Мобилизационная экономика — 2
Продолжение статьи «Мобилизационная экономика: путь к процветанию или развалу России?» (Круглый стол в редакции Независимой газеты,1999). «Но мы уходим от самого главного вопроса, и к нему надо вернуться. Сергей Юрьевич, к сожалению, его тоже не обозначил. Исходным пунктом любой реформы должны быть четкие обозначения ее не ближайших, не сиюминутных, а долгосрочных конечных целей. Что мы хотим иметь, в конце концов, в России через 15 – 20 лет? Нам не хватило 9 лет, чтобы прописать долгосрочные перспективы. Ни в прежних правительственных программах, ни в нынешних, нет четкого видения среднесрочной перспективы. Без всякой идеологизации, с совершенно четким обозначением промышленных и других приоритетов. Ясно, что в течение предстоящих 10 лет все наши нефте– и газопроводы сгниют (однако, не сгнили – авт.), и стране просто грозит сеть техногенных катастроф. Если заглянуть на 5 лет вперед, то мы увидим, что сельское хозяйство лишится всей техники. Надо начинать восстанавливать, к примеру, сельское хозяйство сейчас, потому что через 5 лет оно просто умрет. Поэтому когда мы ставим вопрос о мобилизационной экономике, надо выяснить, идет ли речь о кратковременном, чрезвычайном этапе, рассчитанном на ближайшие 2 года, требующем неких дополнительных мер к существующим, которые со временем могут отпасть, либо о том, что эта максимальная мобилизация ресурсов станет нашей вечной проблемой. Я думаю, что мобилизационная экономика применима только к кризисным ситуациям. Сегодня же вопрос в том, насколько мы готовы пойти на это в ближайшие два – три года, четко уяснив, что это время переходное. В. Третьяков: Я бы все-таки хотел попросить сторонника мобилизационной экономики Сергея Глазьева ответить на вопрос относительно ее сочетаемости с политической демократией. Кроме того, считаете ли вы, что мобилизационная экономика абсолютно неизбежна для сегодняшней России и что только она в состоянии оздоровить нашу страну? С. Глазьев: Я как раз и хотел на этом остановиться. Леонид Иванович верно меня поправил. Конечно, мобилизационная экономика предполагает четкое формирование целей. Как правило, мобилизационная экономика подразумевает некие неэкономические цели. Я согласен с Андреем Илларионовым в том смысле, что это не обычная экономика, не ориентированная на максимально эффективное использование ресурсов, а направленная на достижение целей, несколько выходящих за пределы экономического самовоспроизводства. Эти цели вполне могут и должны быть совместимы с демократическими ценностями. Я специально привел в качестве примера Индию.
Ведь никто из вас не будет спорить с тем, что в Индии есть демократия. Но в Индийской конституции четко зафиксирован приоритет общенациональных интересов над частными при том, что сохраняются все демократические ценности. Почему индийская экономика имеет мобилизационные элементы? Потому что для реализации общенациональных целей преодоления отсталости и восстановления национального суверенитета после колониальной зависимости в Индии было проведено, в частности, огосударствление системы денежного предложения. На определенном этапе были даже национализированы банки потому, что они не выполняли функцию обеспечения трансформации сбережений в инвестиции. Я сейчас не делаю оценок, хорошо это или плохо. Я просто доказываю, что в Индии были и остаются элементы мобилизационной экономики. Есть позитивные результаты: темпы экономического роста Индии – 6% в год на фоне глубокого финансового кризиса в Азии. Есть и недостатки, связанные с тем, что многие ресурсы расходуются нерационально, неэффективно, а иногда даже в ущерб обществу. И в этом смысле я не могу согласиться с Александром Жуковым в том, что советская экономика – это тип классической мобилизационной экономики, поскольку в 70 – 80-е годы целеполагание утратилось. А. Жуков: У меня к Сергею Глазьеву такой вопрос. Как вы считаете, согласится ли население России жить в таких условиях, в которых живет половина населения Индии: по крайней мере, 400 миллионов не имеют жилья? С. Глазьев: В Индии именно поэтому и были применены элементы мобилизации ресурсов, чтобы выйти из этого положения, чтобы обеспечить занятость. Главная проблема была – безработица. Почему индийцы пошли на крупномасштабное регулирование денежных потоков? Им нужно было обеспечить предложение дешевых денежных ресурсов аграрному комплексу для того, чтобы сельские общины и фермеры могли получать кредиты. Для этого была создана мощная система государственной поддержки. Это одна сторона. Вторая сторона – Индии нужно было обеспечить национальный суверенитет после колониальной зависимости. Для этого надлежало создать собственную военно-промышленную базу, для чего тоже потребовались элементы мобилизационной экономики. А. Жуков: Это понятно. Только ожидания у людей в Индии совершенно другие, чем у нас, в России. С. Глазьев: Если говорить о нашей ситуации, я сторонник того, чтобы отдельные элементы мобилизационной экономики, охарактеризованные мною, были использованы для преодоления глубочайшей депрессии и выхода на траекторию экономического роста.
Если мы действительно хотим достичь экономического роста, нам, по оценкам специалистов, необходимо обеспечить подъем инвестиционной активности в 4 раза. Я берусь утверждать, что для этого есть ресурсы. Хотя бы на том основании, что три четверти сбережений не используются в хозяйственном обороте. Они трансформируются в доллары, они лежат под подушкой, они уходят за границу. Мы теряем каждый месяц миллиард долларов в результате оттока капитала. Чтобы задействовать ресурсы сбережений в экономике, необходимо использовать элементы мобилизации денежных ресурсов. Это не только институты развития, о которых мы говорили, это и элементы приоритетного использования прироста денежного предложения под рефинансирование производственных затрат, учет, переучет векселей. Это, безусловно, борьба с финансовыми спекуляциями, в том числе с государственными спекуляциями, будь то пирамида ГКО или облигации Банка России. Это, безусловно, жесточайший валютный контроль, который в случае своей неэффективности придется дополнять ограничениями по конвертируемости национальной валюты только обслуживанием внешнеторговых операций. Это один сюжет. Другой сюжет связан с использованием производственных мощностей. Можем мы обеспечить быстрый рост производства, который нам сегодня необходим, чтобы предотвратить угрозу нищеты, деградации, голода? Нужно поднять производство? Нужно. Ресурсы есть? Есть. В чем они заключаются? В том, что две трети производственных мощностей стоят. Почему этот ресурс не задействован? Потому что нет необходимого притока денежного предложения для обеспечения кругооборота капитала на имеющихся производственных мощностях. Почему его нет? Потому что был искусственно создан кризис ликвидности, проводившейся денежной политикой. Значит, необходимо создать специальные механизмы рефинансирования производственной деятельности для мобилизации потенциальных производственных ресурсов в экономический оборот. В тех же целях должны использоваться инструменты регулирования рыночной торговли для защиты отраслей, которые потенциально могут быть конкурентоспособными и в которых расширение использования производственного потенциала связано с импортозамещением. Не обойтись без регулирования цен, потому что для оживления производства необходимо изменение ценовых пропорций, причем достаточно серьезное. Есть ли резервы для изменения ценовых пропорций в целях восстановления рентабельности и расширения использования простаивающих сегодня из-за искусственной убыточности производственных мощностей? Есть. Скажем, в цене природного газа доля себестоимости не превышает одной трети. Под большим вопросом структура цен электроэнергетики и многое другое.
Я считаю, что элементы мобилизационной экономики в нашей ситуации должны быть использованы в целях, прежде всего, экономического роста. И для этого я предложил бы еще один элемент мобилизации ресурсов – через программу восстановления сбережений граждан. Денежное предложение может направляться через каналы восстановления вкладов в Сбербанке, которые были обесценены инфляцией в свое время. Использование этих средств ограничится только приобретением отечественных товаров через централизованный контроль за денежными потоками. Это мобилизация в смысле вовлечения в хозяйственный оборот производственных ресурсов? Мобилизация, хотя и для нужд населения. Эта технология, может быть, не имеет исторических аналогов, но ведь у нас и ситуация беспрецедентная. Владислав Кузьмичев: А не получится так, что деньги, которые пойдут на восстановление вкладов, в конечном итоге будут обменены на доллары? С. Глазьев: Поэтому и нужны элементы мобилизационной экономики, связанные с пресечением оттока капитала. Поэтому я и говорю о необходимости ограничения конвертируемости рубля только текущими операциями по внешней торговле, по обслуживанию иностранных инвестиций. В. Кузьмичев: Я говорю о программе. С. Глазьев: Это элементы той же программы. Если граждане хотят импортировать сами как предприниматели, тогда они могут купить доллары. Но рубль должен быть защищен от валютных спекуляций. Для этого предлагается механизм его ограниченной конвертируемости, который сделал бы невозможным стихийный переток денег на валютный рынок. А что касается сбережений граждан, то можно использовать систему безналичного обслуживания этих сбережений. При современном уровне развития технологий каталожной торговли нет проблемы предоставить гражданам возможность использовать свои безналичные вклады для приобретения отечественных товаров. Кстати, это, собственно, не является мобилизационным элементом в данной системе. Например, в Америке распространена торговля по каталогам. А. Илларионов: Это потому, что в США никто не пытается ограничить конвертируемость национальной валюты. А. Жуков: Сергей Юрьевич, объясните, пожалуйста, зачем придумывать такие сложные схемы, если в СССР действовал абсолютно простой и надежный механизм монополии государства на внешнюю торговлю? Вы не предлагаете ничего нового, все это существовало во времена Советского Союза. Еще один пример – использование сбережений граждан в качестве инвестиций. Разве в СССР плохая система существовала? Все деньги – в Сберкассе. С. Глазьев: То, что я предлагаю, это – не замена рыночных механизмов, это их дополнение.
А. Жуков: Да не могут они существовать одновременно! С. Глазьев: Как это не могут? В Америке могут, а в России – нет? Е. Ясин: Вы считаете, что развитие каталожной торговли, чекового или карточного обращения в Америке – это мобилизационная экономика? С. Глазьев: Я только что сказал, что этот элемент как раз не относится к мобилизационной экономике. Но в той системе, которую я описываю, есть элементы мобилизационной экономики, направленные на подъем инвестиций и использование простаивающих производственных мощностей для максимизации темпов роста производства. Но есть и рыночная основа, главное в которой – элементы частной собственности и конкуренции. Е. Ясин: И свобода выбора. С. Глазьев: И право потребителя выбирать. А. Жуков: Где же право потребителя выбирать, когда предлагается замораживание цен на энергоносители, сырьевые товары и продукцию естественных монополий до выравнивания кумулятивных темпов роста их стоимости с темпами роста цен на готовую продукцию? Какой выбор? С. Глазьев: Как раз в этих отраслях и в условиях рынка, и в плановой системе свободного выбора-то и нет. Потому они и называются естественными монополиями и везде регулируются государством. А. Илларионов: Например, при конвертации рубля. Отменой конвертируемости рубля вы полностью отбираете свободу взаимодействия с внешним миром и свободу выбора потребителя, производителя покупать любые ресурсы. С. Глазьев: Я просто считаю, что в системе человеческих ценностей, о которых мы рассуждаем, право человека иметь работу и быть накормленным важнее, чем право приобретения «Мерседеса». Л. Абалкин: У меня предложение. Дело в том, что термин «мобилизационная экономика» уже появлялся в «Независимой газете» и приобрел определенную политическую окраску… В. Третьяков: Поэтому я и попросил всех присутствующих дать определение мобилизационной экономики. Л. Абалкин: Мы могли бы профессионально обсудить самые коренные вопросы, которые на сегодня стоят перед российской экономикой. И предложить не единое (что мы договоримся, я не представляю), но все-таки решение, если мы сможем забыть про термин «мобилизационная экономика». Меня само название очень смущает.
В. Третьяков: По-моему как в общественном сознании, так и на политическом, информационном и экономическом поле сейчас все сводится к простой модели. Естественно, я упрощаю и утрирую, но, тем не менее. Сегодня существует некая неэффективная модель, называемая рынком. Если же к власти придут левые, у них будет единственная возможность восстановить экономическую мощь страны и добиться процветания с помощью мобилизационной модели экономики. Сергей Глазьев утверждает, что предлагаемый для этих целей набор мер не ставит под угрозу демократию и рынок. Но почему-то в общественном сознании это воспринимается иначе, может быть, и неправильно. Л. Абалкин: Я вам скажу, что в 1946 – 1947 годах рынок был более развит, чем в 1948 – 1949-м. Я имею в виду рынок в России, включая продажу немецких товаров, которые были вывезены после войны. Ими торговали на каждом рынке, на каждом перекрестке в Москве. Было домашнее хозяйство. А. Илларионов: Леонид Иванович сделал очень важное наблюдение, требующее соответствующей интерпретации и объяснения. Это произошло потому, что государство в условиях войны вынуждено было действительно мобилизовывать существенную часть ресурсов. А ресурсы мобилизуются у кого? Прежде всего, у населения. В данном случае происходит мощнейшее перераспределение ресурсов в пользу государственного потребления для военных нужд. В результате происходит резкое падение уровня жизни населения. Естественно, государство после Второй мировой войны было вынуждено идти на либерализацию значительной части экономической деятельности, чтобы население просто не умерло с голоду. Именно поэтому во время войны в нашей стране вновь появилось частное земледелие. Именно тогда была фактически либерализована значительная часть розничной торговли и даже частное производство, особенно в западной части территории страны. Мобилизационная экономика или система массированного государственного регулирования всегда приводит к снижению уровня жизни населения, к снижению уровня частного потребления. В то время как либеральная экономика обеспечивает как раз повышение уровня жизни. Мобилизационная экономика, как я уже говорил, существует только в условиях военного времени. Даже военная экономика в условиях Советского Союза отличалась от бюрократической экономики СССР в условиях мирного времени. Поэтому о мобилизационной экономике в условиях мирного времени можно говорить только как об исключении. Хотя такие примеры есть: КНДР, Кампучия или, может быть, Республика Гайана. Даже Куба под это понятие не подходит, потому что ее экономика в гораздо большей степени либерализована.
И экономическая теория, и мировая практика давно и однозначно это доказали (ой ли? — авт.). Обсуждать, строго говоря, здесь нечего. Возьмем ту же Индию, которую так любит приводить в пример Сергей Юрьевич. Я не считаю, что там существует мобилизационная экономика. В Индии есть довольно разветвленная система государственного регулирования экономики. Но интересно другое. Посмотрим, как развивалась Индия в течение последних 50 лет, и сравним ее с другим азиатским гигантом – Китаем. В 1950 году, когда обе страны были независимыми, ВВП на душу населения в Индии (я округляю) составлял примерно 520 долларов по паритетам покупательной способности в ценах 1993 года. В Китае – 340 долларов. Таким образом, по душевым показателям Китай отставал от Индии примерно в полтора раза. В 1950 году Китай, похоже, был тогда самой бедной страной мира. Пятьдесят лет спустя ВВП на душу населения в Китае – 3,3 тысячи долларов, в Индии – полторы тысячи долларов. Сегодня Китай более чем вдвое опережает Индию по ВВП на душу населения. Душевой показатель в Китае вырос почти в 10 раз, а в Индии – в 3 раза. Спрашивается, когда произошел такой бурный рост китайской экономики? Ответ: После 1978 года. Еще в 1978 году Индия опережала Китай на 14%. С 1978 года с началом массированной либерализации китайской экономики произошел ее фантастический рост с соответствующим улучшением показателей уровня жизни, средней продолжительности жизни и снижением детской смертности. Еще раз повторю, система государственного регулирования оказалась неконкурентоспособной по сравнению с либеральной экономикой. В. Третьяков: То есть даже если кто и задумает внедрить мобилизационную экономику, то это окажется невозможным? А. Илларионов: Нет, это возможно. При двух условиях. Либо страна ведет войну с равным по силам противником, либо у руководства страны появляется желание превратить Россию в Кампучию. В. Третьяков: Вряд ли у кого-либо возникнет желание уподобиться Кампучии. Е. Ясин: Это как раз ответ на вопрос о демократии. Я не знаю, смогут ли наши коммунисты осуществить переход к мобилизационной экономике, но одно ясно. Это возможно в том случае, если будет создан мощный репрессивный аппарат. В. Третьяков: Сергей Юрьевич к этому особо не призывает. Е. Ясин: Дело не в том, что он не призывает. В этом есть своя логика. Иначе не создать то, что называется полноценной мобилизационной экономикой. Для чего мы мобилизуем ресурсы? Чтобы обеспечить экономический рост. 12% в год, как считается, достаточно, чтобы решить все наши проблемы. Считается, что ресурсы есть, но они демобилизованы, их используют частные лица. Для того чтобы решить эту проблему, нужно создать такой аппарат, который все эти частные интересы подавит.
Леонид Иванович говорил про президента Рузвельта, поддержку американского общества и о том, что Новый курс согласовался с американской демократией. Но Новый курс – это не мобилизационная экономика, это государственное регулирование в стране с глубочайшими традициями рыночной экономики. И именно поэтому эти меры могли оказываться эффективными. Теперь давайте посмотрим, как у нас развиваются события. Ведь мы собираемся возвращаться к мобилизационной экономике, только недавно с ней расставшись. И я, честно говоря, не вижу в России той силы, которая сможет это осуществить. Но кто знает? Россия есть Россия. А. Илларионов: Если позволите, я дополню. Сергей Юрьевич сказал, что требуется увеличить инвестиции в 4 раза. Посмотрим на реальное использование валового внутреннего продукта в России. Сейчас на инвестиции идет около 20% ВВП. Их увеличение в 4 раза при стабильном ВВП означает, что инвестиции должны составить 80% ВВП. Получается, что на две другие основные части ВВП – государственное и личное потребление – остается в сумме 20% ВВП. Но только государственное потребление составляет те же 20% ВВП. Таким образом, про частное потребление можно забыть, что, видимо, означает ликвидацию субъектов частного потребления как класса. А. Жуков: Мне кажется, вывод о том, что мобилизационная экономика никоим образом не может служить инструментом повышения эффективности работы экономики, совершенно очевиден. Мобилизационная экономика, как говорил еще до «круглого стола» Сергей Глазьев, годится для борьбы с организованной преступностью, с олигархами. Здесь я с ним согласен. Но это автоматически должно сопровождаться репрессиями, ликвидацией частной собственности. Все остальное, что говорил здесь и Сергей Юрьевич, и Леонид Иванович, никакого отношения не имеет к мобилизационной экономике в чистом виде. Это методы государственного регулирования. Об этом можно спорить, но это тема отдельной дискуссии. А. Илларионов: Александр Дмитриевич, я с вами не соглашусь относительно того, что мобилизационная экономика годится как один из идеальных инструментов для тотальной войны с организованной преступностью и финансовыми олигархами. Как раз мобилизационная экономика и разветвленная система регулирования обеспечивает самые благоприятные условия для процветания организованной преступности и финансовой олигархии.
А. Жуков: С этим можно поспорить. А. Илларионов: Нет. Спорить мы не будем, потому что хорошо известны… А. Жуков: Сталинские времена. А. Илларионов: Балканская мафия возникла после введения международных санкций против Югославии. Контрабанда топлива и различных товаров в Югославию началась именно с введения международных санкций. А американская мафия появилась благодаря знаменитому «prohibition» — запрету на свободную продажу алкоголя, и с ней Соединенные Штаты до сих пор не могут до конца справиться. Реально государственное регулирование, тем более мобилизационное, создает и укрепляет организованную преступность и финансовую олигархию, потому что власти выделяют круг людей, которые получают монопольный доступ к государственным ресурсам. Александр Починок: А можно опоздавшему сказать пару слов? Просто у меня слишком много начальников, и они все командуют. В. Третьяков: Скоро будет всего один. А. Починок: Нет. Их никогда не будет мало. Недавно у нас случилось ЧП. Мы не выполнили одно постановление правительства. Было очень серьезное разбирательство, после этого нам сказали навести порядок. Я решил выяснить, как же выполнялись постановления предшествующих правительств, каков кпд выполнения постановлений правительства, связанных, так или иначе, с деньгами. Я подозревал, что будет не очень эффективно, но то, что оказалось, меня просто поразило. Практически не было ни одного случая за мелкими исключениями, когда у предприятий, которым решениями правительства давались преференции, повышалась эффективность работы, а соответственно росли и поступления в бюджет. Вне зависимости от того, какой у нас был премьер – Силаев, Черномырдин, Кириенко, Примаков. Первый интересный вывод: концентрация капиталовложений, которую предлагает Сергей Юрьевич, приведет с вероятностью 99,9% к тому, что мы опять сожжем оставшиеся ресурсы непонятно на что. Более того. Подавляющая часть правительственных решений и не предусматривала повышения эффективности и роста ВВП, поскольку имела в виду чисто затратные действия. Это были высокоскоростные магистрали, празднование дней культуры различных народов, тысячелетие Русской Православной ложки. И даже когда деньги вкладывали в строительство, как правило, до сих пор эти проекты не осуществлены. Я немного отвлекусь. Нас все время ругают. Говорят, плохо государственные чиновники управляют пакетами акций, нужно повышать отдачу. Я решил посмотреть, какая для этого существует база. Оказалось, что у государства есть контрольные пакеты многих предприятий. Государство в них представляют самые разные люди: левые, правые, зеленые… Везде итог один и тот же. Практически все эти предприятия убыточные. А где есть прибыль, то самый лучший вариант, когда размер дивидендов раза в 3 меньше, чем вознаграждение совета директоров предприятия.
Третий срез. Налоги и наличие долгов перед бюджетом. Возьмем предприятия, находящиеся в государственной собственности, – все они в первых рядах неплательщиков в бюджет. Есть, конечно, частные предприятия, которые тоже возглавляют этот список. Но это скорее исключения. Чем больше доля участия государства, тем дела на предприятии хуже. Хотя бы из этого можно сделать вывод, что чем больше мы будем увеличивать влияние государства, и вводить любые, даже самые мягкие мобилизационные режимы, тем больше мы будем понижать эффективность экономики. Если во времена Сталина репрессивный аппарат, который сегодня еще нужно создавать в случае перехода к мобилизационной экономике, потреблял не так много, и в принципе хватало того, что зарабатывала страна на его содержание, то теперь элементарные расчеты показывают, что государство вообще не в состоянии будет прокормить собственный репрессивный аппарат. На него не хватит бюджета, если его разворачивать. Более того, потребности у чиновников стали другими. Помните старую притчу, когда во время перехода через Альпы солдаты жалуются Суворову: «Есть нечего. Почему так?» Он выстроил роту, первому дал большой снежок и говорит, передавай дальше. Солдаты передавали, и последнему досталась растаявшая льдиночка. Так и с мобилизационной экономикой. Она все сожрет, и больше ничего не будет. На самом деле вопрос этот небезобидный, потому что мы, к огромному сожалению, по паритетам покупательной способности провалились очень здорово, и сейчас летим и летим. Получается страшная вещь: наш валовой продукт не позволяет нам воспроизводить самих себя. Уже не просто как великую державу, а, можно сказать, как единое государство. Нам немедленно нужно повышать эффективность экономики, просто потому, что иначе Россия распадется. Поэтому я бы в такие игры, как мобилизационная экономика, не играл: ни одного плюса нет, зато стопроцентно гарантированные минусы. С Жуковым я полностью не согласен. Именно мобилизационная экономика породит такую степень коррупции, и такой уровень преступности, который мы еще не знали. Она, правда, будет цивилизованной, но невероятно сильной.
Е. Ясин: Что значит сильной? А. Починок: Она будет играть по жестким правилам. Сейчас, к примеру, еще есть шанс в Москве открыть бензоколонку, открыть одному из тысячи честному. Там же будет стопроцентная тотальная преступность. Без поборов, взяток и расстрелов уже ничего сделать нельзя будет. В. Третьяков: У нас, кстати, господин Митяев сторонник мобилизационной экономики, если я не ошибаюсь. Д. Митяев: Я не могу сказать, что я сторонник мобилизационной экономики. Просто больше года назад я сделал доклад, он назывался «Сценарий перехода к мобилизационной экономике». Его стали почему-то с коммунистами увязывать, хотя я никогда коммунистом не был и сейчас никакого отношения к КПРФ не имею. Я хотел бы повернуть беседу из нормативного русла в прогностическое. Хотим мы этого или нет, но либеральный проект в России провалился и провалится снова, если его и дальше пытаться осуществить. Либеральный проект – это некий продукт на экспорт в третьи страны. К нему, конечно, можно относиться как к теории заговора. Потому что реально рынок капитала не является определяющим в мировой экономике уже примерно 15 – 20 лет. Рыночную экономику можно представить как матрешку. Есть исходные рынки, на основе которых вырастают рынок труда, потом рынок товаров, потом рынок капитала. В итоге это превратилось в пока малоизученный рынок информации. Хотя я частично согласен с оценкой, что после 1985 года у нас появилась экономическая политика, я не согласен с тем, что у нас рыночная экономика. У нас рыночной экономики как бы не было, так и нет. Здесь постоянно говорят про ГУЛАГ, который якобы будет восстановлен с переходом к мобилизационной экономике. Система миниГУЛАГов была воссоздана за годы реформ и существует в виде работы за пайку на новых хозяев, которые зарплату выплачивают лишь время от времени. Какие стратегические ресурсы сегодня может Россия предложить на мировом рынке? Хотя сейчас наблюдается всплеск цен на сырье, глобальная тенденция связана с тем, что происходит переориентация в направлении высоких технологий. Сырье в цене будет постоянно падать, поэтому ставку на него делать не стоит (как оказалось – это совершенно не так – авт.). Кроме того, наша экономическая система устроена так, что постоянно воспроизводит внешний долг. Разрешат ли нам не платить по внешнему долгу? (самое смешное, что разрешили – авт.).
Я считаю, что будет весьма показателен июнь – июль этого года, когда состоится встреча «семерки» и будет обсуждаться проблема реструктуризации долгов России. Но пока это отвергает Германия, которая в основном является и государственным, и банковским кредитором России. Но если решение о реструктуризации будет принято и, соответственно, либеральная модель будет и дальше реализовываться, я думаю, мы увидим результаты к концу этого – началу следующего года. Я считаю, что в интересах России расколоть хваленый монолит Запада. Вместо репрессий и налоговых амнистий для капитала надо лет на 10 – 15 забыть про всякие инвестиции. Ведь капитал идет туда, где ему спокойно и уверенно, и никогда не придет в страну с такими рисками, как в России. Нам необходимо выявить механизм нелегального увода капитала на Запад, ведь тех денег, которые осели в швейцарских банках, наверное, должно хватить на то, чтобы расплатиться по российским внешним долгам. По некоторым оценкам, вывоз капитала из России составляет 200 миллиардов долларов. Мне все-таки ближе либеральный, чем мобилизационный или ГУЛАГовский вариант развития страны. Но либеральный проект с полным открытием финансовых рынков, который был осуществлен в России, не применялся ни в одной стране. А. Илларионов: Вы рассказываете про то, чего не было в этой стране. А. Починок: Если либералам хотя бы в течение года дали возможность поработать… А. Илларионов: Слушать вас интересно, господин Митяев, но это не имеет никакого отношения к нашей стране. В. Третьяков: Это было освещение либерального проекта, а мобилизационный проект все-таки вы обошли вниманием. Д. Митяев: Говорить о мобилизационной экономике надо не как о некоем проекте, а, к сожалению, как о не очень отдаленной реальности. Под этой моделью я понимаю последнюю попытку мобилизовать те ресурсы, которые могут быть востребованы внутри страны и на мировом рынке. Прежде всего, я к этому отношу ресурсы человеческого капитала, образование, здравоохранение, трудовые ресурсы. Поскольку в России, к сожалению, нет финансовой системы, наверное, сами собой возникнут некоторые механизмы госплановского образца. Что в этом случае произойдет с государством, еще неизвестно. Мобилизационная экономика – лишь одна из возможных реальностей, если будет достигнут консенсус между людьми из американского Белого дома, Капитолия и Пентагона о том, что для США будет целесообразен дефолт России. Элементы изоляции нашей страны, которые уже сейчас можно увидеть, возникли не только по вине самой России. Поэтому нельзя всю ответственность за решения 17 августа возлагать на российские власти. Ясно, что все это происходило с ведома и одобрения МВФ и других международных финансовых институтов. Если вы даете кому-то в долг и знаете, что этот кто-то заведомо не может вам вернуть даже проценты, вы должны быть готовы к тому, что вы тоже отвечаете за последствия». Продолжение в следующей главе.