Сытый и голодный – в чем разница
Предлагаю Вашему вниманию статью Дэвида Грэбера — «Бесполезная работа или почему мы не работаем по 3-4 часа в сутки» (источник: malvestida-magazine / unsplash.com). «Стремительное развитие технологий, произошедшее в течение XX века, вполне могло (и должно было бы) привести к тому, чтобы люди начали работать как можно меньше. Но вместо того чтобы на смену тяжелому труду пришел всеобщий отдых и три часа работы в день, в мире начали появляться мириады новых работ, многие из которых можно назвать социально бесполезными. Публикуем сокращенный перевод статьи американского антрополога и общественного деятеля Дэвида Грэбера для журнала Strike!, в которой он разбирает феномен существования «перекладывателей скрепок». В 1930 году Джон Мейнард Кейнс предсказал, что к концу столетия технологии будут достаточно развиты, чтобы такие страны, как Великобритания или США, достигли 15-часовой рабочей недели. Есть все основания полагать, что он был прав: в технологическом плане мы на это вполне способны. И, тем не менее, этого не произошло, наоборот: технологии были мобилизованы, чтобы найти способ заставить нас всех работать больше. И чтобы достичь такого положения дел, пришлось создавать рабочие места, которые фактически бессмысленны. Огромное количество людей, особенно в Европе и Северной Америке, проводят всю свою трудовую жизнь, выполняя задачи, которые, даже по их собственному, тщательно скрываемому мнению, на самом деле выполнять не нужно. Моральный и духовный ущерб, нанесенный этой ситуацией, огромен — это шрам на нашей коллективной душе. Однако практически никто об этом не говорит. Почему же обещанная Кейнсом утопия, которую все с нетерпением ждали еще в 60-е годы, так и не осуществилась? Стандартное объяснение сегодня заключается в том, что Кейнс не учел массовый рост потребления. Имея выбор между меньшим количеством часов работы и большим количеством игрушек и удовольствий, мы коллективно выбрали последнее. И это прекрасная морализаторская история, однако даже быстрое, поверхностное размышление показывает, что она не может быть правдой. Да, начиная с 20-х годов, мы были свидетелями создания бесконечного множества новых рабочих мест и отраслей, но очень немногие из них имеют какое-либо отношение к производству и распространению суши, айфонов или модных кроссовок. Что же это за новые рабочие места? Отчет, в котором сравнивается занятость в США в период с 1910 по 2000 год, дает нам следующую картину (и я отмечу, что она в значительной степени аналогична ситуации в Великобритании): в течение последнего столетия количество рабочих, занятых в качестве домашней прислуги, в промышленности и в сельскохозяйственном секторе, резко сократилось.
В то же время количество «профессиональных, управленческих, канцелярских, торговых и обслуживающих» работ утроилось, увеличившись «с одной четверти до трех четвертей от общей занятости». Другими словами, производственные рабочие места, как и предсказывалось, были в значительной степени автоматизированы, но вместо того чтобы позволить массовое сокращение рабочего времени и освободить население мира для реализации собственных проектов и идей, мы стали свидетелями раздува даже не столько сектора «услуг», сколько административного сектора. Вплоть до создания совершенно новых отраслей вроде финансовых услуг и телемаркетинга или беспрецедентного расширения таких секторов, как корпоративное право, академическое и медицинское администрирование, человеческие ресурсы и связи с общественностью. И все эти цифры даже в малой степени не отражают всех тех людей, чья работа заключается в обеспечении безопасности, административной или технической поддержки этих отраслей. Или, если на то пошло, всего того множества вспомогательных профессий (вроде услуг мойки собак или круглосуточной доставки пиццы), которые существуют только потому, что все остальные люди проводят большую часть своего времени, работая над чем-то другим. Все это то, что я предлагаю назвать «ерундовой работой», когда кто-то там делает бессмысленную работу только ради того, чтобы мы все продолжали работать. И в этом-то и заключается главная загадка: при капитализме такого происходить не должно. В старых социалистических государствах, где занятость считалась и правом, и священной обязанностью, система создавала столько рабочих мест, сколько было необходимо (поэтому для продажи одного куска мяса в магазине могло работать три продавца). И это та самая проблема, которую должна была решить рыночная конкуренция. Согласно экономической теории, последнее, что должна делать компания, стремящаяся к прибыли, — это тратить деньги на работников, которых нет необходимости нанимать. Тем не менее, так или иначе, но именно это и происходит. В то время как корпорации могут участвовать в безжалостном сокращении, увольнения неизменно падают на тот класс людей, которые на самом деле создают, перемещают, ремонтируют и обслуживают вещи. Благодаря какой-то странной алхимии, которую никто не может объяснить, количество наемных «перекладывателей скрепок» в конечном итоге, кажется, увеличивается. Все больше и больше сотрудников обнаруживают, что, в отличие от советских рабочих, теперь они фактически работают 40 или даже 50 часов в неделю на бумаге, но при этом реально эффективно работают около 15 часов, как и предсказывал Кейнс.
Все остальное время они тратят на организацию или посещение мотивационных семинаров или обновление своих профилей в Facebook. Ответ относительно причин сложившейся ситуации явно не экономический — он моральный и политический. Правящий класс понял, что счастливое и продуктивное население, имеющее свободное время, представляет собой смертельную опасность. С другой стороны, ощущение, что работа сама по себе является моральной ценностью и что тот, кто не желает подчиняться какой-либо интенсивной трудовой дисциплине в течение большей части своего бодрствования, ничего не заслуживает, — также чрезвычайно удобная идея. Размышляя об очевидном бесконечном росте административных обязанностей в британских академических отделах, я пришел к представлению о том, как, возможно, может выглядеть ад. Ад — это совокупность людей, которые проводят большую часть своего времени, работая над задачей, которая им не нравится и не особенно хороша. Я понимаю, что любой такой аргумент вызывает немедленные возражения: «Да кто вы такой, чтобы говорить, какие рабочие места действительно необходимы? Вы сами — профессор антропологии, и в чем же необходимость этой работы?» И, с одной стороны, они, очевидно, верны. Не может быть объективной меры социальной ценности, но что делать тем людям, которые сами убеждены, что их работа бессмысленна? Не так давно я связался со школьным другом, которого не видел с 12 лет. Я был поражен, обнаружив, что за это время он стал сначала поэтом, а затем солистом инди-рок-группы. Я слышал некоторые из его песен по радио, даже не подозревая, что это он. Блестящий новатор — и его работа, несомненно, осветила и улучшила жизнь людей во всем мире. Тем не менее, после пары неудачных альбомов он потерял свой контракт и в конечном итоге, как он выразился, «сделал выбор по умолчанию: пошел в юридическую школу». Теперь он корпоративный юрист, работающий в известной нью-йоркской фирме. Он был первым, кто признал, что его работа совершенно бессмысленна, ничего не приносит миру и, по его собственной оценке, на самом деле не должна существовать.
Здесь можно задать много вопросов. Например, что о нашем обществе говорит тот факт, что оно порождает крайне ограниченный спрос на талантливых поэтов-музыкантов, но очевидно бесконечный спрос на специалистов по корпоративному праву? Ответ прост: когда 1% населения контролирует большую часть всего мирового богатства, «рынок» отражает то, что считают полезным или важным именно эти люди, а не кто-либо другой. Но даже более того, он показывает, что большинство людей на таких должностях в конечном итоге осознают это. На самом деле, я не уверен, что когда-либо встречал корпоративного юриста, который не считал бы свою работу чушью. То же самое касается почти всех новых отраслей, описанных выше. Существует целый класс наемных профессионалов, которые, если вы встретитесь с ними на вечеринках и признаете, что делаете что-то, что может показаться интересным (например, антрополог), совершенно не захотят обсуждать свой собственный род деятельности. Дайте им немного выпить, и они начнут тирады о том, насколько бессмысленна и глупа их работа. Все это похоже на глубокое психологическое насилие. Как вообще можно говорить о достоинстве в труде, когда втайне вы чувствуете, что вашей работы не должно существовать? Как это может не вызвать чувства глубокой ярости и негодования? Тем не менее, особый гений нашего общества заключается в том, что его правители придумали способ, как направить гнев в другую сторону — против тех, кто действительно выполняет значимую работу. Например, в нашем обществе существует общее правило: чем очевиднее, что работа приносит пользу другим, тем меньше за нее платят. Опять же, трудно найти объективную меру, но один простой способ оценить смысл такой работы — это спросить: «Что бы произошло, если бы весь этот класс людей просто исчез?» Что бы вы ни говорили о медсестрах, сборщиках мусора или механиках, очевидно, что, если бы они в один миг исчезли в клубе дыма, последствия были бы мгновенными и катастрофическими. Мир без учителей или докеров быстро окажется в беде, и даже мир без писателей-фантастов или ска-музыкантов явно будет хуже. Но не совсем ясно, как пострадало бы человечество, если бы аналогичным образом вдруг исчезли все лоббисты, PR-исследователи, актуарии, телемаркетеры, судебные приставы или юридические консультанты. (Многие подозревают, что мир бы заметно улучшился.) Тем не менее, если не считать горстки хорошо разрекламированных исключений (врачей), правило, названные выше, применяется и выполняется на удивление хорошо.
Еще более извращенным кажется широко распространенное мнение, что так, кажется, и должно быть — это одна из тайных сильных сторон правого популизма. Вы можете наглядно увидеть это в сообщениях таблоидов, которые разжигают негодование против работников метро за то, что они парализовали Лондон во время споров в парламенте, но сам факт, что работники метро могут парализовать весь город, показывает, что их работа действительно необходима. Но, похоже, именно это и раздражает людей. Еще яснее это заметно в США, где республиканцы добились замечательных успехов в мобилизации недовольства школьными учителями или работниками автомобильной промышленности (а не школьными администраторами или менеджерами автомобильной промышленности, которые на самом деле и создают проблемы) за их якобы раздутые зарплаты и пособия. Как будто им говорят: «Ты и так учишь детей! Или делаешь машины! У тебя есть настоящая работа! И вдобавок ко всему у тебя еще хватает смелости рассчитывать на пенсии и медицинское обслуживание среднего класса»?! Настоящие работники, которые действительно что-то производят, подвергаются безжалостному давлению и эксплуатации. Остальные разделены между безработными (терроризируемым слоем, оскорбляемым всеми) и более широким слоем населения, которому в основном платят за то, что он ничего не делает на должностях, предназначенных для того, чтобы иметь возможность идентифицировать себя с перспективами и чувствами правящего класса. И в то же время порождать кипящее негодование против любого, чья работа имеет ясную и неоспоримую социальную ценность. Понятно, что эта система никогда не создавалась сознательно, она возникла после почти столетия проб и ошибок. Но это единственное объяснение того, почему, несмотря на все наши технологические возможности, далеко не каждый из нас работает по 3–4 часа в сутки» (Грэбер). Очень верная статья! И она ярко показывает только одно – современная властная элита абсолютно не в состоянии управлять обществом, в котором живет, с одной стороны, и не может не управлять им, с другой стороны. Вот ей и приходится симулировать свою управленческую деятельность. Посмотрите, например, как работает наша Государственная Дума. Госдума в 2020 году приняла более 550 законов, и большинство из них попросту не работает (да, и мы с Вами о них ничего не знаем). Возникает вопрос – так, зачем же их надо было принимать? Ответ предельно прост – законы являются лишь побочным продуктом деятельности Госдумы.
Подумайте сами – хорошая зарплата и социальное обеспечение, депутатская неприкосновенность, возможность лоббировать конкретных людей и различные отрасли «капиталистического хозяйства» и т.д. и т.п. Короче говоря, работы невпроворот, а тут еще и законы надо принимать. А ведь каждый депутат имеет еще и свой штат различных помощников, у которых подобной работы еще больше. Понятное дело, что любая управленческая деятельность требует много ресурсов, например, наш головной мозг потребляет 20-25 % кислорода, получаемого при дыхании. Природа – умница, и знает, что делает! А стало быть, мы можем принять 25% от общего потребления ресурсов – максимумом, который может быть использован для поддержания работы властной элиты любого человеческого общества. А что мы видим в действительности? Неравенство в распределении доходов (и, соответственно, ресурсов) буквально зашкаливает. Неравенство в распределении доходов сегодня определяется коэффициентом Джини. Коэффициент Джини — статистический показатель степени расслоения общества конкретной страны или региона по какому-либо изучаемому признаку. Коэффициент Джини изменяется от 0 до 1. Чем больше его значение отклоняется от нуля и приближается к единице, тем в большей степени доходы сконцентрированы в руках отдельных групп населения. Индекс Джини — процентное представление этого коэффициента. Так вот, минимальное значение индекса Джини для современных стран составляет 30%, а максимальное – 65%. Таким образом, среднее значение индекса Джини по всему миру составляет 50%, то есть он в два раза выше, чем используемый природой максимум для поддержания управленческой работы. Понятное дело, что напрямую сравнивать эти показатели не совсем корректно, однако для оценки они вполне сопоставимы. И если мы с Вами назвали природу – умницей, то современное человечество (по той же шкале) нам придется назвать «законченным идиотом». Ну не может управленческий аппарат съедать половину всех ресурсов, так их будет недоставать остальной части целого (кстати, значительно большей части). И целое неизбежно «помрет с голодухи», как им ни управляй. Именно этот процесс мы сегодня с Вами и наблюдаем. Вы можете возразить, мол, индекс Джини учитывает всех богатеев, а не только управленцев. И совершенно напрасно – управлением, в том или ином виде, занимаются все богатые люди, без исключения, иначе они просто не стали бы богатыми.
Коэффициента Джини имеет, как свои преимущества, так и недостатки. В качестве преимуществ можно отметить следующие. Он позволяет сравнивать распределение признака в совокупностях с различным числом единиц (например, регионы с разной численностью населения). Дополняет данные о ВВП и среднедушевом доходе. Служит своеобразной поправкой этих показателей. Коэффициент Джини может быть использован для сравнения распределения признака (дохода) между различными совокупностями (например, разными странами). При этом нет зависимости от масштаба экономики сравниваемых стран. Может быть использован для сравнения распределения признака (дохода) по разным группам населения (например, коэффициент Джини для сельского населения и коэффициент Джини для городского населения). Позволяет отслеживать динамику неравномерности распределения признака (дохода) в совокупности на разных этапах. Главным же преимуществом данного коэффициента является анонимность. Совсем нет необходимости знать, кто какие доходы имеет персонально. К недостаткам этого коэффициента можно отнести следующие. Довольно часто коэффициент Джини приводится без описания группировки совокупности, то есть часто отсутствует информация о том, на какие же именно квантили поделена совокупность. Так, чем на большее количество групп поделена одна и та же совокупность (больше квантилей), тем выше для нее значение коэффициента Джини. Коэффициент Джини не учитывает источник дохода, то есть для определенной географической единицы (страны, региона и т. п.) коэффициент Джини может быть довольно низким, но при этом какая-то часть населения свой доход обеспечивает за счет труда, а другая — за счет собственности. Так в Швеции значение коэффициента Джини довольно низко (~0,4), но при этом только 5 % домохозяйств владеют 77 % акций от общего количества акций, которым владеют все домохозяйства. Это обеспечивает этим 5 % доход, который остальное население получает за счет труда. Различия в методах сбора статистических данных для вычисления коэффициента Джини приводят к затруднениям (или даже невозможности) в сопоставлении полученных коэффициентов.
Тем не менее, для наших нужд он вполне подходит. По данным Росстата коэффициент Джини в России составлял в разные годы: в 1992 – 0,289, в 1994 – 0,409, в 2008 – 0,421, в 2018 – 0,411. Как видите, уважаемый читатель, основной скачок этого коэффициента (почти в полтора раза) пришелся на 1992-1994 годы, что четко показывает нам, как в эти годы обогатились самые разнообразные отечественные «приватизаторы». В любом случае, он был выше максимально возможного (~0,25) даже в 1992 году. Таким образом, если мы хотим сохранить свою страну, то нам необходимо спуститься с нынешних сорока процентов до двадцати пяти процентов, иначе России никак не оправиться. А перед этим необходимо «назвать вещи своими именами», как это сделал А. Берберов – «Ельцинизм – могила цивилизации». «90-летие Ельцина широко и помпезно отмечено в России. Президент совершил роковую ошибку, явившись возлагать цветы на пышную, как целый мемориал, могилу Ельцина, и сказав там сбивчивую, оправдательную речь. Суть которой – «задним умом мы все крепки, а тогда далеко не все всем было понятно, и Ельцин действовал, как мог». Не перекладывал, мол, на других решение проблем, принимал ответственность на себя. И в этом был храбр. Умен не был – такого даже почтительный преемник о Ельцине сказать не может, а вот в храбрости не откажешь. «Слабоумие и отвага», как говорится… Забудь и отпусти, говорят мне. Ельцин давно умер. Он давно часть истории. Нет, отвечаю я. Он не умер. Он изначально не принадлежал к миру живых, а это другое. Мертвой рукой Ельцин продолжает нас удерживать в исторической могиле. Тленом анти-идей своего страшного времени он отравляет современность, и сколько еще будет отравлять – никто сейчас точно не скажет. Что я готов пусть не забыть (я историк), но хотя бы «отпустить»? Многое. Например, то, что Ельцин был преступником. История переполнена преступлениями, она сочится кровью и предательством, лицемерием множества иуд. Это – в прошлом, и чего на этом эмоции ворошить? Было – и сплыло… Ельцин был дегенератом с алкогольной деградацией личности и очевидным (он же публичная фигура!) распадом личности. К этому тоже не придираюсь, потому что тоже ушло. Мало ли знает история дегенератов? И не сосчитаешь! История никогда не развивалась по прямой, восходящей линии, она всегда шла зигзагами, и каждая эпоха регресса – всегда связана с каким-то дегенератом, символом, лицом этой эпохи «темных веков». И преступления Ельцина, и его дегенератизм – давно уже удел историков, любителей покопаться в окаменевших отложениях. Но есть и сфера ельцинизма, которая и сегодня живее всех живых! Мы не можем «забыть и отпустить» перегородивший нам дорогу обвал – пока каким-то образом не преодолеем обвала. Тупик истории, символом которого стала опухшая «лицо» Бориса Николаевича – не преодолен, завал не разобран.
Дороги нет. Все мы, жители Земли – в замкнутой западне, в петле времени, в ловушке истории. И это не вопрос прошлого – был или не был покойный иудушка преступником, дегенератом и т.п. Это вопрос будущего – того будущего, которого запросто может и не быть. Ельцин стал именем и знаменем безысходной ямы, из которой мы доселе никак не можем выкарабкаться, и которая угрожает стать всеобщей могилой цивилизации. И вот этого, актуального в ельцинизме, нельзя ни «отпускать», ни, тем более забывать! Свиноводство рассматривает только свиней. Понятно, что свиньи бывают сытые и голодные, здоровые и больные, крупные и мелкие, что в учебниках по свиноводству подробно описано. Искусство свинаря сделать тощих свинок тучными, заболевших – подлечить, мелких – укрупнить. И, может быть, укротить нрав у агрессивных свинок, чтобы не бросались кусаться. Но немыслимо в рамках свиноводства поставить задачу сделать из свиней нечто иное, поднять их над уровнем корыта, возвысить их духом и укрепить их разум. Это в свиноводстве и невозможно, и ненужно. Зачем делать из свиней нечто человекоподобное, если ты их потом режешь и кушаешь?! Капитализм всегда был – по аналогии со скотоводством – «людоводством». Он разводил людей, как наиболее прибыльную породу скота, в первую очередь, вьючного, впрягал их в гужи, делал ставки на бегах, освобождал «избранных», перекладывая всю грязную и неприятную, но жизненно-необходимую деятельность на «говорящий инвентарь» и «двуногих животных». Такой порядок Аристотель, например, объяснял необходимостью освободить от грязи и переутомления, бытовых невзгод носителя культуры и знания. По всеобщему убеждению Античности философ должен иметь рабов, иначе ему придется ковыряться в огороде, и некогда будет философствовать. Многообразные теории «элитаризма» вплоть до XIX века выводили необходимость служебных пород человека из сверхценности высшей касты. Она, как убеждал классицизм, является носителем культуры, знаний, Духа, традиций, и надобно ее освободить от ненавистных советскому интеллигенту «поездок в колхоз», от всякого черного и грязного труда. Так высшая каста эгоистичное самолюбие и банальное удобство своей задницы прикрывала «любовью к культуре». «Элита» традиционного общества, и в самом деле – учила по несколько языков, блистала латинскими афоризмами, отличалась завидной эрудицией, университетским лоском, и т.п.
В ХХ веке по многим причинам (среди которых и такая, как развитие науки и техники) – возникло понимание, что черный труд можно механизировать и свести к нескольким часам в день. Тем самым высвободив и время, и силы вчерашнего раба для духовного и умственного развития! Суть идей социализма – сделать аристократами духа всех. Тот культурный уровень, который был ранее доступен только единицам – распространить на весь род человеческий. Сделать гимназию и университет доступными каждому человеку. А образ жизни избранных – заурядным и обыденным. Несложно увидеть, что это сулило величайшее восхождение и райское благоденствие всему человечеству! И по масштабам преобразований могло сравниться разве что с переходом от охоты и собирательства – к плановому хозяйству скотоводства и земледелия. Социализм очень резво побежал по лестнице, ведущей вверх, поскользнулся на кожуре «банановых республик» и упал, проломив себе череп. Тьма, за которой видится сатана, не в силах удержать старых моделей угнетения, придумали универсальное средство от человеческого восхождения. Таким средством стала «демократизация». Вам не нравятся касты? – спросил сатана. – Вам не нравится, что вы лишены культуры, а над вами – превосходящий вас тонкий культурный слой? Зачем же мучится, догонять аристократию? Сделаем наоборот – демократизируем верхи, чтобы там были такие же темные и малограмотные люди, как и внизу! Социализм – это когда Тургенева, кроме дворян, начинают читать и дети рабочих, и сыны батрацкие. Демократизация – это когда Тургенева не читают ни те, ни другие. Ни дворяне, ни дворники. Достаточно познакомится в наши дни с «творчеством» усыпанного бриллиантами «Моргенштерна» или сорящего баксами «Шнура», чтобы увидеть: запросы новой «элиты» быдлявы, как у самого последнего и зачуханного неграмотного чернорабочего! Никто уже не «заморачивается» поднимать народ на более высокий уровень; наоборот, быдлявость и дегенератизм стали модными в высших слоях, превратились в средство «демократизации», образующей в итоге тождество умов на низшем уровне. Возвращаясь к нашей аналогии – свинья может быть голодной или сытой, но в любом из своих состояний она не перестает быть свиньей. Сытость ничего ей не прибавляет, кроме раздутого газами живота. Теоретически можно себе представить, что все голодные свиньи станут сытыми – и что?! Я не наивен, и прекрасно понимаю, что капитализм всеобщей сытости не даст никогда. В нем – в качестве двигательного топлива – всегда имеются не менее 10% населения, в отношении которых он занимается, в прямом смысле слова, геноцидом. Чаще же «общество двух третей» уничтожает «третью треть», ибо даже при самом честном голосовании, две трети дадут больше голосов, чем одна (истребляемая).
Я прекрасно понимаю, что капитализм – это охотничьи угодья «адских кабанов» (энтелодонтов), которые гоняются за травоядными хрюшками и пожирают их. И что, по сути, капитализм есть замена интеллигента на энтелодонта. Но ради чистоты эксперимента я готов пойти на широкое допущение, и принять за чистую монету ельцинскую пропаганду начала 90-х: «все голодные свиньи станут сытыми!». И что? – я вас спрашиваю. По своему составу ельцинизм – это смертоносная кислота, в которой моментально умирает и сворачивается все то, что побуждало человека смотреть на звезды, искать ответы на вечные вопросы, заниматься фундаментальной наукой, писать стихи и романы, глубоко думать и тонко чувствовать. Вся высшая умственная деятельность 90-ми ошельмована, высмеяна, опошлена и проституирована до крайнего свинства. Человек из мира грубейшего разбоя приватизации – адресовал свой досуг грубейшим формам шутовства и умственной первобытности. По отцу цивилизации – абстрактному мышлению, некогда побудившему рисовать оленей на стенах пещер, и далее – все остальное – был нанесен несовместимый с жизнью удар. Ельцинизм, может быть, в какой-то мере, и с массой оговорок, не для всех – но совместим с физической сытостью, телесным комфортом. Но он принципиально и категорически несовместим с любой культурой, которая выше кишечника и половых органов. Голодная свинья, при условии удачливости и агрессивного поведения, возможно, станет сытой свиньей; но свиньей она быть не перестает. Ельцинизм позаботится, чтобы человек не «маялся фигней» – а чисто конкретно отстаивал свою частную, никому, кроме него одного, не интересную и не полезную, собственность. Плохо быть нищим. Но нагрести под себя кучу барахла – еще не значит, стать человеком. А ельцинизм все сводит к циничной борьбе за барахло, зоомахии. Миллионам людей ельцинизм поломал судьбы, миллионы – попросту убил, в прямом и криминальном смысле. Но ведь есть и те, кто преуспел, и их немало! Не стройте иллюзий, романтики, это не «кучка отщепенцев», а взращенная предательством страны и народа толстая страта «дорожащих своим шансом на личный успех». Эта страта заполняет многоэтажные элитные дома, она составляет целые улицы «успешных» в элитных коттеджных поселках, она громоздит этажи роскоши и гаражи под множество иномарок. Их очень много. Когда Каин убил Авеля – то 50% населения тогдашней Земли убила другие 50% ее населения. Не думаю, что ельцинизм обогатил 50% населения ценой размещения в концлагере всех остальных, но процентов 20 он, я думаю, так или иначе, «приподнял».
И тем сформировал, как хвастался Чубайс, в считанные годы «класс опоры» своего уклада, огромную массу замазанных в крови и разбое людей, которые – в страхе за себя – не дают развернуть заехавшую в тупик колесницу истории. Но чем устойчивее конструкция, сложившаяся под опухшим «ликом» уральского дикаря, тем очевиднее ее бесперспективность, энтропическая сущность, ее враждебность всем основным линиям человеческой цивилизации. Человеческая культура (в самом широком смысле слова) – не только выделила человека из животного мира, подняла его над свиньями и быками. Она включает в себя неотделимо и неустранимо требования духовного и умственного развития, адресованные человеку. Если человек не желает развиваться ни духовно, ни умственно, если он, на манер «приватиров» считает нравственных людей идиотами, не умеющими жить, а ученых – шизофрениками, занимающимися «странным и ненужным» – он несовместим с цивилизацией. Ельцинизм высвободил из клетки подсознания не только хищника, но и животное, что отнюдь не противоречит одно другому. Что вас удивляет? Что хищник или падальщик – животное?! В 90-е такие разные вещи, как обсерватория и воспитание оказались под ударом одной, смертоносной силы. Планетарий и патриотизм относятся к разным сферам мышления, но сносились одинаково. Сборник научных статей и сборник поэтов – одновременно лишились поддержки, были выброшены в режим «за свой счет». Когда все это случилось, когда жирный карандаш ельцинизма, глумливого и циничного, «сократил» и умственное, и духовное измерения человеческой личности «за ненадобностью», сконцентрировав все внимание на желудке и половых органах – общество попало в ловушку деградации. И деградация эта, прежде всего внутренняя деградация человека (руины заводов лишь внешнее отражение внутреннего хаоса) – угрожает стать необратимой. Подобно внутреннему паразиту, истощающему донора – ельцинизм может жить, но не может развиваться. Биологам прекрасно известно, что у паразитов отмирают «лишние» функции, сложность организма упрощается, все сводится к одной присоске. Паразит – живой организм, представитель животного мира, но он не совершенствуется, а дегенерирует. Система, сформированная Ельциным и его кукловодами на руинах человеческой мечты, на обломках человеческих устремлений к лучшему миру – «живее всех живых», но по своей анатомии – дегенерат. Многие уже говорили об очевидном: о какой-то «фатальной» бесплодности пост-советской науки, культуры, производства, образования, всех прочих сфер человеческой жизнедеятельности. Они не только бессильны дать что-то новое цивилизации, но и старое-то, наследие предков – сохранить не в состоянии.
Удивлять это культурное бесплодие эпохи может только тех, кто не видит чудовищной деформации, осуществленной ельцинизмом: перевод всех жизненных приоритетов от высших, человеческих, к низшим, животным. От пафоса созидания – к цинизму приспособленчества. Отсюда эрозия и выхолащивание всех смыслов и слов, превращение языка в пустословие, общественного авторитета – в покупной товар, насмешка над всеми Ньютонами и Серафимами, и обожествление всяких Абрамовичей. То, что наивному покажется частным случаем или временным явлением – на самом деле есть проявление общего закона ельцинизма: ставки на низ и игры на понижение. Во всех сферах! Богатство «олигарха» делается на убийстве экономики, а имя «корифея» в культуре – на убийстве классики. Политический успех демагога – строится на циничном презрении к народу, церковь, растленная побирушничеством у богатых, юродствует отнюдь не во Христе, да и вообще словом «Бог» все чаще и чаще называют сатану. У нас нет, и не может быть никакого будущего без ДЕЕЛЬЦИНИЗАЦИИ. Речь не идет о сведении счетов или мести, речь идет о комплексном, прежде всего, моральном осуждении глубочайшего цивилизационного провала 90-х годов, строго-научном исследовании их деструктивности. Не изжив из себя Ельцина – мы рискуем его повторить. Не объяснив себе и окружающим детально и научно, как все чудовищное стало возможным и актуальным для страны – мы остаемся в заложниках у проспиртованного мертвеца, придавленные трехцветной плитой на его могиле. Ельцинизм – это феномен перевернутого зрения, когда все высокое воспринимается низким, а все низменное – высшим. Перспективное – тупиком, а тупик – перспективой, худшее в человеке объявляется «лучшим», а лучшее – «худшим». Дикое ставится над цивилизованным, животное над людским, инстинкты над разумом. Грубость и хамство – над деликатностью и утонченностью и т.п. Нам говорят: не валите все на Ельцина! Каждый из вас, говорят нам, виноваты в том, что 90-е стали возможными. Каждый из вас, говорят нам, так или иначе, осуществил свои 90-е. Ну так о том и речь! ДЕЕЛЬЦИНИЗАЦИЯ – не о том, как сломать памятник Ельцину (хотя, конечно, такой памятник подозрительно схож с памятником генералу Власову). Это, прежде всего, о том, как нравственно осудить ельцинизм В СЕБЕ, выдавливать его по капле, преодолеть дегенератизм в собственных устремлениях и мотивациях» (Берберов). Ну а выводы делайте сами.