Почему советский народ так сильно любил Сталина?
Читая современную литературу о Сталине, можно найти ответ на любой вопрос, касающейся его жизни, КРОМЕ ЭТОГО. А между тем, этот вопрос является одним из самых главных для любого властителя нашего мира, тем паче, что он включает в себя еще один потаенный вопрос: «Почему отдельные представители советского народа так люто ненавидели Сталина, и кого представляли эти «представители»?» И ответ на него, по мнению автора, прячется в мыслях Сталина о классовой борьбе. 9 июля 1928 года И.В. Сталин произнес речь «Об индустриализации и хлебной проблеме», в которой впервые озвучил тезис о том, что классовая борьба при социализме будет неуклонно обостряться. Виной тому — остатки у населения сознания отживающих свой век социальных слоев и попытки реакционных элементов реставрировать капиталистические порядки. Из дня сегодняшнего прекрасно видно, насколько Сталин был прав в тот момент. Давайте и мы познакомимся с отдельными цитатами из речи Сталина на этом пленуме: «Прежде всего, общий вопрос о главных источниках развития нашей индустрии, о путях обеспечения нынешнего темпа индустриализации. Этот вопрос задели, может быть, сами того не сознавая, Осинский и вслед за ним Сокольников. Вопрос этот является вопросом первостепенной важности. Я думаю, что главных источников, питающих нашу индустрию, имеется у нас два: во-первых, рабочий класс и, во-вторых, — крестьянство. В капиталистических странах индустриализация обычно происходила, главным образом, за счет ограбления чужих стран, за счет ограбления колоний или побежденных стран, или же за счет серьезных более или менее кабальных займов извне. Наша страна тем, между прочим, и отличается от капиталистических стран, что она не может, не должна заниматься грабежом колоний и вообще ограблением чужих стран. Стало быть, этот путь для нас закрыт. Но наша страна не имеет также и не хочет иметь кабальных займов извне. Следовательно, закрыт для нас и этот путь. Что же остается в таком случае? Остается одно: развивать промышленность, индустриализировать страну за счет внутреннего накопления. Но где главные источники этого накопления? Их, этих источников, как я уже говорил, два: во-первых, рабочий класс, создающий ценности и двигающий вперед промышленность; во-вторых — крестьянство. С крестьянством у нас обстоит дело в данном случае таким образом: оно платит государству не только обычные налоги, прямые и косвенные, но оно еще переплачивает на сравнительно высоких ценах на товары промышленности — это, во-первых, и более или менее недополучает на ценах на сельскохозяйственные продукты — это, во-вторых. Это есть добавочный налог на крестьянство в интересах подъема индустрии, обслуживающей всю страну, в том числе крестьянство.
Это есть нечто вроде «дани», нечто вроде сверхналога, который мы вынуждены брать временно для того, чтобы сохранить и развить дальше нынешний темп развития индустрии, обеспечить индустрию для всей страны, поднять дальше благосостояние деревни и потом уничтожить вовсе этот добавочный налог, эти «ножницы» между городом и деревней. Дело это, что и говорить, неприятное. Но мы не были бы большевиками, если бы замазывали этот факт и закрывали глаза на то, что без этого добавочного налога на крестьянство, к сожалению, наша промышленность и наша страна пока что обойтись не могут. Почему я об этом говорю? Потому, что некоторые товарищи не понимают, видимо, этой бесспорной вещи. Они построили свои речи на том, что крестьянство переплачивает на товарах, что абсолютно верно, и что крестьянству не доплачивают на ценах на сельскохозяйственные продукты, что также верно. Чего же требуют они? Они требуют того, чтобы были введены восстановительные цены на хлеб, чтобы эти «ножницы», эти недоплаты и переплаты были бы уничтожены теперь же. Но что значит уничтожение «ножниц», скажем, в этом году или в будущем году? Это значит затормозить индустриализацию страны, в том числе и индустриализацию сельского хозяйства, подорвать нашу еще неокрепшую молодую промышленность и ударить, таким образом, по всему народному хозяйству. Можем ли мы пойти на это? Ясно, что не можем. В чем же должна состоять, в таком случае, наша политика? Она должна состоять в том, чтобы постепенно ослаблять эти «ножницы», сближать их из года в год, снижая цены на промышленные товары, и подымая технику земледелия, что не может не повести к удешевлению производства хлеба, с тем, чтобы потом, через ряд лет, уничтожить вовсе этот добавочный налог на крестьянство. Так обстоит дело с вопросом об основных источниках развития индустриализации нашей страны в данный момент. Второй вопрос касается проблемы смычки с середняком, проблемы о целях и средствах этой смычки. У некоторых товарищей выходит так, что смычка между городом и деревней, между рабочим классом и основными массами крестьянства проходит исключительно по линии текстиля, по линии удовлетворения личного потребления крестьянства. Верно ли это? Это совершенно неверно, товарищи. Конечно, удовлетворение личных потребностей крестьянства по линии текстиля имеет громадное значение. Мы с этого и начали строить смычку с крестьянством в новых условиях. Но говорить на этом основании, что смычка по линии текстиля исчерпывает все дело, что смычка по линии личных потребностей крестьянства является исчерпывающей или главной основой хозяйственного союза рабочего класса и крестьянства, — значит впадать в серьезнейшую ошибку. На самом деле смычка между городом и деревней проходит не только по линии удовлетворения личных потребностей крестьянства, не только по линии текстиля, но и по линии удовлетворения хозяйственных потребностей крестьянства, как производителя сельскохозяйственных продуктов.
Мы даем крестьянству не только ситец. Мы даем ему еще машины всякого рода, семена, плуги, удобрения и т. д., имеющие серьезнейшее значение в деле поднятия и социалистического преобразования крестьянского хозяйства. Смычка имеет, таким образом, своей основой не только текстиль, но и металл. Без этого смычка с крестьянством была бы непрочной. Ошибочно было бы думать, что цель смычки состоит в сохранении классов, в частности, в сохранении класса крестьян. Это неверно, товарищи. Цель смычки состоит вовсе не в этом. Цель смычки состоит в том, чтобы сблизить крестьянство с рабочим классом, как с руководителем всего нашего развития, укрепить союз крестьянства с рабочим классом, как с руководящей силой этого союза, переделать постепенно крестьянство, его психологию, его производство в духе коллективизма и подготовить, таким образом, условия для уничтожения классов. Цель смычки состоит не в сохранении классов, а в их уничтожении. Третий вопрос касается вопроса о новой экономической политике (НЭП) и о классовой борьбе в условиях нэпа. Необходимо, прежде всего, установить, что основы нэпа были даны нашей партией не после военного коммунизма, как утверждают иногда некоторые товарищи, а до него, еще в начале 1918 года, когда мы получили возможность начать строить новую, социалистическую экономику. Я мог бы сослаться на известную брошюру Ильича об «Очередных задачах Советской власти», изданную в начале 1918 года, где изложены основы нэпа. Вводя по окончании интервенции нэп, партия квалифицировала ее как новую экономическую политику потому, что она, эта самая политика, была прервана интервенцией и мы получили возможность проводить ее только лишь после интервенции, после военного коммунизма, в сравнении с которым нэп была, действительно, новой экономической политикой. В подтверждение этого, я считаю нужным сослаться на известную резолюцию, принятую на IX съезде Советов, где черным по белому сказано, что основы новой экономической политики были изложены еще до военного коммунизма. В этой резолюции «О предварительных итогах новой экономической политики» сказано следующее: «Так называемая новая экономическая политика, основные начала которой были точно определены еще во время первой передышки, весною 1918 г., основывается на строгом учете экономических сил Советской России. Осуществление этой политики, прерванное комбинированным нападением на рабоче-крестьянское государство контрреволюционных сил русских помещиков и буржуазии и европейского империализма, стадо возможно лишь после военной ликвидации попыток контрреволюции, к началу 1921 г». А что из этого следует? Из этого следует, прежде всего, то, что нельзя рассматривать НЭП, как только лишь отступление.
Оппозиция в лице Троцкого думает, что ежели введена НЭП, то нам остается лишь одно — отступать шаг за шагом, как мы отступали в начале нэпа, «расширяя» НЭП и сдавая позиции. На этом неправильном понимании нэпа и базируется утверждение Троцкого о том, что партия «расширила» будто бы НЭП и отступила от позиции Ленина, допустив в деревне аренду земли и наемный труд. По этой же линии, по линии вопроса о нэпе и классовой борьбе в условиях нэпа, я хотел бы отметить еще один факт. Я имею в виду заявление одного из товарищей о том, что классовая борьба в условиях нэпа в связи с хлебозаготовками имеет будто бы лишь третьестепенное значение, что она, эта самая классовая борьба, не имеет и не может иметь будто бы сколько-нибудь серьезного значения в деле наших затруднений по хлебозаготовкам. Я должен сказать, товарищи, что не могу никак согласиться с этим заявлением. Я думаю, что у нас нет, и не может быть в условиях диктатуры пролетариата ни одного сколько-нибудь серьезного политического или экономического факта, который бы не отражал наличие классовой борьбы в городе или в деревне. Разве НЭП отменяет диктатуру пролетариата? Конечно, нет! Наоборот, НЭП есть своеобразное выражение и орудие диктатуры пролетариата. А разве диктатура пролетариата не есть продолжение классовой борьбы? Как можно после этого говорить, что классовая борьба играет третьестепенную роль в таких важных политических и хозяйственных фактах, как выступление кулачества против советской политики во время хлебозаготовок, контрмеры и наступательные действия Советской власти против кулаков и спекулянтов в связи с хлебозаготовками? Конечно, нашу политику никак нельзя считать политикой разжигания классовой борьбы. Почему? Потому, что разжигание классовой борьбы ведет к гражданской войне. Потому, что, коль скоро мы стоим у власти, коль скоро мы упрочили эту власть и командные высоты сосредоточены в руках рабочего класса, мы не заинтересованы в том, чтобы классовая борьба принимала формы гражданской войны. Но это вовсе не значит, что тем самым отменена классовая борьба или что она, эта самая классовая борьба, не будет обостряться. Это тем более не значит, что классовая борьба не является будто бы решающей силой нашего продвижения вперед. Нет, не значит. Мы говорим часто, что развиваем социалистические формы хозяйства в области торговли. А что это значит? Это значит, что мы тем самым вытесняем из торговли тысячи и тысячи мелких и средних торговцев. Можно ли думать, что эти вытесненные из сферы оборота торговцы будут сидеть молча, не пытаясь сорганизовать сопротивление? Ясно, что нельзя.
Мы говорим часто, что развиваем социалистические формы хозяйства в области промышленности. А что это значит? Это значит, что мы вытесняем и разоряем, может быть, сами того не замечая, своим продвижением вперед к социализму тысячи и тысячи мелких и средних капиталистов-промышленников. Можно ли думать, что эти разоренные люди будут сидеть молча, не пытаясь сорганизовать сопротивление? Конечно, нельзя. Мы говорим часто, что необходимо ограничить эксплуататорские поползновения кулачества в деревне, что надо наложить на кулачество высокие налоги, что надо ограничить право аренды, не допускать права выборов кулаков в Советы и т. д., и т. п. А что это значит? Это значит, что мы давим и тесним постепенно капиталистические элементы деревни, доводя их иногда до разорения. Можно ли предположить, что кулаки будут нам благодарны за это, и что они не попытаются сорганизовать часть бедноты или середняков против политики Советской власти? Конечно, нельзя. Не ясно ли, что все наше продвижение вперед, каждый наш сколько-нибудь серьезный успех в области социалистического строительства является выражением и результатом классовой борьбы в нашей стране? Не бывало и не будет того, чтобы отживающие классы сдавали добровольно свои позиции, не пытаясь сорганизовать сопротивление. Не бывало и не будет того, чтобы продвижение рабочего класса к социализму при классовом обществе могло обойтись без борьбы и треволнений. Наоборот, продвижение к социализму не может не вести к сопротивлению эксплуататорских элементов этому продвижению, а сопротивление эксплуататоров не может не вести к неизбежному обострению классовой борьбы. Четвертый вопрос касается проблемы чрезвычайных мер в отношении кулаков и спекулянтов. Нельзя рассматривать чрезвычайные меры, как нечто абсолютное и раз навсегда данное. Чрезвычайные меры необходимы и целесообразны при известных, чрезвычайных, условиях, когда нет у нас в наличии других мер при маневрировании. Чрезвычайные меры не нужны и вредны при других условиях, когда мы имеем в наличии другие, гибкие меры для маневрирования на рынке. Не правы те, которые думают, что чрезвычайные меры всегда необходимы и целесообразны. Было ли ошибкой применение чрезвычайных мер в условиях хлебозаготовительного кризиса? Теперь все признают, что не было ошибкой, что, наоборот, чрезвычайные меры спасли страну от общехозяйственного кризиса. Что заставило нас применить эти меры? Дефицит в 128 млн. пудов хлеба к январю этого года, который мы должны были восполнить до распутицы и создать вместе с тем нормальный темп хлебозаготовок. Ясно, что чрезвычайные меры нужно рассматривать диалектически, ибо все зависит от условий времени и места. Так обстоит дело, товарищи, с вопросами общего характера, всплывшими во время прений.
Позвольте теперь перейти к вопросу о зерновой проблеме и об основах наших трудностей на хлебном фронте. Есть ли у нас вообще зерновая проблема, как актуальный вопрос? Безусловно, есть. Только слепые могут сомневаться, что зерновая проблема бьет теперь во все поры советской общественности. Мы не можем жить, как цыгане, без хлебных резервов, без известных резервов на случай неурожая, без резервов для маневрирования на рынке, без резервов на случай войны, наконец, без некоторых резервов для экспорта. Даже мелкий крестьянин при всей скудости его хозяйства не обходится без резервов, без некоторых запасов. Разве не ясно, что великое государство, занимающее шестую часть суши, не может обойтись без хлебных резервов для внутренних и внешних надобностей? Во-первых, мы не гарантированы от военного нападения. Думаете ли вы, что можно оборонять страну, не имея никаких резервов хлеба для армии? Выступавшие товарищи были совершенно правы, когда они говорили, что нынешний крестьянин уже не тот, каким он был лет шесть назад, когда он боялся потерять землю в пользу помещика. Помещика крестьянин уже забывает. Теперь он требует новых, более хороших условий жизни. Можем ли мы в случае нападения врагов вести войну и с внешним врагом на фронте, и с мужиком в тылу ради экстренного получения хлеба для армии? Нет, не можем и не должны. Чтобы оборонять страну, мы должны иметь известные запасы для снабжения армии, хотя бы на первые шесть месяцев. Для чего необходимы эти шесть месяцев передышки? Для того, чтобы дать крестьянину очухаться, освоиться с опасностью войны, разобраться в событиях и подтянуться ради общего дела обороны страны. Если мы будем довольствоваться тем, чтобы выйти «так на так», у нас не будет никогда никаких резервов на случай войны. Во-вторых, мы не гарантированы от осложнений на хлебном рынке. Нам, безусловно, необходим известный резерв для интервенции в дела хлебного рынка, для проведения нашей политики цен. Ибо мы не можем и не должны каждый раз прибегать к чрезвычайным мерам. Но у нас не будет никогда таких резервов, если мы будем ходить каждый раз по краю оврага, довольствуясь тем, что имеем возможность кончить заготовительный год «так на так». В-третьих, мы не гарантированы от неурожая. Нам абсолютно необходим известный резерв хлеба для того, чтобы обеспечить в случае неурожая голодный районы, хотя бы в известной мере, хотя бы на известный срок. Но мы не будем иметь такого резерва, если мы не увеличим производство товарного хлеба и не откажемся круто и решительно от старой привычки жита без запасов. Наконец, нам абсолютно необходим резерв для экспорта хлеба. Нам нужно ввозить оборудование для индустрии. Нам нужно ввозить сельскохозяйственные машины, тракторы, запасные части к ним. Но сделать это нет возможности без вывоза хлеба, без того, чтобы накопить известные валютные резервы за счет экспорта хлеба.
В довоенное время вывозили от 500 до 600 млн. пудов хлеба ежегодно. Вывозили так много потому, что сами недоедали. Это верно. Но надо понять, что все же в довоенное время товарного хлеба было у нас вдвое больше, чем теперь. И именно потому, что мы имеем теперь товарного хлеба вдвое меньше, — именно поэтому хлеб выпадает теперь из экспорта. А что значит выпадение хлеба из экспорта? Это значит потеря того источника, при помощи которого ввозились у нас и должны ввозиться оборудование для промышленности, тракторы и машины для сельского хозяйства. Вот до чего не обеспечено и не устойчиво состояние наших хлебных резервов. Но в связи с хлебными затруднениями у нас возникли также затруднения политического характера. Об этом нельзя ни в коем случае забывать, товарищи. Я имею в виду то недовольство среди известной части крестьянства, среди известной части бедноты, так же как и середняков, которое имело место у нас, и которое создало известную угрозу смычке. Конечно, было бы совершенно неправильно сказать, что у нас есть уже размычка, как говорит об этом в своей записке Фрумкин. Это неверно, товарищи. Размычка — дело серьезное. Размычка — это начало гражданской войны, если не сама гражданская война. Не надо пугать себя «страшными» словами. Не надо предаваться панике. Это недостойно большевиков. Размычка — это значит разрыв крестьянства с Советской властью. Но если крестьянин действительно порвал с Советской властью, являющейся основным заготовителем крестьянского хлеба, он уж не будет расширять вам посевов. А между тем мы видим, что в этом году яровой клин расширился во всех без исключения хлебных районах. Какая же это размычка? Разве можно назвать такое состояние «бесперспективностью» крестьянского хозяйства, как говорит об этом, например, Фрумкин? Какая же это «бесперспективность»? Основа наших хлебных затруднений состоит в растущей распыленности и раздробленности сельского хозяйства. Это факт, что сельское хозяйство мельчает, особенно зерновое хозяйство, становясь все менее рентабельным и малотоварным. Ежели мы имели до революции около 15 – 16 миллионов крестьянских хозяйств, то теперь мы имеем их до 24 – 25 миллионов, причем процесс дробления имеет тенденцию к дальнейшему усилению. Верно, что мы имеем теперь посевы, немногим уступающие размерам посевов в довоенное время, а валовое производство хлеба всего каких-нибудь на 5 процентов меньше довоенного производства. Но беда в том, что, несмотря на все это, производство товарного хлеба отстает у нас от довоенного производства вдвое, т. е. процентов на 50. Вот где корень вопроса.
В чем же дело? Да в том, что мелкое хозяйство менее рентабельно, менее товарно и менее устойчиво, чем крупное хозяйство. Известное положение марксизма о том, что мелкое производство менее выгодно, чем крупное, сохраняет за собой полную силу и в сельском хозяйстве. Поэтому мелкое крестьянское хозяйство дает с той же земельной площади гораздо меньше товарного зерна, чем крупное. Где выход из положения? Выходов у нас три, как говорит об этом резолюция Политбюро. 1. Выход состоит в том, чтобы по возможности поднять производительность мелкого и среднего крестьянского хозяйства, заменить соху плугом, дать машину мелкого и среднего типа, дать удобрение, снабдить семенами, дать агрономическую помощь, кооперировать крестьянство, заключать контракты с целыми селами, давая им в ссуду лучшие семена и обеспечивая, таким образом, коллективное кредитование крестьянства, наконец, давать им напрокат крупные машины через прокатные пункты. 2. Выход состоит, далее, в том, чтобы помочь бедноте и середнякам объединять постепенно свои разрозненные мелкие хозяйства в крупные коллективные хозяйства на базе новой техники и коллективного труда, как более выгодные и товарные. Я имею в виду все формы объединения мелких хозяйств в крупные, общественные, от простых товариществ до артелей, являющихся несравненно более товарными и производительными, тем разрозненные мелкие крестьянские хозяйства. В этом основа решения проблемы. Не правы товарищи, когда они, ратуя за колхозы, обвиняют нас в «реабилитации» мелкого крестьянского хозяйства. Они, очевидно, думают, что отношения к индивидуальному крестьянскому хозяйству должны быть отношениями борьбы и изничтожения, а не отношениями помощи и подтягивания к себе. Это совершенно неверно, товарищи. Индивидуальное крестьянское хозяйство вовсе не нуждается в «реабилитации». Оно мало рентабельно, это верно. Но это еще не значит, что оно совершенно невыгодно. Мы разрушили бы смычку, если бы стали на точку зрения борьбы и изничтожения индивидуального крестьянского хозяйства, сойдя с ленинской позиции повседневной помощи и поддержки со стороны колхозов индивидуальным крестьянским хозяйствам. Еще более не правы те, которые, восхваляя колхозы, объявляют индивидуальное крестьянское хозяйство нашим «проклятием». Это пахнет уже прямой войной с крестьянским хозяйством. Откуда это взялось? Если крестьянское хозяйство является «проклятием», то как объяснить союз рабочего класса с основными массами крестьянства? Союз рабочего класса с «проклятием», — разве бывают на свете такие несообразности? Одно дело, когда высшая форма хозяйства, крупное хозяйство, борется с низшей и разоряет, убивает ее. Так обстоит дело при капитализме. И совершенно другое дело, когда высшая форма хозяйства не разоряет, а помогает низшей подняться, перейти на рельсы коллективизма. Так обстоит дело при Советском строе.
- Выход состоит, наконец, в том, чтобы укрепить старые совхозы и поднять новые, крупные совхозы, как наиболее рентабельные и товарные хозяйственные единицы. Таковы три основные задачи, выполнение которых дает нам возможность разрешить зерновую проблему и ликвидировать, таким образом, самую основу наших затруднений на хлебном фронте. Особенность текущего момента состоит в том, что первая задача по поднятию индивидуального крестьянского хозяйства, являющаяся все еще главной задачей нашей работы, стала уже недостаточной для разрешения зерновой проблемы. Особенность текущего момента состоит в том, чтобы первую задачу дополнить практически двумя новыми задачами по поднятию колхозов и поднятию совхозов. Без сочетания этих задач, без настойчивой работы по всем этим трем каналам невозможно разрешить зерновую проблему ни в смысле снабжения страны товарным хлебом, ни в смысле преобразования всего нашего народного хозяйства на началах социализма. Я кончаю, товарищи. Я думаю, что хлебные затруднения не пройдут для нас даром. Наша партия училась и продвигалась вперед, преодолевая трудности и всякого рода кризисы. Я думаю, что нынешние трудности закалят наши большевистские ряды и заставят их вплотную взяться за разрешение хлебной проблемы. А разрешить эту проблему значит снять с дороги одну из самых больших трудностей, стоящих на пути к социалистическому преобразованию нашей страны» (Сталин). Как видите, рассуждая о классовой борьбе при социализме, Сталин говорит, прежде всего, о борьбе мелких буржуа (крестьян) и пролетариата. Однако только этими двумя группами многообразие существующих при социализме классов не ограничивается. Раз существует государство, значит, в нем существуют еще одна пара противоборствующих классов – власть и народ. Понятное дело, что напрямую об этом Сталин на пленуме не говорит, однако, критикуя отдельных представителей власти, он это подразумевает. В противном случае, становится непонятным одновременное существование и развитие «смычки города и деревни», с одной стороны, и «неуклонное обострение классовой борьбы», с другой. Ну а если рассматривать в виде противоборствующих классов еще и «власть и народ», то «все встает на свои законные места». Говорить об этом в открытую, в те времена было не принято, но думать об этом, никому (тем паче, Сталину) не запрещалось. И Сталин прекрасно понимал, что можно резко уменьшить и даже уничтожить различия между городом и деревней, между физическим и умственным трудом, однако разница между властью и народом останется навсегда. И по мере развития страны, эта разница (и, соответственно, противоречия между властью и народом) будут только увеличиваться, отсюда и появился Сталинский тезис о «неуклонном обострении классовой борьбы».
Очевидно, что любое обострение классовой борьбы в стране не прибавляет ей стабильности, а наоборот, уменьшает ее. И с этим надо что-то делать! Это понимаем сегодня и мы с Вами, и наши правители, понимал это, в свое время, и Сталин. И он нашел выход из создавшегося положения, создав обратную связь между противоборствующими классами (власть могла управлять судьбой народа, а народ — судьбой практически всех властных чиновников, за исключением только самой «верхушки»). Правда, эта обратная связь получилась не такой «красивой», как ее представлял сам Сталин, тем не менее, она «заработала». Любой гражданин Советской России имел право обратиться в «соответствующие органы», а те, в свою очередь, были обязаны рассмотреть все обращения граждан, даже анонимные. Ну а если сказать то же самое, но простыми словами, то любой гражданин имел право выплеснуть свою ненависть к тому или иному государственному чиновнику, начальнику или соседу по подъезду, путем отправки в «соответствующие органы» своих письменных докладов, включая и «подметные письма». И судьба подобных «ненавистных другими людей» тут же резко изменялась, и далеко не в лучшую сторону. Главным минусом такой обратной связи стала излишняя вовлеченность в данный процесс самих сотрудников «соответствующих органов». Но Сталин решил и эту проблему, причем, все в том же «фирменном» стиле – время от времени, он проводил подобные «чистки» и в самих органах. Многие читатели упрекают Сталина в том, что он развязал в 37 – 38 годах прошлого века внутрипартийный террор против «старых большевиков». Но они забывают о том, что это были лишь ответные шаги Сталина против действий «старых большевиков» по сохранению и упрочнению их личной власти и расширению уже существующих привилегий. А любая власть, остановившаяся в своем развитии, обречена на «симуляцию управления» вместо управления страной, и резкую утрату эффективности своего управления. Кстати, то же самое можно сказать и о нынешней Российской власти. А в те тяжелые для России времена потеря эффективности управления могла бы привести к гибели страны. И Сталин этого не допустил, опять-таки, в своем «фирменном стиле». Автору этого сайта тоже не нравится подобный стиль разрешения всех насущных проблем, однако — «какие времена, такие и нравы». А ведь в памяти тогдашнего народа еще не выветрились воспоминания о прошедшей гражданской войне, которая унесла 10,5 миллионов жизней (и еще два миллиона людей эмигрировали). Недаром Сталин поминал ее в своем выступлении, причем, не один раз. Вся тогдашняя верхушка власти уже достаточно хорошо научилась управлять страной в военное время, но еще долго не понимала, как ей управлять в мирное время. Оттого и «замашки» у них остались военными (или чрезвычайными). Кстати, вопросу о чрезвычайных мерах Сталин в своем докладе тоже уделил немало времени. В общем, легко критиковать любые действия той или иной власти, спустя какое-то время, но очень трудно принимать правильные решения в само это время.
Например, нынешняя Российская власть совсем не стремится к выстраиванию обратной связи между властью и народом, и потому, она остановилась в своем развитии, и уже с десяток лет не управляет страной, а лишь симулирует сие действо. И при этом нынешняя власть, при каждом возможном случае, критикует политику Сталина, хотя ей надо не критиковать, а учиться у него. Понятное дело, что те методы, которые использовал Сталин, сегодня не годятся. Однако обратные связи между народом и властью все равно необходимо выстраивать, хотят того нынешние Российские властители или нет. Иначе, впереди нас ждет (да и властителей — тоже) только крах, и ничего более. И до тех пор, пока власть не выстроит саму возможность досрочных перевыборов своих выборных чиновников (с последующим административным арестом бывших чиновников на пятнадцать суток и следственной проверкой их деятельности на занимаемом посту), ее положение будет только усугубляться (а революционная ситуация усиливаться). Что, в конце концов, сделает «революцию снизу» неизбежной! С соответствующими для самой власти последствиями. Повторю еще и еще раз, главной причиной любой «революции снизу» является не сделанная вовремя «революция сверху». Увы и ах, но резкое снижение уровня интеллектуального развития многих нынешних государственных чиновников, не позволяет Российской власти сделать необходимые (в первую голову, для нее самой) выводы, и провести необходимые стране реформы (прежде всего, внутри самой власти). Автор же этого сайта пытается посмотреть на нынешнюю ситуацию в России с самых разных сторон, и найти выход, устраивающий все стороны классового конфликта между властью и народом. И единственный выход, который он нашел, заключается в отделении власти от избирательной системы. Выборами должна заниматься какая-то независимая от государства сторона, обладающая собственными источниками финансирования, например, Церковь любого вероисповедания. И вторым необходимым условием выхода России из нынешнего политического кризиса, является обратное подчинение законодательной коллективной власти (Советов депутатов). Главой этой власти должны стать все муниципальные Советы страны, а самым нижним и главным подчиненным – Верховный Совет. При этом президент страны должен обладать безусловным правом, выпускать свои Указы, которые обладают правом одномоментных (временных) Законов. Эти законы могут стать и постояннодействующими, но только в том случае, если за них проголосуют простое большинство муниципальных Советов страны. Те же полномочия (на своем уровне) распространяются и на выборных губернаторов (глав регионов), и на выборных шерифов (глав субъектов регионов и муниципальной полиции). При этом все Советы, начиная с Советов субъектов регионов (и далее вверх), обладают только законодательной властью, а муниципальные Советы и Советы муниципальных образований – еще и исполнительной властью. По мнению автора, только так мы сможем избежать «революции снизу» в современной России.