Спектакль и жизнь
Предлагаю Вашему вниманию очень интересную статью от Андреас-Алекс Кальтенберга — «Спектакль столкнулся с Реальностью». «…Много же работы задаст исследователям: психологам, историкам, антропологам, социологам, психиатрам — общество бывшей УССР, когда оно окажется освобожденным от тех чудовищ, что были порождены сном ее разума… Многомиллионная масса людей, удерживаемая в тотальном абсолютном всепроникающем удушливом страхе считанными промилле от этой массы, — разве это не удивительно? Нормализация в двадцать первом веке на территории бывшей Европы жаргона вроде «орки», «свинособаки», «мокши» и «лаптеногие» — разве это не поразительно? Макабрический культ с серным запахом сатанизма, возведенный в биколорную истерию, — разве это не фантасмагорично? Неистовая и дикая ложь, бешено разгоняющаяся в чудовищных объемах в психопатизированных социальных сетях и подкрепляющая исступленную ярость бесноватых и беспамятных изумков на месте когда-то высокоразвитого общества, исполинской индустрии, могучей науки, — разве это не потусторонне? Да как вообще можно в этих условиях верить в возможность возвращения на этой территории к человеческой жизни, да еще и с немалым участием нынешних беснующихся? А ответ ужасно прост, и ответ единственный. Беснующимися эта территория не исчерпывается, и с их окончанием она не закончится. В этом надежда на будущее — и в этом трагедия сегодняшнего. Ведь именно этих «невидимых» сейчас, молчащих, запуганных, травмированных нынешняя операция пытается не задеть или задеть по минимуму возможного. И самое худшее, что этими двумя группами, беснующимися и невидимыми, оставшиеся на территории бывшей УССР двадцать миллионов не исчерпываются. Эта сложносоставная нефть содержит и другие фракции. Одна из них, к сожалению, опосредует, связывает и соединяет вышеуказанные две группы. Она трудно отделима от беснующихся, но еще труднее — от «невидимых». Когда-то Бруно Ясенский в незавершенном романе уловил один очень важный момент в жизни фашистского общества. Этот момент он назвал заговором равнодушных. Однако tempora mutantur, и мы меняемся вместе с ними. И сейчас это уже не равнодушные. Сейчас это бездушные. Поясню. Далеко не так просто отделить агнцев от козлищ, как это кажется. Ведь недаром эту задачу христианство откладывает на последний день, на Страшный суд. Человеку в полной мере эта задача вообще не под силу. Потому что за этой задачей стоит вопрос сущности самого человеческого, и крайне сложно человеку решить ее. Долгое время мышление было роскошью единиц. Два последних века человек массово учился мыслить или как минимум публично симулировать этот акт.
Нет ничего постыдного в публичном акте мышления, но нет ничего более постыдного, чем публичный акт имитации мышления. А ведь именно к этому пришло наше общество по итогам этих двух веков. Во времена Бруно Ясенского немалая часть населения имела образование церковно-приходской школы или цехово-ремесленное. Если брать сугубо по количеству затраченного времени на образование, то три четверти населения даже условно высокоразвитых стран были обречены на эквивалент нынешнего трех-пятиклассного образования. Но пришел ХХ век. Жестокий и страшный, конечно, но и давший нам немало разных шансов. Один из них — это шанс на всеобщее образование и на всеобщую демонстрацию его результатов. Результат был горько зафиксирован в виде короткой шутки «А ведь до изобретения социальных сетей только твоя мама знала, что ты кретин». Массово дорвавшиеся до возможности высказаться и получить взамен поглаживания по своему чувству собственного достоинства образованцы принялись конвейерно симулировать и имитировать оргазм от мышления. «С одной стороны, оно, конечно, но с другой же стороны — не все так однозначно»; «У всех есть свои взгляды», «Мое мнение ничем не уступает твоему», «Ты не сможешь меня переубедить», «Каждый может утверждать что хочет» — знакомые формулы, правда? В жирные времена массовой безопасности, относительных возможностей высказывания и поверхностных однодневочных тем для обсуждения этот арсенал разнообразности кажется безобидным. Более того, именно эти высказывания выглядят как ритуал гарантирования свободы. Ну, в самом деле: если мнения равны, то каждый из нас свободен их высказать. И меняется все, когда на место тем-однодневок и вопросов-пустышек приходит, как мы уже не раз замечали, сама Реальность. Сама История. Сама Логика Вещей. Вот тогда-то Арлекины предыдущего шутовского мира становятся Пеннивайзами. И нет ничего смешного в их компрачикосной улыбке. Вот тогда-то шуты оказываются главными героями шутеров. А миллионы несчастных, оказавшихся слишком близко возле этих шутов, — интерьером, реквизитом и инвентарем для кровавых шутеров. Вот тогда-то их ритуальные заклинания превращаются в откровенно преступные и бесчеловечные камлания над жертвенными алтарями с кровавыми гекатомбами. А между тем их произносят вновь и вновь. Отказываясь от моральной ответственности за происходящее. Отказываясь от собственной судьбы. Отказываясь от собственного имени. На территории бывшей УССР сейчас миллионы заняли именно такую мещански объяснимую, но исторически трусливую позицию. Мышление в таких условиях вообще превращается в акт смелости, гражданской смелости, исторической смелости.
Миллионы спрятались за проклятыми вопросами: «Зачем убивать мирных?», «При чем тут обычные граждане?», «В чем виноват лично я?» Эти вопросы являются, как это ни парадоксально, логичным следствием применения арсенала разнообразности. Ведь если мнения равноценны, то и вина может быть только индивидуальной. Не может быть моей вины в том, что я восемь лет отказывался видеть обстрелы Донбасса и репрессии по отношению к инакомыслящим. Не может быть моей лично вины в том, что я восемь лет старательно переходил на украинский язык, изменяя собственным предкам и истории. Не может быть моей лично вины в том, что я был аполитичным честным гражданином, не знающим ни про лагеря подготовки будущих боевиков, ни про накачку страны оружием, ни про биолаборатории на окраине моего собственного города. Юридически все правильно. Вина может быть лишь индивидуальной. Но юриспруденцией вина не исчерпывается. Впрочем, сейчас не об этом. Важнее другое. Эти «проклятые вопросы» мощно бьют по эмоциям (а о применении «эмоционального ОМП» мы уже говорили), но совершенно ничего не добавляют к пониманию прошлого, настоящего (в обоих смыслах этого слова) и будущего. Эти «проклятые вопросы» имитируют мышление, взывают к единомышленникам (правильнее было бы сказать — единочувственникам), симулируют понимание — и… И поддерживают, воссоздают заново, умножают причины происходящего. Вместо излечения происходит метастазирование. Вместо освобождения — дальнейшее закабаление и порабощение. Вот что страшно. Вот в чем дело-то. Как с вашим сердцем и умом быть чувства мелкого рабом? Ведь кажется, что вокруг столько умных и грамотных людей. Кажется, что Word излечил подавляющее большинство от безграмотности и типичных ошибок. Что Google снабдил подавляющее большинство логикой. Что Wikipedia подарила подавляющему большинству эрудицию. Но современный мир технологий не добавил ни чести их душам, ни ума их мыслям. Они продолжают жить в спектакле. Вышел помахать флажками или поскандировать что-нибудь — поучаствовал в спектакле. Поучаствовал в спектакле — получил ощущение своей важности и причастности в этом мире к чему-то большому. Получил ощущение — почувствовал себя большим и значимым, частью самой истории. В некотором смысле фашизм и есть инструмент, приятный во всех отношениях (для его носителя, конечно). Инструмент для обычного взбесившегося лавочника оказаться в истории. Почувствовать себя значимым. Побывать в Пантеоне. Стать частью чего-то большого, например Нации. Или Расы. Или Цивилизованного Мира. Или Нового Порядка.
И массовая «образованность» здесь оказывается очень полезной. Ведь каждый считает себя умным: у него даже бумажка есть по этому поводу, ну или пластик. Каждый полагает, что его-то уж точно не обманешь. У него вон сколько умных друзей в фейсбуке и инстаграме. И все думают точно так же, как он сам. И все начинают свои записи, постики, сториз со слов «Я лично думаю, что…», «Трудно осознать, что…», «Может, я и неправ, но…», «Есть и такое мнение, что…». Главное — понимать, что все неоднозначно. Ведь не может быть все однозначно, правда? Ну не может же быть однозначного фашизма! Он только в советской пропаганде был! И вообще, фашизм и нацизм — это разные вещи, только необразованные и тупые не знают этого факта. А в современном мире их вообще не может быть. Все мы точно знаем результаты выборов, например, и знаем, что на Украине открытые нацисты едва ли два процента набирают. Что, съел? А между тем «несуществующий нацизм» только умножался. В школы проникали ненацистские книги. На улицах «мирных городов» умножалась ненацистская жестикуляция. Вовсе не похожий на символику Das Reich знак украшал прапоры «Азова» и становился все более рукопожатным. И пределы дозволенного, обсуждаемого и неоднозначного расширялись. Вот уже можно не обращать внимание на арест одного из парламентских лидеров официальной оппозиции. Вот уже можно «не видеть» пыток и казней солдат противоположной стороны (ну ведь они сами сюда пришли! Какая такая Женевская конвенция? А мэнэ за що?). Вот уже можно «не замечать» массовые аресты даже не инакомыслящих, а хотя бы просто мыслящих вроде Александра Скубченко или Дмитрия Марунича. И все это до сих пор еще остается неоднозначным, не правда ли? Не правда ли, меньше болит? А болит и правда меньше. Но если меньше болит, то меньше человеческого остается в человеке. Вот так и умирает человеческая душа. Под присказки «сколько можно быть душным?» и «хватит душнить». Душа человека — это его собственная ответственность за окружающий мир. Это конкретность и определенность высказанного человеком.
Если фашизм — это фашизм, если дважды два — это четыре, если массовые репрессии — это массовые репрессии, то и человек существует. Существует и сам по себе, и в этом мире. Намного проще не существовать в этом мире и не существовать самому по себе. Проще полагаться на механизмы групповой солидарности и конформизма. Не быть «душным». Не ставить неприятных и неудобных вопросов. Стать равнодушным, а вслед за этим и бездушным. Ведь если одобрение моих хороших друзей и знакомых важнее, то рано или поздно потребуется убить собственную душу: проигнорировать убийства, «не заметить» преступлений, «ослепнуть» морально. Быть душным вообще очень трудно. Говорить о трагедиях, когда все смеются. Уточнять понятия и значения, когда все швыряются и жонглируют ими бездумно и безответственно. Думать о будущем, когда все живут сегодняшним днем. Это быть душным в понимании современных бабочек-однодневок. Но это же — и обладать душой, с точки зрения человека. Своей собственной душой. С настоящей ответственностью, а не только по поводу уплаты налогов и складывания мусора в разные контейнеры. С настоящей болью, а не только по поводу угроз твоему и только твоему ребенку или твоему жирному мещанскому заду. С настоящим чувством, а не мелкими сиюминутными, поверхностными страстями и аффектами, порожденными истериками манипуляторов или медиапаранойей. В конце концов, с настоящим мышлением, а не только с клочками наворованного из постов и комментариев в соцсетях. А настоящее мышление — это тоже душно. Это много что значит… Это значит отказаться от лживых формул вроде «мнения равноценны». Нет, и не могут быть равноценными мнения хирурга с тридцатилетним опытом и полного дилетанта у него под ножом. Потому что за мнением хирурга стоит кое-что поважнее мнения — это сама Истина. Истина той самой Реальности, которой так боятся лицемерные апологеты мнения. Реальности, от хтонического ужаса встречи с которой они визжат уже больше месяца. Реальности, которая прорезается сквозь ханжеские и брехливые словеса кулис и кулисы словес. Это значит называть утку уткой, а фашизм — фашизмом. Не криводушничая и не завираясь в потоках бессмысленных ярлыков вроде «патриотизм», «национализм», «праворадикализм». Это давать определения и применять их единообразно. Чтобы не получалось, что «мы объявляем дефолтом / геноцидом / военными преступлениями / фашизмом / соблюдением контрактов что угодно, что нам не нравится».
Сам факт, что украинский нацизм и западный либерализм смыкаются в этом пункте, крайне симптоматичен. Точно так же, как обыватели бывшей УССР, не видевшие ничего геноцидного в запрете русскоязычным детям учиться на их родном языке (хотя это входит в официальное определение в Конвенции о геноциде от 1950 года), так же пропитанные либеральной логикой «бесконечности интерпретаций» и «равенства мнений» обыватели Запада не считают ненормальным, что во вторник одна из компаний Запада запрещает экспорт своей продукции в Россию, а в среду она же требует разрешить импорт российского сырья для этой продукции. Противопоставить эти факты — это признак смелости мышления и мышления смелости. Это значит, в конце концов, быть последовательным и добросовестным в назывании того, что ты видишь. А не применять слова, понятия, законы, правила как кистень. Куда проще двигаться в противоположную сторону. Плыть по течению. Как плывет бездушное бревно, равнодушное к любому воздействию. Пока это бревно не окажется одушевлено человеком, который выдолбит из него каноэ и сядет в это каноэ, этому бревну будет все равно куда плыть. По течению — это соглашаясь на любое использование слов. Ну раз все называют миллионы людей тараканами, колорадами, Schweinehunden или свинособаками — значит за этим использованием есть своя сермяжная правда жизни, nicht wahr? По течению — это отказываясь от осуждения действительно преступного, если это не осуждают все. «…Приказываю считать Мюнхгаузеном… Как это мы сразу не догадались?!» — пророчествовал нам всем Григорий Горин. И как это казалось смешно в «тоталитарном советском обществе». Как это казалось эзопово и иносказательно! А ведь сейчас куда больше тех, кому стоило бы услышать в свой адрес: «Фео! Вы честный юноша. Вы искренне любите и искренне ненавидите, но не делайте этого слишком часто!» Несложно вписываться в полки глупцов, которые без малейших усилий под фанфары западных кривляк и на деньги «грантов на развитие демократии и транспарентности в медиа» осуждают «кровавые расправы на оккупированных территориях» или «химические атаки на свободолюбивые народы». Сложнее — произнести храбрую речь в притихшем зале Саламанкского университета в присутствии вооруженного фашиста генерала Мильян-Астрая или тихие слова «Я не знаю правду. Но я смотрю. Я слушаю» над гробом даже под угрозой лишиться премии имени Генриха Гейне. По течению — это «креативно обшучивая» страхи и боли другого человека, его опасения и обвинения, его аргументы и предъявленные им факты, если все это не укладывается в общее мнение, разрешенное разнообразие, аккредитованный вариант мультикультурализма и толерантности. Это включать сочувствие лишь по отмашке. «Мы не поддерживаем наших туристов в Конго!».
По течению ― это сидеть в какой-нибудь Польше или Германии, Израиле или Латвии и распространять ненависть, фейки, совершенно очевидные в своей лживости «аудиозаписи», расчеловечивающие карикатуры и многолетней давности отфотошопленные снимки. По течению — это трусливо и лживо. Потому что честность страшна. Намного проще испытать честный страх перед всеобъемлющим и, кажется, несвергаемым спектаклем — и отступить. Проще поменять свои высказывания, мнения, чувства по поводу происходящего вокруг себя, чем изменить происходящее. Спектакль вокруг — это страшная бездна, всматриваясь в которую почти любой теряет самообладание, ввергается в головокружение и падает в нее. Спектакль в фашизированном обществе — это бесконечный danse macabre, малахольное торжество ненависти, бредовая бесшабашность ада на земле. Ада, в который вморожена каждая когда-то живая душа. Абсолютный ноль. Все эти живые души превращены в отпечаток в кальците последнего круга в аду, и страшно показать даже сотую долю градуса тепла. Тепла, отличающего человека от кальцита, живую душу — от марионетки бесконечного спектакля. Потому что это тепло — сигнал для служителей ада: сюда нужно направить побольше мрака и холода! И такая картина в публичном пространстве, практически неизбежная в тоталитарности фашизированного общества, полностью вымораживает и обездвиживает любую душу — и ее прекрасные порывы тоже. Вот почему то там, то сям в таких условиях «прорывает» оппонентов и критиков фашистского режима. Люди, оставшиеся людьми, не выдерживают. Их живое пламя сжигает их изнутри, не имея терпения, сил, возможности дождаться возвращения Жизни. Всем же остальным просто страшно быть честными. Проще испытывать честный страх. Впрочем, честный страх — это уже определенный момент пробуждения человеческого в человеке. Ниже него находится страх бояться. В фашизированном обществе даже честный страх — это запрещенное чувство. Нельзя дать понять, что произнесенное (или умолчанное) тобой порождено страхом. Ты должен забывать об этом страхе — и забывать о самом факте своего забывания. Вот почему всем остальным просто страшно быть честными. И страшно испытывать честный страх. Князь Тишины приказал радоваться – значит, нужно радоваться. Князь Тишины приказал скорбеть по поводу Бучи или Краматорска – значит, скорбь должна быть бесконечной и пылающей. Князь Тишины приказал забыть о Краматорске из-за неудобных номеров на остатках ракеты – значит, само упоминание этого города становится предательством. Но в 2022 году пол оказался бетонным. Спектакль столкнулся с Реальностью. Впрочем, он сталкивался с Реальностью и раньше. Вспомните, как украинские политики давно уже бесились и нарекали, что меньше всего верили в войну Украины и России в 2014–2021 годах именно жители Донбасса, а более всего — жители наиболее отдаленного западного региона страны.
Как они, не имея возможности в рамках Спектакля это хоть как-то объяснить, объявляли жителей Донбасса неполноценными, обуянными пропагандистским умоисступлением, «недоукраинцами» и так далее. Вот и сейчас складывается парадоксальное распределение ненависти. Самую плотную рафинированную экстрагированную первосортную ненависть демонстрируют те из жителей бывшей УССР, кто все еще остался в Спектакле. И кто с Реальностью столкнулся только в виде задранных до небес цен на съемное жилье в «украинском Пьемонте» или в виде ксенофобии жителей «благословенной Европы». Ну и, конечно же, в виде сотен перепостов в день в фейсбук-сообществах, телеграм-каналах, инстаграм-аккаунтах. Перепостов, где очень мало документальных кадров, где почти нету «голоса очевидцев», зато очень много красивой графики, дизайново сделанных «расшифровок сообщений» и прочего легко имитируемого шлака. То есть — в виде Спектакля. А вот встреча с Реальностью очень многих — нет, не всех, к сожалению, далеко не всех! но очень многих — выдергивает из Спектакля. И те, кто встретился с реальностью, как свидетельствуют видеозаписи коротеньких интервью на развалинах Мариуполя и на улицах Попасной, на площади Донецка или во дворах Херсона, так вот, встретившиеся с Реальностью не боятся называть фашизм фашизмом, освобождение освобождением, преступления преступлением, мирную жизнь мирной жизнью. И это происходит всегда очень пафосно. Упрекать людей, что они при встрече с Реальностью (а уж тем более при ее описании, как вот мы, например) становятся пафосными, то есть страстными, очень странно и глупо. Скорее нужно удивляться, как в нынешних условиях люди остаются эмоционально ленивыми, апатичными. Потому что невозможно видеть все это — и оставаться равнодушным и бездушным. Потому что это очень тяжелое болезненное страшное лекарство. Но такое лекарство от страха перед Спектаклем, лекарство от ненависти к Реальности, видимо, было в чем-то, как это ни цинично, неизбежным. Тридцать лет к этому шло. Тридцать лет запоя, в котором проматывалось наследие предков, надругивались могилы, спиливались кресты, гасились Вечные огни. И теперь Реальность заводов, кладбищ, церквей, нефти, земли, хлеба, Реальность войны и мира, Реальность любви и ненависти, Реальность фашизма и антифашизма напоминает о себе. Она наносит ответный удар. Это тот самый гамзатовский выстрел из пушки. Это то самое похмелье, о котором мы уже ранее писали. Но это лекарство. И другого нет. Не из-за особой изощренной злобы лекаря, а по законам природы. Такое тяжелое кровавое излечение не получится осуществить в белом пальто. Оно замажется. Но забрызганный кровью халат хирурга и замазанная кровью коричневая рубашка все-таки отличаются. Отличаются в самой своей сущности. Вот о чем нужно помнить всем, любящим красиво взвыть про «мир во всем мире». Реальность сама определяет, что ценно. Логика Вещей сама призовет мир, когда закончится излечение. Как ни трудно нам быть честными в таком тяжелом диагнозе и прогнозе» (Андреас-Алекс Кальтенберг, источник: https://ss69100.livejournal.com/6026047.html).
По мнению автора этого сайта, Андреас-Алекс Кальтенберг очень верно противопоставил СПЕКТАКЛЬ и РЕАЛЬНОСТЬ. Но он не ответил на главный вопрос – в чем разница между спектаклем и реальностью? Давайте, сделаем это за него. По сути, отличий не так и много – всего два. Первое, в спектакле – все понарошку, а в реальности – по-настоящему. И второе, в спектакле – только один режиссер, а в реальности – их много (в идеале – наше Мироздание и все живущие в нем люди). И не «реальность определяет, что ценно» (эта субстанция лишена сознания), а Мироздание и живущие в нем люди. И нам с Вами надо честно признать, что если спектакль поставлен хорошим режиссером, и если в нем играют талантливые актеры, то он «берет за Душу» зрителей ничуть не меньше, чем настоящая жизнь. Ведь и в том, и в другом случае, человек живет в своей собственной «виртуальной реальности». В спектакле эту «виртуальную реальность» зрителям навязывает режиссер, а в настоящей жизни – сами зрители. Другими словами, можно сказать, что главное отличие СПЕКТАКЛЯ (о котором мы с Вами говорим) от РЕАЛЬНОСТИ заключается в ТОТАЛИТАРИЗМЕ. А что такое тоталитаризм? Согласно Википедии, тоталитаризм (от лат. totalis «весь, целый, полный» — totalitas «цельность, полнота») – это форма отношения общества и власти, при которой политическая власть стремится к полному (тотальному) контролю людей и общества, ставя задачу полностью контролировать все аспекты человеческой жизни. При использовании в настоящее время выражения «тоталитаризм», как правило, подразумевается, что режимы Адольфа Гитлера в Германии, Иосифа Сталина в СССР и Бенито Муссолини в Италии были тоталитарными. Различные авторы относят к тоталитарным режимы Франко в Испании, Салазара в Португалии, Мао Цзэдуна в КНР, «красных кхмеров» в Кампучии, Хомейни в Иране, талибов в Афганистане, Ахмета Зогу и Энвера Ходжи в Республике и Королевстве Албания, Кимов в Северной Корее, Саддама Хусейна в Ираке, Хо Ши Мина во Вьетнаме, Александра Григорьевича Лукашенко в Белоруссии, Владимира Владимировича Путина в России и другие. Иногда термин используется для характеристики отдельных аспектов политики (например, милитаризма США при президенте Буше). Вместе с тем, подобное применение понятия «тоталитаризм» вызывает справедливую критику. Критики выражают несогласие с приравниванием политических систем сталинизма и фашизма, произвольным употреблением термина политиками, противопоставлением обвиняемых в тоталитаризме режимов и демократии. Автор же этого сайта и вовсе считает современную политическую власть на Западе намного тоталитарней режима Путина в современной России (хотя представители самой Западной властной элиты считают себя «демократами»). Короче говоря, без внятного и четкого определения «тоталитаризма» нам с Вами никак не обойтись. Вот, давайте, этим и займемся. И если вернуться к понятию «спектакля», то получается примерно так:
Тоталитаризм – это «виртуальная реальность», в которой живет то или иное человеческое общество, под руководством одного субъекта власти, неважно, является ли этот субъект конкретным человеком или какой-то партией, например, КПСС. Короче говоря, тоталитаризм – эта жесткое управление большинства меньшинством. Вот и получается, что любая иерархично построенная власть, рано или поздно, но обязательно превращается в тоталитарную власть. И если мы не хотим жить в условиях тоталитаризма, то мы просто обязаны противопоставить любой центральной власти (строго иерархичной – по определению) какое-то общественное самоуправление. Именно это и пытались сделать люди во все времена, создавая общественные организации по примеру парламентских. Увы, все подобные мероприятия так ни разу и не увенчалось успехом до настоящего времени. И главной причиной всех этих неудач является ПРЯМАЯ ПОДЧИНЕННОСТЬ (когда каждая вышестоящая общественная организация управляет работой всех нижестоящих организаций). И исправить такое положение дел можно только одним способом – введя ОБРАТНУЮ ПОДЧИНЕННОСТЬ (когда любая вышестоящая общественная организация подчиняется требованиям большинства нижестоящих организаций). В своей работе «Тоталитарная диктатура и автократия» (1956 г.), Карл Фридрих и его бывший аспирант Збигнев Бжезинский, на основе «эмпирического» сравнения сталинского СССР, нацистской Германии и фашистской Италии, сформулировали ряд определяющих признаков тоталитарного общества. Исходный перечень состоял из шести признаков, но во втором издании книги авторы добавили еще два, а впоследствии другие исследователи также вносили уточнения. Итак, перечислим все эти признаки. — Наличие одной всеобъемлющей идеологии, на которой построена политическая система общества. — Наличие единственной партии, — как правило, руководимой диктатором, — которая сливается с государственным аппаратом и тайной полицией. — Крайне высокая роль государственного аппарата; проникновение государства практически во все сферы жизни общества. — Отсутствие плюрализма в средствах массовой информации. — Жесткая идеологическая цензура всех легальных каналов поступления информации, а также программ среднего и высшего образования. Уголовное наказание за распространение независимой информации. — Большая роль государственной пропаганды; манипуляция массовым сознанием. Отрицание традиций (в том числе — традиционной морали) и полное подчинение выбора средств поставленным целям (построить «новое общество»). — Массовые репрессии и террор со стороны силовых структур. — Уничтожение индивидуальных гражданских прав и свобод. — Централизованное планирование экономики. — Почти всеобъемлющий контроль правящей партии над вооруженными силами. — Приверженность экспансионизму. — Административный контроль над отправлением правосудия. — Стремление стереть все границы между государством, гражданским обществом и личностью.
Если сравнить все вышеперечисленные четырнадцать признаков тоталитаризма со стилем управления в современных странах Запада, то можно заметить, что все они, без исключения, наблюдаются сегодня на Западе, причем, повсеместно. Откуда автор делает вывод о тоталитарной сущности Западного «цивилизованного мира». Ну а в современной России отсутствует главный из этих признаков – «государственной идеологии» (она запрещена Конституцией, и, по мнению автора, совершенно напрасно). Дело в том, что приведенный перечень не означает, что всякий режим, которому присуща хотя бы одна из указанных черт, следует относить к тоталитарным режимам. Аналогично, отсутствие какого-то одного признака не является основанием для классификации режима как не тоталитарного. Однако первые два признака, — по мнению исследователей тоталитарной модели, — являются ее наиболее яркими характеристиками. Тем не менее, себя Запад считает демократическим, а Россию – тоталитарной. Хотя все современные государства мира являются тоталитарными, по определению, ведь режиссер-то везде один и тот же – ДЕНЬГИ. И государствам никогда не удастся справиться с таким тоталитаризмом, его можно лишь смягчить, введя общественное самоуправление с обратной подчиненностью. При этом сам наш мир никак не изменится, он, как был спектаклем, так им и останется. Как очень верно подметил в свое время Шекспир: «Весь мир – театр, а люди в нем – актеры». Переведя эти слова на современный язык, — каждый человек живет в своем собственном «виртуальном мире», и каждое сообщество людей – в своем «виртуальном мире». Так уж устроена человеческая психика, и исправить ее никому не под силу. К слову сказать, тоталитарная модель была долгое время предметом изучения со стороны историков и политологов, и при этом она оказала влияние на другие современные ей концепции. В частности, в своем труде «Открытое общество и его враги» (1945 г.) Карл Поппер противопоставлял тоталитаризм и либеральную демократию. Он исходил из того, что процесс накопления знаний непредсказуем, и теории идеального государственного управления (которая, по его мнению, лежит в фундаменте тоталитаризма) принципиально не существует. Следовательно, политическая система должна быть достаточно гибкой, чтобы правительство могло «плавно» менять свою политику и чтобы политическая элита могла быть отстранена от власти без кровопролития. Такой системой Поппер полагал «открытое общество» — общество, открытое для множества точек зрения и субкультур. Увы, как мы видим сегодня, Поппер ошибся в своих прогнозах. И единственный способ, хотя бы слегка смягчить нынешний МИРОВОЙ ТОТАЛИТАРИЗМ, — это тот, который предложил автор этого сайта.