейчас за демонтаж нами террористической группировки «Украина» ее крыша – все те же СГА – установила для нас ограничения куда жестче. Заодно вынудила своего главного экономического конкурента – Европейский союз – вовсе прекратить сотрудничество с нами на многих жизненно важных для него направлениях. Конечно, сами СГА и ЕС теряют в целом куда больше нас, а к невзгодам чувствительнее нас. Но надеются на старую поговорку: пока толстый сохнет – худой сдохнет. Оправдается ли она? Рассмотрю хорошо знакомую мне сферу. В бытность свою программистом интересовался смежными технологиями – проектированием и производством самой вычислительной техники. Поэтому представляю, как и когда мы сможем преодолеть установленные ведущими разработчиками ключевых ее компонентов – процессоров общего пользования, видеопроцессоров, схем памяти – ограничения и даже запреты на их ввоз в Российскую Федерацию. Прежде всего, у нас есть собственные процессорные архитектуры – системы команд и схемы их исполнения. Причем система «Байкал» опирается на международную разработку, объявленную открытой – доступной для общего пользования и совершенствования всеми желающими, а «Эльбрус» – вообще наше собственное творение, возникшее полвека назад, с тех пор по сей день развиваемое и применяемое пока на особо ответственных направлениях.
Но не буду перечислять их достоинства. Потому что и «Байкалы», и «Эльбрусы» пока производятся не у нас, а по нашему заказу на Taiwan Semiconductor Manufacturing Company. Наши же мощности по производству микросхем сверхвысокой степени интеграции (по многу миллионов – а то и миллиардов – элементов на одном кристалле), мягко говоря, изрядно устарели. Современнейший наш завод в Зеленограде куплен у AMD лет десять назад. Причем куплен потому, что сама AMD сочла его безнадежно устаревшим и на выручку от продажи его нам создала новый. На зеленоградском заводе сейчас производятся микросхемы для банковских карт, радиочастотной идентификации, но процессоры уровня «Байкала» и «Эльбруса» вряд ли осуществимы. Насколько я могу судить, мы можем создать оборудование, нужное для производства сверхбольших интегральных схем (СБИС) современного уровня сложности за два–три года. Недавно переслал в комитет по промышленности пару статей о ведущихся у нас работах, нуждающихся уже не столько в научных идеях, сколько в обычной денежной поддержке. Но сможем ли мы продержаться хоть пару лет, необходимых для импортозамещения в Зеленограде или сходных технологических творений? В июне 2011 года в статье «Отрицание отрицания» в «Бизнес-журнале» я предсказал на начало 2020-х накопление в мире вычислительной мощности, достаточной для планирования всего мирового производства как единого целого (и отсюда – радикальные общественные перемены). У каждого из вас есть сборник с этой статьей. Но через несколько лет мне пришлось отсрочить прогноз до конца 2020-х. Ведь статью я писал как раз, когда резко сократилась скорость роста одного из ключевых показателей вычислительной мощности – тактовой частоты самых массовых процессоров: ранее она росла вдвое за год–полтора, а с 2010 по 2020 год выросла хорошо если вдвое. Разве что частота видеопроцессоров возросла чуть больше. Дело в том, что как раз в 2000-е скорость работы процессоров стала достаточна для большинства массовых применений. Даже компьютерные игры – самые ресурсоемкие приложения – сейчас идут на персональных компьютерах десятилетней давности немногим хуже, чем на новейших. Разве что видеопроцессоры все еще ускоряются – и то не столько ради игр, сколько для модных нынче криптовалютных вычислений (им вполне хватает набора команд, заложенного в процессоры для расчета цветов и яркостей, воспринимаемых нашим глазом как содержательное натурное изображение).
Но и тут уже виден предел потребной мощности, особенно с учетом разработки новых криптовалютных технологий, не столь ресурсоемких. Вполне уверен: даже ресурсов зеленоградского завода, давно купленного у AMD, хватит на покрытие наших нынешних реальных потребностей, на все время, нужное нашим же разработчикам и производителям оборудования для изготовления СБИС на освоение всего необходимого для полной независимости нас не только от глобальных разработчиков все новых процессорных архитектур, но и от глобальных изготовителей вроде TSMC» (источник: https://vassermans.ru/gosduma/vystuplenie-na-plenarnom-zasedanii-gosdumy-24-05-2022/). Скорее всего, Вассерман прав, и именно так все и случится. Однако нам не стоит забывать, что сегодня мы живем в условиях мировой войны, и кроме импортозамещения, нам пора подумать и о мобилизационной экономике. Что такое мобилизационная экономика? Согласно Википедии, мобилизационная экономика — это экономика, ресурсы которой сосредоточены и используются для противодействия угрозам существования страны и этноса как целостной системы или «антикризисная экономика, связанная с чрезвычайными обстоятельствами» («Мобилизационная экономика: путь к процветанию или развалу России?» Круглый стол в редакции Независимой газеты,1999). В научный оборот этот термин ввел известный экономист, представитель кейнсианства Сеймур Харрис в работе «Инфляция и антиинфляционная политика американских штатов». Когда нужна мобилизационная экономика? Когда существует угроза существованию общества как целостной системы, и ее наличие осознают руководители государства. И когда ими поставлена цель, заключающаяся в устранении этой угрозы или противодействии ей. Есть такая угроза для современной России? Есть, а вот конкретных и понятных людям целей по ее устранению наша власть пока еще не поставила. Мобилизационная экономика опирается на следующие принципы: — Принцип главного звена. Он предполагает концентрацию ресурсов в том звене экономической системы, от которой зависит успех противодействия нависшей над системой угрозе, в том числе за счет их изъятия из других менее важных, с точки зрения достижения поставленной цели, звеньев экономики. — Принцип достижения цели любой ценой и преимущественное использование в этой связи неэкономических методов воздействия на тех, от кого зависит достижение цели. — Принцип командности. Он предполагает то, что все субъекты экономики представляют собой единую команду, совместно решающую общую задачу. — Принцип дискретности. Мобилизационность не может быть постоянно существующим явлением. Если достижение поставленной цели затянулось во времени, то неизбежно ослабление мобилизационности, в силу возникновения у вовлеченных в нее людей определенной усталости. — Принцип сознательности. Необходимость мобилизационности и связанных с ней жертв ради противодействия нависшей над системой угрозе должна осознаваться вовлеченными в нее субъектами. В этом случае данный принцип способен противодействовать предыдущему, и мобилизационность в обществе может поддерживаться относительно долго.
При этом не стоит забывать очень мудрые слова Фридриха Энгельса: «Принципы – не исходный пункт исследования, а его заключительный результат; эти принципы не применяются к природе и к человеческой истории, а абстрагируются из них; не природа и человечество сообразуются с принципами, а, наоборот, принципы верны лишь постольку, поскольку они соответствуют природе и истории». Кстати, согласно Н. М. Морозову, «в истории России постоянно действовал компонент чрезвычайности природно-климатических условий». Понятие мобилизационного типа развития, в узком смысле, используется для выделения в отечественной истории периодов действия краткосрочных стратегий, ориентированных на достижение чрезвычайных целей с использованием чрезвычайных средств и чрезвычайных организационных форм, охватывавших различные сферы жизнедеятельности общества и наступавших после очередного периода стабилизации, то есть времени, когда на повестке дня не стоял вопрос о его выживании, но изъятие ресурсов производилось в пользу привилегированных социальных групп. Использование данного понятия в широком смысле — в цивилизационном контексте (В. В. Амаева, О. В. Гаман-Голутвина, А. В. Лубский, В. П. Никифорук, А. Г. Фонотов, Н. М. Морозов) базируется на утверждении о том, что для крупных сообществ характерны свои, обусловленные комплексом определяющих факторов специфические соотношения между потребностями и условиями развития. Их соотношение на конкретной территории и в конкретный исторический период определяется как тенденция, определяющая тот или иной тип развития. В истории России выделены устойчивые стереотипы мобилизационного типа развития: направленность на экстенсивный рост, заимствование новаций, что косвенно свидетельствует о признаках проявления архетипического образа, что созвучно предположению И. В. Побережникова о ментальной природе мобилизационного типа развития российской цивилизации. Российская цивилизация как совокупность форм и способов жизнедеятельности группы этносов, составивших суперэтнос в едином жизненном пространстве, сформировалась за счет одинаковых способов приспособления к природным и климатическим обстоятельствам у населения Восточно-Европейской, Туркестанской, Западно-Сибирской равнин и примыкающих к ним предгорий (возвышенностей), имеющих неблагоприятные для земледелия (чаще экстремальные) внутриконтинентальные климатические условия.
Еще до революции С. М. Соловьев отметил, что особое влияние на жизнь народа оказывают три фактора: «природа страны, где он живет; природа племени, к которому он принадлежит; ход внешних событий, влияния, идущие от народов, которые его окружают». Историк В. О. Ключевский и географ Л. И. Мечников указывали на безусловную корреляцию факторов природы и специфики хозяйствования, характера государственности в России. В советский период это направление научной мысли продолжили разрабатывать И. Д. Ковальченко, Л. В. Милов и другие ученые. Анализ поуездной статистики посевов на душу населения, ежегодных колебаний урожайности, размеров налогов и повинностей, интенсивности труда в XVI — первой половине XIX в. позволил выявить: весьма скромные, а во многие периоды времени недостаточные объемы производства сельскохозяйственной продукции, заставляли людей устремляться к неосвоенным территориям и природным ресурсам. «Еще с XVII века люди сходили с мест, потому что эта земля уже ничего не давала», — отмечал Л. В. Милов. Крестьянам расширение жизненного пространства обеспечивало выживание, господствующим классам — получение прибыли при минимуме вложений в организацию дела, государству — новые источники дохода и усиление внешнеполитического авторитета через расширение территории. Колонизация новых земель стала причиной консервации экстенсивного способа производства. Русский географ П. Н. Савицкий обозначил естественную границу русской цивилизации по нулевой изотерме января, приблизительно соответствующей западным границам бывшего СССР. На западе она положительна, к востоку становится отрицательной, а на севере и за Уралом внутриконтинентальные перепады положительных и отрицательных температур достигают пределов от + 40 до — 50 градусов) с доминированием отрицательных температур более 200 дней в году. Короткий срок, отпущенный природой для земледельческих работ и сопутствующих им промыслов, предполагал высокую концентрацию коллективных усилий участников в основных хозяйственных звеньях. Именно эти обстоятельства и сформировали у русских людей их менталитет, опирающийся на общинность, и превратили Россию в континентальную империю. Экспансия подобных империй распространяется во все стороны, но только до тех пор, пока они не встретят на своем пути какую-то другую империю. С Запада Россию подпирает англосаксонская островная империя, которая сегодня клонится к своему закату (островные империи не могут быть «вечными» по определению), а с юга – вторая континентальная империя – Китай.
Россия и Китай являются «вечными континентальными империями», и они уже очень давно не делают попыток экспансии в направление друг друга. Последний раз это случилось более 7,5 тысяч лет тому назад, и тогда победила Россия. Ну а у Западной островной империи полностью отсутствует понимание невозможности их экспансии на восток, и Западноевропейские страны на протяжении всей своей истории постоянно пытаются расшириться за счет России. Правда, получается это у них плохо, и в результате всех этих попыток Россия, потихоньку, но неумолимо, расширяется на Запад. И идущая сегодня третья мировая война показывает нам, что такое ПОНИМАНИЕ отсутствует у англосаксов до сих пор. Так что мы вправе считать, что это непонимание забито в их менталитете на подсознательном уровне. Тем не менее, война есть война, и выиграть в этой войне можно только с использованием мобилизационной экономики. И вот что по этому поводу думают наши отечественные экономисты — «Мобилизационная экономика: путь к процветанию или развалу России?» (Круглый стол в редакции Независимой газеты,1999). «Виталий Третьяков: Сегодня мы собрались для того, чтобы совместными усилиями выяснить, насколько приемлема для современной России модель так называемой мобилизационной экономики. Но для начала хотелось бы выяснить, что же каждый из вас понимает под этими словами. В моем представлении, мобилизационная экономика – это экономика времен Гражданской войны или же экономика СССР в период Великой Отечественной войны. Это примеры из нашей истории. Но существует еще и принципиально иная модель мобилизационной экономики мирного времени в условиях политической диктатуры. О какой же модели в связи с нынешней ситуацией в России мы можем говорить? Какой из этих типов экономики нам грозит или, наоборот, может нас в ближайшее время осчастливить? Первым намеревался выступить Сергей Юрьевич Глазьев. Как вы понимаете, он – сторонник мобилизационной экономики. Сергей Глазьев: Как мне представляется, мобилизационная экономика – это такая система регулирования экономической деятельности, которая позволяет обеспечить максимально полное использование имеющихся производственных ресурсов. Не стоит думать, что мобилизационная экономика может быть только директивная или административная. Конечно, наиболее яркие и драматические события мобилизации ресурсов в нынешнем столетии связаны именно с советским периодом, когда за счет централизованных механизмов административного регулирования удавалось очень быстро мобилизовать максимум ресурсов для расширения производства тех или иных видов продукции. Но это лишь одна из возможностей. Можно привести примеры мобилизационных экономик рыночного типа, которые по многим параметрам были более эффективны, чем директивно управляемая схема мобилизации ресурсов.
Сюда я отнес бы практически все страны, быстрое развитие которых называют «экономическим чудом». Это послевоенная Япония, которая использовала немало инструментов мобилизационной экономики в течение практически половины столетия. Например, такие мобилизационные инструменты, как жесткий централизованный контроль за аккумулированием сбережений населения в сберегательных кассах, использование этих сбережений через институты развития в целях производственных инвестиций, механизмы валютного регулирования и контроля, административное регулирование процентных ставок с целью удержания их на низком уровне. Я думаю, что к разновидностям мобилизационной экономики можно отнести и Новый курс Рузвельта, при котором также были созданы специальные инструменты, обеспечивающие максимизацию занятости, расширение использования производственных мощностей и концентрацию национальных сбережений, используемых для обеспечения инвестиций в развитие производства. К мобилизационным, точнее, к экономикам с мобилизационными элементами, я бы отнес и некоторые современные экономики развивающихся стран на основе рынка. Например, в экономике Индии, где используется достаточно жесткая система централизованного контроля за денежными потоками, работают механизмы В случае с Индией мы имеем еще довольно стройную систему валютного регулирования и контроля, гарантирующие защиту экономики от набегов спекулятивного капитала и от вывоза капитала, осуществляется централизованное регулирование макроэкономических пропорций. К мобилизационным экономикам рыночного типа следует отнести, очевидно, и экономику Германии 30-х годов нынешнего столетия, то есть экономику, ориентированную на военный комплекс. Этот опыт едва ли следует воспринимать позитивно, но это тоже пример мобилизационной экономики. В зависимости от ситуации элементы мобилизационной экономики могут различаться по жесткости использования мобилизационных механизмов. Скажем, в условиях военного времени мобилизационные инструменты обычно включают регулирование цен, регулирование потребления, регулирование доходов. В условиях, когда целью мобилизации ресурсов является преодоление, к примеру, колониальной зависимости или обеспечение длительного устойчивого экономического роста, мобилизационные инструменты могут быть менее жесткими, такими, например, как в послевоенной Индии. Разнообразие инструментов мобилизации на самом деле не так уж велико. Я просто их перечислю, если позволите. В денежной политике — это централизованное регулирование денежных потоков для максимизации использования сбережений в качестве инвестиций в развитие производства.
Инструменты централизованного регулирования денежных потоков могут быть самые разные, начиная с административного контроля за процентными ставками и заканчивая установлением нормативов использования ресурсов банков в целях обеспечения приоритета притока капитала в производственные мощности. В инвестиционной политике мобилизационная экономика практически всегда включает в себя в том или ином виде институты развития – банки развития, корпорации развития, которые контролируются государством и основывают свою работу на механизмах государственных гарантий и государственной поддержки притока ресурсов в эти инвестиционные каналы. Валютное регулирование и контроль направлены на недопущение вывоза капитала из страны. Поэтому Жесткий валютный контроль, направленный на недопущение вывоза капитала, тоже является обычным элементом мобилизационной экономики. И, наконец, Мобилизационная экономика включает обычно управление спросом, которое, может быть более или менее жестким. В условиях военной экономики, это обычно жесткое управление спросом в целях максимально полного использования имеющихся ресурсов для наращивания оборонной мощи. В условиях, когда мобилизационная экономика направлена на преодоление социальной дифференциации, бедности и голода, управление спросом идет в пользу населения. В том или ином виде мобилизационная экономика предполагает также регулирование ценовых пропорций, для того чтобы поддерживать прибыльность (если это рыночная экономика) производственной деятельности в тех секторах, которые считаются приоритетными. Обычным элементом мобилизационной экономики является жесткий контроль за естественными монополиями. Я бы именно так охарактеризовал основные черты мобилизационной экономики. В. Третьяков: Спасибо. Остальные участники согласны с таким определением или нужно что-то уточнить? Евгений Ясин: Нет. Я лично не согласен. Я считаю, что мобилизационная экономика рыночного типа – это нонсенс. Третьяков: то есть рынок не может существовать в условиях мобилизации ресурсов? Е. Ясин: Не может. Мобилизационная экономика, как утверждает Сергей Глазьев, предполагает применение инструментов государственного вмешательства для достижения достаточно ясных целей. Следуя его логике, мы получаем, что любое государственное регулирование – это и есть мобилизационная экономика. И считать Индию примером применения мобилизационной модели не вижу никаких причин. Я повторюсь, государственное регулирование называть мобилизационной экономикой не совсем корректно.
В. Третьяков: А Германия 30-х годов? Е. Ясин: Германия, Италия, Япония предвоенного периода, Советский Союз – это настоящие примеры мобилизационной экономики. В. Третьяков: Нет. Я имею в виду Германию 30-х годов, когда в ней одновременно существовали и мобилизационная экономика, и рынок. Е. Ясин: Рынок был. Но я и не говорил, что рынок совсем не сочетается с мобилизационной экономикой. И все-таки это касается в основном малого бизнеса. Александр Жуков: Мне кажется, что если применить описанные Сергеем Глазьевым механизмы мобилизационной экономики, то мы получим экономику Советского Союза 70 – 80 годов. В тот период механизмы мобилизационной экономики были отшлифованы до предела. И, тем не менее, Советский Союз прекратил свое существование. Тем самым мобилизационная экономика и доказала свою несостоятельность. Безусловно, в определенных условиях описанные выше механизмы могут спасти страну. Но речь идет об экстремальных условиях, когда государство надо спасать от полного разрушения, когда людям нечего есть или же когда идет война. Но то, что мобилизационная модель экономики не годится как стратегический вариант развития или же вывода страны из кризиса, также бесспорно. Тезис о том, что можно сохранить рынок и в то же время с помощью элементов мобилизационной экономики вывести ее на новый этап развития, мне кажется абсолютно неверным. Это две вещи, которые не могут быть совмещены, и тем более механизмы мобилизационной экономики не могут быть использованы как база для развития рынка. В. Третьяков: С остальным вы более или менее согласны? А. Жуков: Мы все прекрасно знаем, как работала экономика Советского Союза. Ее механизмы были более совершенны, чем описанные здесь элементы мобилизационной экономики. В. Третьяков: Андрей Николаевич, я бы попросил попутно с описанием вашего видения мобилизационной экономики ответить на вопрос: совместима ли мобилизационная экономика с политической демократией? Андрей Илларионов: Я бы начал не с примеров и не с описания различных инструментов, а с самого определения, которое Сергей Юрьевич дал мобилизационной экономике. Насколько я понимаю, Сергей Юрьевич утверждает, что мобилизационная экономика – это система регулирования, обеспечивающая максимальное использование имеющихся ресурсов. Если я ошибся, поправьте меня, пожалуйста. С. Глазьев: Речь идет о максимальном использовании производственных ресурсов. А. Илларионов: Хорошо, система регулирования, обеспечивающая максимальное использование производственных ресурсов. Если это считать определением, мобилизационная экономика находится вне пределов исследования науки «экономика». Сама наука «экономика» является наукой об эффективном размещении ресурсов. Не о максимальном или минимальном, а об эффективном.
Поэтому с точки зрения экономической теории максимальное использование производственных ресурсов находится за пределами науки «экономика». С точки зрения практики, сам посыл, заключающийся в том, что максимальное использование производственных ресурсов обеспечит высокие темпы экономического роста, абсолютно неверен. Экономическая наука на многочисленных исторических примерах показала отсутствие связи между максимальным использованием ресурсов и экономическим ростом. Если считать по количеству потребляемых ресурсов, то, конечно же, экономика Советского Союза была мировым лидером. Но одновременно она не являлась таковым по количеству вырабатываемых полезных благ. Должен сказать, что и примеры мобилизационной экономики, приведенные в выступлениях, также показывают крайне неэффективное использование имевшихся там производственных ресурсов. В. Третьяков: Я хотел бы уточнить. Если то, что Сергей Глазьев называет мобилизационной экономикой, вы не считаете предметом изучения науки «экономика», но, тем не менее, страны с такой моделью существуют, означает ли это, что наука вообще не изучает экономику таких стран? А. Илларионов: Существует теория сравнительных систем, примыкающая к экономической науке, которая изучает подобные отклонения. Конечно, и уродцев надо изучать с тем, чтобы понимать, как выглядит нормальное существо. В общем, это можно назвать патологоэкономикой. И не случайно, что большинство примеров существования мобилизационной экономики, которые были приведены, связаны с военным временем. Напрашивается вывод: лучший способ получить мобилизационную экономику – начать войну. Чем более масштабной будет война, тем, если можно так выразиться, более мобилизационной становится экономика. В условиях военного времени максимизируются функции не эффективного использования ресурсов, а достижения победы над противником. Особенно если противник сопоставим по силам, средствам, ресурсам со страной, где осуществляется переход к мобилизационной экономике. Поэтому периоды военного времени в экономике тоже изучаются как патология, как исключение, отличающееся от экономического развития стран в условиях мирного времени. Так что лучший способ получить мобилизационную экономику – дать втянуть себя в войну. С. Глазьев: По-моему, мы пока не обсуждаем вопрос, нужна ли нашей стране мобилизационная экономика. Пока речь идет о дефиниции.
Леонид Абалкин: Я исхожу из того, что применительно к современной России само понятие мобилизационной экономики неприемлемо. Я бы трактовал мобилизационную экономику как антикризисную экономику, связанную с чрезвычайными обстоятельствами. Тем не менее, она может оказаться на 100 процентов связанной с политической демократией и ее укреплением. Если страна, к примеру, пережила тяжелейшие последствия войны, то воля народа мобилизует его энергию на восстановление. Это воля народа, что и является основой развития демократических начал. В данном случае мы рассматриваем мобилизационную экономику как антикризисную, лучшим примером которой стала система Рузвельта. Она носила четко выраженный мобилизационный характер и была рассчитана на широчайшую поддержку населения Соединенных Штатов Америки. Именно через еженедельные обращения Рузвельта к народу формировалось современное мировоззрение граждан США. «Только своими силами мы в состоянии вырваться из кризиса и добиться процветания», – примерно такие призывы звучали в США в тот период. И это поддерживал весь народ. Экономика же была мобилизационной, антикризисной, эффективной и, тем не менее, вполне вписывающейся в понятие демократии. Но я считаю, что наша ситуация несколько другая. Что касается конкретных мер, которые нам перечислил Сергей Глазьев, то я готов поддержать практически все меры. Нам действительно нужно сегодня четкое последовательное регулирование денежных потоков. Пора забыть, что деньги двигаются, как хотят. Есть четкие потоки ресурсов, направляемых на амортизацию, есть система государственных приоритетов, и все это надо регулировать. В том числе вполне правомерно регулирование процентов по банковским вкладам. Это – не временная мера, это долгосрочная стратегическая задача. Нужно ли создавать банки развития? Так они есть во всем мире. Валютное регулирование применяется всеми странами мира в той или иной форме. Нет ни одной страны, которая отказывалась бы от валютного регулирования, включая как экспорт, так и импорт валюты. Попробуйте провезти на территорию США свыше 10 тысяч долларов и не оказаться под судом! Управление спросом? Конечно, надо управлять спросом. Сергей Витте сказал: «Народный желудок – это самый лучший и надежный рынок». Надо ориентировать спрос, стимулировать отечественное производство, потребление отечественной продукции с помощью тарифного или нетарифного регулирования спроса. Можно это также делать через общественное мнение. Управление естественными монополиями – нормальный процесс. Если есть естественная монополия, то ей надо управлять. Если она не является естественной монополией, ее можно приватизировать. В Японии, например, железные дороги приватизированы, потому что это часть конкурентной среды. А в России, с ее огромными территориями железная дорога является естественной монополией и останется таковой как минимум в ближайшие 50 лет». Продолжение в следующей главе.