Homo Argenteus: Новое мировоззрение

Равенство, Братство, Свобода

Равенство, Братство, Свобода

Как по-Вашему, чем отличается эпоха Сталина от всех последующих периодов Советского времени? Очень многие, отвечая на этот вопрос, вспоминают Сталинские репрессии. Но это не совсем так, репрессии в Советской России были и до Сталина, и после него, просто пик репрессий пришелся как раз на годы его правления страной. Кардинальное отличие заключается в другом – в Сталинские времена подсудными были все граждане государства, причем, от самого низа до самого верха (за исключением лишь самого Сталина), а после его смерти вся властная верхушка, как всего государства, так и отдельных республик и областей стала абсолютно неподсудной! Неподсудна эта «верхушка» и теперь, более того, общая численность неподсудных чиновников только возросла за последнее время. И начался этот процесс еще во времена Горбачева. Вот что по этому поводу пишет «ss69100» из сайта «Мера» в своей статье «Линия предательства». Можем ли мы пересмотреть соглашение Шеварднадзе-Бейкера?» (источник: https://ss69100.livejournal.com/5077534.html). «Речь идет о соглашении, заключенном в 1990 году между Россией и США при Горбачеве и Буше старшем. Соглашение о разделе водного пространства в Беринговом море. Противники называют это соглашение не иначе как «Линия предательства». А именно, предательство интересов нашей страны. И это не случайно. В 1990 году Михаил Горбачев и Эдуард Шеварднадзе, по непонятным до сих пор причинам, пошли на большие уступки американцам, отчего мы вот уже тридцать лет терпим огромные убытки. «К США отошли 77 тысяч 700 квадратных километров Берингова моря, включая континентальный шельф. Россия потеряла возможность ежегодно добывать более 500 тысяч тонн рыбы и краба. На шельфе разведаны перспективные нефтегазовые месторождения на сотни миллиардов долларов» (Сенатор от Камчатского края Борис Невзоров). Делить Берингово море Москва и Вашингтон начали еще в середине 80-х годов, когда ввели двухсот мильные рыболовные зоны. Америка категорически отказывалась проводить линию посередине Берингова пролива, а четырех сот миль между побережьями СССР и США не было. США настаивали разграничить акваторию согласно конвенции о продаже Аляски 1867 года. И хотя при таком раскладе мы теряли самые лакомые куски своей территории, советская сторона почему-то пошла на этот заведомо невыгодный шаг. «На территории, которая отошла Советскому Союзу, СССР вылавливал 600 тысяч тонн морепродуктов, США на тот период 1600 тысяч тонн. Эти цифры явно показывают насколько это соглашение было невыгодно Советскому Союзу. Это соглашение не что иное, как разновидность уступки» (Владимир Васильев. Главный научный сотрудник института США и Канады РАН).

А уступка эта произошла 1 июня 1990 года. Тогда министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе и Госсекретарь США Джордж Бейкер подписали это соглашение. Переговоры проходили в условиях секретности. В советских новостях об этом не было сказано ни слова. Но даже когда общественность и советский народ узнал об этом, Шеварднадзе так и не дал внятного ответа, почему он сделал Америке такой по-грузински щедрый подарок. «Это было откровенное предательство. Безусловное предательство. Поэтому оно всячески скрывалось. Часть народных депутатов Верховного Совета СССР инициировали создание комиссии по исследованию причин заключения этого соглашения. К концу года Шеварднадзе подал в отставку. Я думаю, что отставка его была обусловлена работой этой комиссии» (Александр Чачия. Руководитель центра проблем глобализации). Через два месяца после передачи американцам спорных территорий, Михаил Горбачев поучает Нобелевскую премию мира. Дальневосточные рыбаки прозвали это соглашение «Линия предательства Шеварднадзе». После подписания этого договора, американцы начали жестко вытеснять наши суда из традиционных районов промысла. Даже вспыхивали конфликты. Наиболее серьёзный — в 1999 году, когда американский патрульный корабль угрожал открыть огонь. Капитан российской рыболовецкой шхуны предупредил, что агрессивные действия американцев могут спровоцировать мировую войну: «Что, капитан Kearsarge хочет войти в историю как зачинщик последней мировой войны?» Тем не менее, береговая охрана США не раз отконвоировала наши суда в свои порты. Стоит отметить, что ни Верховный Совет СССР, ни Российский парламент так и не ратифицировали это соглашение. «Мы его не ратифицировали. Оно не вступило в силу» (Сенатор от Камчатского края Борис Невзоров). Стоит напомнить еще и о так называемом Северном морском пути из Северного Ледовитого океана в Тихий океан. Американцы провели линию разграничения так, что США могут регулировать поток движения торговых судов по этому пути. А это уже затрагивает не только морепродукты, господа. Это уже механизмы регулирования мировой экономики. При определенных условиях американцы могут даже блокировать или резко ограничить движения по этому пути».

Однако в нынешней России никого судить не собираются, лишь наши отечественные «либерасты» судят Сталина, как главного врага всего человечества. Они же превозносят на мировой Олимп и Горбачева, и Шеварднадзе, а нынешние Российские власти спокойно взирают на это. Другими словами, когда те же «либерасты» называют Путина «вторым Сталиным», они гнусно врут. Путин и близко не стоял на одной планке со Сталиным. Поймите автора правильно, он совсем не за репрессии, наоборот, он категорически против любого неэкономического давления со стороны государства. Автор за правильное соотношение между Правами и Обязанностями и за Равенство всех граждан страны по величине разности между ними. Эта величина должна быть равна нулю для каждого гражданина России. И во времена Сталина данное обстоятельство было непреложным законом в нашей стране. А сегодня мы наблюдаем в России обратное соотношение – чем больше у чиновников прав, тем меньше их обязанности перед своим народом. И лишь один Путин является исключением из этого правила, и не потому, что у него мало прав, а потому, что у него очень много обязанностей (среднестатистическому гражданину России столько обязанностей просто не поднять). И русский народ это понимает, именно по этой причине, граждане страны и разделяют Путина и всю прочую власть. Когда мы говорим о Равенстве, мы как раз и подразумеваем эту величину разности между правами и обязанностями («все люди разные», и они не могут быть равными). Согласно же Википедии, равенство может означать: — Социальное равенство; — Равноправие (равенство перед законом); — Равенство возможностей; — Уравниловка (принудительное равенство); — Эгалитаризм (фр. égalitarisme, от égalité — равенство) — социальная концепция, в основе которой лежит идея, предполагающая создание общества с равными политическими, экономическими, социальными и гражданскими правами всех членов этого общества. Эгалитаризм — противоположность элитаризма и может рассматриваться как разновидность утопического социализма, основывающегося на всеобщем равенстве как основе социальной жизни. В социологии семьи — эгалитаризм признает за супругами равные права в самореализации. Принципы эгалитаризма лежат в основе программ многих различных политических партий. Как видите, уважаемый читатель, даже Википедии рассматривает эгалитаризм как Утопию.

И действительно, Платон проповедовал политическое равенство мужчин и женщин, Аристотель — политическое равенство свободных граждан. Христианский эгалитаризм — равенство перед Богом всех людей. Современное понимание термин приобрел в XVII-XVIII веках во время революционных выступлений буржуазии, соединяясь с требованием свободы (фр. liberté) и братства (фр. fraternité): «Свобода, Равенство, Братство». Теоретико-философски был обоснован в трудах Гоббса, Локка, Руссо, Бабефа и других мыслителей. Из этих учений возникли идеи демократии и гражданского общества. Кроме того, эгалитаризм отождествлялся с однообразием, подчинением личности общности, «уравниловкой» — в произведениях Томаса Мора, Томмазо Кампанеллы. Таким образом, автор этого сайта настаивает на своем определении Равенства — как равенства разности между правами и обязанностями человека. Радикальные же левые политические философии, например марксизм, допускают максимальное политическое и экономическое равенство людей. Например, Маркс утверждал, что, если перевести теорию катастрофного наступления социализма на язык социологии, изменение высоты и профиля экономической стратификации может быть практически безграничным. В то же самое время, Маркс считал данную тенденцию лишь временной, которая после социального переворота должна вытесняться противоположной, направленной на уничтожение самой экономической стратификации. Это означает, что Маркс допускал возможность и необходимость «неограниченного изменения экономической формы социальной организации от чрезвычайно рельефного профиля до абсолютно «плоской» формы общества экономического эгалитаризма». Другими словами, Маркс полностью «засрал мозги» своим читателям. Итак, с равенством мы разобрались, переходим к Братству.

Согласно «Академика» (https://dic.academic.ru/images/Logo.png), «Братство (fraternity) — это содружество разных людей, объединенных общими интересами, целями, убеждениями и т. д. Хотя во времена доминирования в политике мужчин, братство было политической целью, большинство из современных сторонников идеи «братства» отнюдь не противопоставляют его «сестринскому содружеству» (sisterhood). Их цель, скорее, состоит в том, чтобы привнести в более широкое сообщество чувства и поведение, характерные для братьев и сестер. Общепризнанно, что такое сообщество не может существовать, пока не будет достигнуто большее равенство между людьми (equality). Кстати, одним из аргументов в пользу равенства является то, что именно оно способствует возникновению «братства». Исследуя эти чувства и поведение, не следует романтизировать семью. В данном случае, как нам кажется, речь идет о том, что человек сознательно или бессознательно жертвует собственными интересами ради более мощного побудительного мотива – готовности признать, что у других тоже есть свои интересы. В этом смысле «братство» в значительной степени подразумевает альтруизм (altruism). Но оно также подразумевает и наличие неких общих целей, которые надлежит преследовать совместно, так что антитезой «братства» является эгоцентризм. В первую очередь «братство» подразумевает общую заботу о создании таких условий, при которых каждый человек может развиваться наиболее полно и наиболее удовлетворительно. И наконец, оно подразумевает наличие чувства принадлежности к определенной общности, с которой человек может охотно, а то и вполне естественно отождествлять себя, – к общности, представляющей собой некое подобие большой семьи, а не «анонимного» общества вне ее». Говоря о Братстве, люди неизменно вспоминают и коллективизм (собирательный социально-психологический термин, характеризующий любую доктрину или другую социальную установку, делающую упор на важность и ценность коллектива). С философской точки зрения коллективизм — это главенство интересов коллектива или группы (общества, государства, нации или класса) над интересами личности, признающей приоритет общественного блага над личным, и добровольно подчиняющей свои интересы интересам общества. Противоположным понятием является индивидуализм. Коллективизм также понимается как принцип совместной деятельности людей, проявляемый в осознанном подчинении личных интересов общественным интересам, в товарищеском сотрудничестве, готовности к взаимодействию и взаимопомощи, во взаимопонимании, доброжелательности и тактичности, интересе к проблемам и нуждам друг друга.

Коллективизм особенно характерен для групп высокого уровня развития и коллективов, где сочетается с коллективным самоопределением и идентификацией, являясь основой группового единства и сплоченности. Согласно исследователям (Парсонс Т.), существует переменная социального действия: ориентация на себя — ориентация на коллектив, в разных культурах ориентация на коллектив требуется в разном объеме. При этом ни в одной культуре не требуется полного подчинения интересов личности интересам коллектива, так же как не существует культурная модель, позволяющая человеку, входящему в коллектив полностью игнорировать его интересы. Исследователями (Hofstede, 1983; Triandis, 1989; Schwartz, 1990) выделяется индивидуалистическая культура, ориентирующая на минимальный уровень опеки и ответственности общества перед гражданами, дистанцированность и свободу социальных связей, избегание опеки со стороны групповых структур, рассматриваемых индивидом в качестве противовеса его личным интересам, и способствующая максимализации личной ответственности за свою жизнь, приоритету заботы о себе, личных целей над общественным благом, групповыми и общественными интересами, минимальный уровень следования нормам и обязанностям, предъявляемым индивиду обществом, слабую связь личных и групповых целей. А также коллективистская культура, представители которой ставят интересы группы выше своих собственных, ориентированы на значительную взаимную ответственность общества и граждан, участие коллектива в продвижении их личных интересов, социальные связи внутри коллектива характеризуются сплоченностью, разницы между членами группы и теми, кто вне ее, нет. Для коллективистской модели отношений характерны такие ценности как преданность, жертвенность и терпимость; согласно сравнительному анализу (Triandis,1989), если для индивидуалистической культуры основным критерием поддержания взаимоотношений и взаимосвязей в обществе служит их прагматичносить и выгодность-невыгодность, то в коллективистских культурах таким основанием служат моральные нормы и традиции.

Как историко-философская теория коллективизм есть точка зрения, согласно которой ход истории определяется не великими личностями, а массами. Самым последовательным защитником коллективизма является марксизм. Как полагают марксисты, подлинный коллективизм не отрицает саморазвития и самоопределения человека, а является его основой, обеспечивает формирование индивидуальности, защищает интересы личности. Термином коллективизм также обозначают социальные системы, радикализирующие принцип коллективизма и стремящиеся с помощью любых средств, включая и насилие, преобразовать общество во имя достижения единой цели, и подчиняющие во имя этой цели интересы индивида — интересам общества. Согласно исследованиям профессора Корнеллского университета Ури Бронфенбреннера семья и коллектив являются жизненно необходимыми элементами социализации детей, трансляции культурных ценностей, воспитания в детях альтруизма, коллективизма, чувства ответственности перед другими людьми, перед обществом. Бронфенбреннер предлагает использовать в США для снижения уровня насилия и преступности в детской и подростковой среде, повышении уровня образования социально слабых групп населения советский опыт воспитания подрастающего поколения, традиции шефства и наставничества. В частности концепцию А. Макаренко, доказывающего незаменимость коллектива в формировании у личности коллективистских ценностей, альтруизма и ответственности перед обществом. Некоторые исследователи (Этциони, Амитай) обосновывают невозможность дихотомии и противопоставления коллективизма и индивидуализма, так как любое общество невозможно без их существования и баланса в той или иной форме; в этом аспекте предлагаются те или иные формы коммунитаризма, где индивидуальные права и устремления защищены, но в то же время внутренне согласованы с интересами сообщества, «включены» в моральные и культурные традиции общества. По мнению же автора этого сайта, Коллективизм и Братство тождественны друг другу, и они определяются не «моральными и культурными традициями общества», а подсознательной (генетической) нравственностью того или иного народа.

Идеология коллективизма подвергается обвинениям со стороны обладателей «менталитета меньшинства» в том, что не уделяет достаточного внимания отдельной личности. Известный исследователь коллективизма, нобелевский лауреат по экономике Фридрих фон Хайек писал: «Различные виды коллективизма, коммунизма, фашизма и пр. расходятся в определении природы той единой цели, которой должны направляться все усилия общества. Но все они расходятся с либерализмом и индивидуализмом в том, что стремятся организовать общество в целом и все его ресурсы в подчинении одной конечной цели, и отказываются признавать какие бы то ни было сферы автономии, в которых индивид и его воля являются конечной целью» (Философия: Энциклопедический словарь. Под ред. А. А. Ивина). По мнению философа Н. Бердяева, исконный русский коллективизм всегда был враждебен культуре, враждебен личному началу, всегда тянул нас вниз, всегда мешал нам выйти к свету, в мировую ширь. Этот коллективизм парализовал в нас чувство личной ответственности и делал невозможной личную инициативу». К слову сказать, Николая Александровича Бердяева трудно отнести к носителям «исконно русского коллективизма. Он был дворянином и родился в имении Обухово Киевской губернии 6 [18] марта 1874 года. Его отец, офицер-кавалергард Александр Михайлович Бердяев (1837-1916) был сыном генерал-лейтенанта М. Н. Бердяева — киевского уездного предводителя дворянства, позже председателя правления Киевского земельного банка. Мать Алина Сергеевна, урожденная княжна Кудашева, была внучкой графини Виктории Потоцкой и графа Антония Людвига Октавия Шуазель-Гуфье. Бердяев воспитывался дома, затем в Киевском кадетском корпусе. В шестом классе оставил корпус и начал готовиться к экзаменам на аттестат зрелости для поступления в университет. Поступил на естественный факультет Киевского университета, через год на юридический. В 1897 году за участие в студенческих беспорядках был арестован, отчислен из университета и сослан в Вологду. В 1899 году в марксистском журнале «Die Neue Zeit» была напечатана его первая статья «Ф. А. Ланге и критическая философия в их отношении к социализму». Так что, оставим его критику «русского коллективизма» на его же совести. Вот мы и разобрались с Братством, осталось самое сложное – Свобода.

Согласно Википедии, Свобода — состояние субъекта, в котором он является определяющей причиной своих действий, то есть они не обусловлены непосредственно иными факторами, в том числе природными, социальными, межличностно-коммуникативными и индивидуально-родовыми. При этом свободу не стоит путать со вседозволенностью, когда человек вовсе не учитывает возможной пагубности своих действий для себя и окружающих. Существует множество различных определений свободы. В этике понимание свободы связано с наличием свободы воли человека. В философии: Свобода — универсалия культуры субъектного ряда, фиксирующая возможность деятельности и поведения в условиях отсутствия внешнего целеполагания. В праве Свобода — это закрепленная в конституции или ином законодательном акте возможность определенного поведения человека (например, свобода слова, свобода вероисповедания и т. д.). Категория свободы близка к понятию права в субъективном смысле, однако последнее предполагает наличие юридического механизма для реализации и обычно соответствующей обязанности государства или другого субъекта совершить какое-либо действие. Напротив, юридическая свобода не имеет четкого механизма реализации, ей соответствует обязанность воздерживаться от совершения каких-либо нарушающих данную свободу действий. Так, в «Декларации прав человека и гражданина» (1789, Франция) свобода человека трактуется как возможность «делать все, что не наносит вреда другому: таким образом, осуществление естественных прав каждого человека ограничено лишь теми пределами, которые обеспечивают другим членам общества пользование теми же правами. Пределы эти могут быть определены только законом». Сразу возникает вопрос – какая же это Свобода, если она регламентируется законом? Слово «свобода» в нынешней его форме имени существительного — сравнительно позднего происхождения. В древних памятниках XI и XII веков встречается лишь наречие в смысле прилагательного: свободь или свободъ (например, в Остромировом Евангелии первичного извода: въ истину свободъ будете). Древнерусское слово свободь восходит к праиндоевропейскому языку, явным образом соотносясь с древнеиндийским svapati (сам себе господин: «svo» — свой и «poti» — господин). В истории развития понятия свободы понятие творческой свободы постепенно вытесняет понятие свободы от препятствий (принуждения, каузальности, судьбы). В древней философии (у Сократа и Платона) речь идет, прежде всего, о свободе в судьбе, затем о свободе от политического деспотизма (у Аристотеля и Эпикура) и о бедствиях человеческого существования (у Эпикура, стоиков, в неоплатонизме). В средние века подразумевалась свобода от греха и проклятие церкви, причем возникал разлад между нравственно требуемой свободой человека и требуемым религией всемогуществом Бога. В эпоху Ренессанса и последующий период под свободой понимали беспрепятственное всестороннее развертывание человеческой личности.

Со времен Просвещения возникает понятие свободы, заимствованное у либерализма и философии естественного права (Альтузий, Гоббс, Гроций, Пуфендорф; в 1689 году в Англии — Билль о правах), сдерживаемое все углубляющимся научным взглядом, признающим господство всемогущей естественной причинности и закономерности. В немецкой философии, начиная от Мейстера Экхарта, включая Лейбница, Канта, Гете и Шиллера, а также немецкий идеализм до Шопенгауэра и Ницше, ставится вопрос о свободе, как вопрос о постулате нравственно-творческого соответствия сущности и ее развития. Согласно марксизму человек мыслит и поступает в зависимости от побуждений и среды, причем основную роль в его среде играют экономические отношения и классовая борьба. Способности человека к анализу, самоанализу, моделированию представлению результатов своих действий и дальнейших последствий, по взглядам марксистов, не делают человека свободным. Спиноза определяет свободу как любовь к Богу и любовь Бога к человеку: «Из этого мы ясно понимаем, в чем состоит наше спасение, или блаженство, или свобода — а именно в постоянной и вечной любви к Богу или в любви Бога к человеку». Некоторые определяют свободу как господство над обстоятельствами со знанием дела, а другие, как Шеллинг, утверждают, что свобода — это способность делать выбор на основе различения добра и зла. Согласно экзистенциализму Хайдеггера, основным состоянием бытия является страх — страх перед возможностью небытия, страх, который освобождает человека от всех условностей действительности и позволяет ему достигнуть в некоторой степени свободы, выбрать самого себя в своем неизбежном возлагании ответственности на себя самого, то есть выбрать себя как собственное, имеющее ценность существование. Согласно экзистенциализму Ясперса, человек свободен, преодолеть бытие мира в выборе самого себя и достигнуть трансценденции Всеобъемлющего. Согласно Р. Мэю, «…Способность трансцендировать из сиюминутной ситуации является основой человеческой свободы. Уникальное качество человеческого существа — широкий спектр возможностей в любой ситуации, которые, в свою очередь, зависят от самоосознания, от его способности в воображении перебирать различные способы реагирования в данной ситуации». Такое понимание свободы обходит проблему детерминизма в принятии решения. Как бы решение ни было принято, человек его осознает, причем осознает не причины и цели решения, а значение самого решения. Человек способен выйти за рамки непосредственной задачи (как бы мы ни называли объективные условия: необходимость, стимул, или же психологическое поле), он в состоянии иметь какое-то отношение к самому себе, и уже в соответствии с этим принимать решение.

Свободное бытие означает возможность осуществлять добрую или злую волю. Добрая воля обладает достоверностью безусловного, божественного; она ограничивается бессознательным жизненным упрямством простого определенного бытия и подлинного бытия. Согласно экзистенциализму Сартра, свобода не свойство человека, а его субстанция. Человек не может отличаться от своей свободы, свобода не может отличаться от ее проявлений. Человек, так как он свободен, может проецировать себя на свободно выбранную цель, и эта цель определит, кем он является. Вместе с целеполаганием возникают и все ценности, вещи выступают из своей недифференцированности и организуются в ситуацию, которая завершает человека и к которой принадлежит он сам. Следовательно, человек всегда достоин того, что с ним случается. У него нет оснований для оправдания. Тесно связаны понятия анархизма и свободы. Основой идеологии анархистов является утверждение, что государство — тюрьма для народа. Против этого утверждения можно поставить тот факт, что государство обеспечивает безопасность и другие общие интересы своих граждан, ограничивая их свободу. Иными словами, государство играет роль монополии на ограничение свободы человека. В контексте следует отметить труды таких фантастов как Шекли и Брэдбери, особенно повесть «Билет на планету Транай», описывающую общество с радикально иной моралью. Основатель немецкой классической философии Иммануил Кант указывал на неразрывную связь свободы и правопорядка. Он утверждал, что человек свободен, если он должен подчиняться не другому человеку, а закону, обязательному для всех: «Свобода есть независимость от произвольной воли другого человека. До тех пор пока она не мешает свободе других людей в соответствии с всеобщим законом — это природное врожденное право каждого человека, принадлежащее ему в силу его человеческой природы», иначе априори. Эрих Фромм утверждал, что свобода есть цель человеческого развития: «В библейском понимании, свобода и независимость суть цели человеческого развития; назначение человеческих деяний есть постоянный процесс самоосвобождения от пут, привязывающих человека к прошлому, к природе, клану и идолам». Л. Н. Толстой более полно охарактеризовал категорию свободы в диалектическом единстве с категорией необходимости (Л.Н. Толстой «Война и мир» т. IV): «То, что не было бы свободно, не могло бы быть и ограничено. Воля человека представляется ему ограниченною именно потому, что он сознает ее не иначе, как свободною. Если бы даже, допустив остаток наименьшей свободы равным нулю, мы бы признали в каком-нибудь случае, как, например, в умирающем человеке, в зародыше, в идиоте, полное отсутствие свободы, мы бы тем самым уничтожили самое понятие о человеке, которое мы рассматриваем; ибо как только нет свободы, нет и человека. Итак, для того чтобы представить себе действие человека, подлежащее одному закону необходимости, без свободы, мы должны допустить знание бесконечного количества пространственных условий, бесконечного великого периода времени и бесконечного ряда причин.

Для того чтобы представить себе человека совершенно свободного, не подлежащего закону необходимости, мы должны представить его себе одного вне пространства, вне времени и вне зависимости от причин. В первом случае, если бы возможна была необходимость без свободы, мы бы пришли к определению закона необходимости тою же необходимостью, то есть к одной форме без содержания. Во втором случае, если бы возможна была свобода без необходимости, мы бы пришли к безусловной свободе вне пространства, времени и причин, которая по тому самому, что была бы безусловна и ничем не ограничивалась, была бы ничто или одно содержание без формы. Мы бы пришли вообще к тем двум основаниям, из которых складывается все миросозерцание человека, — к непостижимой сущности жизни и к законам, определяющим эту сущность. Разум выражает законы необходимости. Сознание выражает сущность свободы. Но, как в астрономии новое воззрение говорило: «Правда, мы не чувствуем движения земли, но, допустив ее неподвижность, мы приходим к бессмыслице; допустив же движение, которого мы не чувствуем, мы приходим к законам», — так и в истории новое воззрение говорит: «И правда, мы не чувствуем нашей зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив же свою зависимость от внешнего мира, времени и причин, приходим к законам». В первом случае надо было отказаться от сознания несуществующей неподвижности в пространстве и признать неощущаемое нами движение; в настоящем случае — точно так же необходимо отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость». По мнению школы дзэн, человек по-настоящему обретает свободу лишь в том случае, если у него нет даже догадок о том, «что он свободен и что вообще есть такие понятия, как «свобода» и «не-свобода». Один из ведущих популяризаторов дзэн-буддизма Д. Т. Судзуки также отмечал, что дзэн является практикой, с помощью которой последователь обретает независимость от внешней ситуации и тем самым абсолютную свободу, не связанную с политическими, экономическими и прочими «относительными» свободами: «в какой бы ситуации он ни оказался, он всегда внутри себя найдет свободу».

Французский социолог, Алексис де Токвиль в своей работе «Демократия в Америке», выразил опасение об установлении в будущем новой формы деспотизма, убивающей свободу: «Я хочу представить себе, в каких новых формах в нашем мире будет развиваться деспотизм: Я вижу неисчислимые толпы равных и похожих друг на друга людей, которые тратят свою жизнь в неустанных поисках маленьких и пошлых радостей, заполняющих их души. Каждый из них, взятый в отдельности, безразличен к судьбе всех прочих, его дети и наиболее близкие из друзей и составляют для него весь род людской. Что же касается других сограждан, то он находится рядом с ними, но не видит их; он задевает их, но не ощущает; он существует лишь сам по себе и только для себя. И если у него еще сохраняется семья, то уже можно, по крайней мере, сказать, что отечества у него нет. Над всеми этими толпами возвышается гигантская охранительная власть, обеспечивающая всех удовольствиями и следящая за судьбой каждого в толпе. Власть эта абсолютна, дотошна, справедлива, предусмотрительна и ласкова. Ее можно было бы сравнить с родительским влиянием, если бы ее задачей, подобно родительской, была подготовка человека к взрослой жизни. Между тем власть эта, напротив, стремится к тому, чтобы сохранить людей в их младенческом состоянии. Она желала бы, чтобы граждане получали удовольствия и чтобы не думали ни о чем другом. Она охотно работает для общего блага, но при этом желает быть единственным уполномоченным и арбитром. Она заботится о безопасности граждан, предусматривает и обеспечивает их потребности, облегчает им получение удовольствий, берет на себя руководство их основными делами, управляет их промышленностью, регулирует права наследования и занимается дележом их наследства. Отчего бы ей совсем не лишить их беспокойной необходимости мыслить и жить на этом свете?» Как видите, уважаемый читатель, Токвиль оказался провидцем, именно такова нынешняя «демократия в Америке». И нам такая демократия совсем ни к чему. Как ни крути, а мысли Льва Толстого о свободе значительно ближе для русского человека, чем все другие. На них нам и надо опираться. Вот мы и закончили с определение «Равенства, Братства и Свободы». Осталась одна Справедливость, но эта сущность еще сложнее, чем Свобода, и требует отдельной главы.