Власть, сегодня и завтра
Предлагаю Вашему вниманию интересную статью Алена де Бенуа, редактора журнала «Elements» — «Коронакризис – это не конец света, это конец целого мира». «История, как мы знаем, всегда открыта, что делает ее непредсказуемой. Тем не менее, иногда легче предсказать события в среднесрочной и даже долгосрочной перспективе, чем в самом ближайшем будущем, что красноречиво продемонстрировала нам пандемия коронавируса. Сейчас при попытке дать краткосрочные прогнозы, конечно, представляется самое худшее: перенапряженные системы здравоохранения, сотни тысяч, даже миллионы погибших, разрывы производственно-сбытовых цепочек, беспорядки, хаос и все, что может последовать за этим. В действительности всех несет волна, и никто не знает, когда закончится и куда она нас вынесет. Но если попытаться посмотреть чуть дальше, некоторые вещи становятся очевидными. Это говорилось уже не раз, но стоит повторить: кризис здравоохранения отбивает погребальный звон (возможно, временно?) по глобализации и гегемонистской идеологии прогресса. Конечно, крупные эпидемии античности и Средневековья не нуждались в глобализации для того, чтобы погубить десятки миллионов людей, но ясно, что совершенно другой охват транспорта, обменов и коммуникаций в современном мире мог только усугубить ситуацию. В «открытом обществе» вирус ведет себя очень по-конформистски: он действует как все остальные, распространяется, движется. И чтобы его остановить, мы больше не движемся. Иными словами, мы нарушаем принцип свободного передвижения людей, товаров и капитала, который был сформулирован в лозунге «laissez faire» (либеральный лозунг невмешательства в экономику). Это не конец света, но это конец целого мира. Давайте вспомним: после распада советской системы каждый Ален Мэнк (французский комментатор-международник, некоторое время был главным редактором газеты «Le Monde») нашей планеты объявил о «счастливой глобализации». Фрэнсис Фукуяма даже предсказал конец истории, будучи убежденным в том, что либеральная демократия и рыночная система окончательно победили. Он полагал, что Земля превратится в огромный торговый центр, все препятствия для свободного обмена должны быть устранены, границы – уничтожены, государства заменены на «территории» и установлен кантовский «вечный мир». «Архаичные» коллективные идентичности будут постепенно уничтожаться, а суверенитет окончательно потеряет актуальность.
Глобализация основывалась на необходимости производить, продавать и покупать, перемещать, распространять, продвигать и смешивать «инклюзивным» образом. Это определялось идеологией прогресса и идеей, что экономика окончательно заменит политику. Суть системы заключалась в том, чтобы покончить со всякими ограничениями: больше свободных обменов, больше товаров, больше прибыли, чтобы позволить деньгам подпитываться и превращаться в капитал. На смену промышленному капитализму прошлого, который все же имел некоторые национальные корни, выпорхнул новый капитализм, изолированный от реальной экономики, полностью оторванный от территории и функционирующий вне времени. Он требовал, чтобы государства, теперь являющиеся узниками финансовых рынков, приняли на вооружение «эффективное управление», призванное служить их интересам. Распространение приватизации, а также делокализация и международные контракты ведут к деиндустриализации, снижению доходов и росту безработицы. Был нарушен старый рикардианский принцип международного разделения труда, который привел к возникновению конкуренции в условиях демпинга между работниками западных стран и остального мира. Западный средний класс начал сокращаться, в то время как низшие классы расширялись, становясь уязвимыми и неустойчивыми. Государственные услуги положили на алтарь великих принципов либеральной бюджетной ортодоксии. Свободный обмен стал еще большей догмой, чем когда-либо прежде, а протекционизм – его препятствием. Если это не срабатывало, никто никогда не отступал, а вместо этого нажимал на газ. Еще вчера мы жили под лозунгом «живите вместе в обществе без границ», а сегодня – «оставайтесь дома и не контактируйте с другими». Яппи из мегаполисов, как лемминги, бегут в поисках безопасности на периферию, которую раньше презирали. Давно прошли те времена, когда говорили только об одном «санитарном кордоне», который необходим, чтобы сохранять дистанцию от нонконформистского мышления! В этом стихийном мире волнообразных колебаний человек внезапно сталкивается с возвращением к посконному земному – к тому месту, к которому привязан.
Совершенно сдувшись, Европейская комиссия выглядит, как испуганный кролик: сбитый с толку, оглушенный, парализованный. Не понимая чрезвычайности положения, она смущенно приостановила то, что раньше считала наиболее важным: «принципы Маастрихта», то есть «пакт стабильности», который ограничивал дефицит государственных бюджетов тремя процентами ВВП и государственный долг шестьюдесятью процентами. После этого Европейский центральный банк выделил 750 миллиардов евро, якобы для того, чтобы отреагировать на ситуацию, но на самом деле – чтобы спасти евро. Однако истина заключается в том, что в чрезвычайной ситуации каждая страна решает и действует сама за себя. В глобализованном мире предполагается, что нормы должны быть предусмотрены для всех возможных вариантов развития событий. Однако при этом забывается, что в исключительном положении, как показал социолог Карл Шмитт, нормы уже не могут применяться. Если прислушаться к божьим апостолам, то государство являлось проблемой, а теперь оно становится решением, как и в 2008 г., когда банки и пенсионные фонды обратились к государственным властям, которые они ранее осуждали, чтобы просить защитить их от разорения. Сам Эммануэль Макрон ранее говорил, что социальные программы стоят безумных денег, но теперь заявляет, что готов потратить сколько угодно, только чтобы пережить кризис здравоохранения, к черту ограничения. Чем шире распространится пандемия, тем больше вырастут и государственные расходы. Чтобы покрыть расходы на безработицу и залатать дыры в компаниях, государства собираются накачать сотни миллиардов долларов, даже при том, что они уже погрязли в долгах. Трудовое законодательство смягчается, пенсионная реформа растягивается, новые планы по выплате пособий по безработице откладываются на неопределенный срок. Даже табу на национализацию исчезло. По-видимому, деньги, которые раньше найти было нереально, все-таки найдутся. И вдруг становится возможным все, что раньше было невозможно. Также теперь принято делать вид, будто только что обнаружилось, что Китай, который давно является мировой фабрикой (в 2018 г. КНР представляла 28% добавленной стоимости мирового промышленного производства), оказывается, производит всевозможные вещи, которые мы решили не делать сами, начиная с товаров из медицинской отрасли, и это, оказывается, превращает нас в объект исторического манипулирования со стороны других.
Глава государства – какой сюрприз! – заявил, что «это безумие – делегировать другим нашу пищу, нашу защиту, нашу способность заботиться о себе, наш образ жизни». «В ближайшие недели и месяцы потребуются переломные решения», – добавил он. Можно ли будет таким образом переориентировать все аспекты нашей экономики и диверсифицировать наши цепочки поставок? Нельзя игнорировать и антропологический шок. Понимание человека, культивируемое господствующей парадигмой, заключалось в представлении его как индивидуума, оторванного от своих близких, коллег, знакомых, полностью владеющего собой («мое тело принадлежит мне!»). Такое понимание человека было призвано внести вклад в общее равновесие через постоянное стремление максимизировать собственные интересы в среде общества, полностью управляемого юридическими контрактами и коммерческими отношениями. Именно это видение homo oeconomicus переживает процесс разрушения. В то время, как Макрон призывает к всеобщей ответственности, солидарности и даже «национальному единению», кризис здравоохранения воссоздал чувства принадлежности и сопричастности. Отношения со временем и пространством претерпели трансформацию: отношение к нашему образу жизни, к причине нашего существования, к ценностям, которые не исчерпываются ценностями «Республики». Вместо того чтобы жаловаться, люди восхищаются героизмом работников здравоохранения. Важно заново открыть то, что у нас есть общего: трагедия, война и смерть – короче говоря, все, что мы хотели забыть: это фундаментальное возвращение реальности. А теперь, что перед нами? Прежде всего, безусловно, экономический кризис, который будет иметь самые тяжелые социальные последствия. Все ожидают очень глубокую рецессию, которая затронет как Европу, так и США. Тысячи предприятий обанкротятся, миллионы рабочих мест окажутся под угрозой, ожидается падение ВВП до 20 процентов. Государствам снова придется впадать в долги, что сделает социальную ткань еще более хрупкой. Этот экономический и социальный кризис может привести к новому финансовому, еще более серьезному, чем в 2008 году. Коронавирус не будет ключевым фактором, потому что кризис ожидался годами, но он, несомненно, станет катализатором. Фондовые рынки начали рушиться, и цены на нефть упали. Крах фондового рынка затрагивает не только акционеров, но и банки, стоимость которых зависит от их активов: гипертрофированный рост финансовых активов стал результатом спекулятивной деятельности на рынке, которую они осуществляли в ущерб традиционной банковской деятельности по сбережениям и займам. Если крах фондового рынка сопровождается кризисом долговых рынков, как это было в случае с ипотечным кризисом, то распространение платежных дефолтов в центре банковской системы указывает на общий коллапс.
Таким образом, риск состоит в том, что необходимо одновременно реагировать на кризис здравоохранения, экономический кризис, социальный кризис, финансовый кризис и не следует также забывать про экологический кризис и кризис мигрантов. Идеальный шторм: это грядущее цунами. Не избежать и политических последствий, причем во всех странах. Каково будущее председателя КНР после крушения «дракона»? Что же будет происходить в арабских мусульманских странах? А как насчет влияния на президентские выборы в США, стране, где десятки миллионов людей не имеют медицинской страховки? Что касается Франции, то сейчас люди смыкают ряды, но они не слепы. Они видят, что эпидемия сначала была встречена со скептицизмом, даже безразличием, и правительство колебалось принять стратегию действий: систематическое тестирование, коллективный иммунитет или ограничение свободы передвижения. Прокрастинация и противоречивые заявления длились два месяца: эта болезнь несерьезна, но она вызывает много смертей; маски не защищают, но медицинские работники в них нуждаются; скрининговые тесты бесполезны, но мы постараемся произвести их в массовом масштабе; сидите дома, но выходите голосовать. В конце января министр здравоохранения Франции Аньез Бузин заверила нас, что вирус не покинет Китай. 26 февраля Жером Саломон, генеральный директор Департамента здравоохранения, дал показания в Комитете по социальным вопросам Сената о том, что никаких проблем с масками не было. 11 марта министр образования Жан-Мишель Бланкер не увидел причин закрывать школы и колледжи. В тот же день Макрон хвастался, что «мы не откажемся ни от чего, и уж точно не от свободы!», после того как демонстративно пошел в театр за несколько дней до этого, потому что «жизнь должна продолжаться». Восемь дней спустя, перемена тона: всеобщее затворничество. Кто может принимать таких людей всерьез? На языке «желтых жилетов» это можно было бы перевести следующим лозунгом: заключенными правят зэки.
Мы находимся в состоянии войны, говорит нам глава государства. Войны требуют лидеров и средств. Но у нас есть только «эксперты», которые не согласны друг с другом, наше оружие – капсюльные пистолеты. В результате через три месяца после начала эпидемии нам все еще не хватает масок, скрининговых тестов, дезинфицирующего геля, больничных коек и респираторов. Мы упустили все, потому что ничего не было предвидено и никто не спешил наверстать упущенное, после того как разразилась буря. По мнению многих врачей, виновные должны быть привлечены к ответственности. Случай с больничной системой симптоматичен, потому что она находится в центре кризиса. В соответствии с либеральными принципами государственные больницы должны были быть преобразованы в «центры издержек», чтобы стимулировать их зарабатывать больше денег во имя священного принципа прибыльности, как если бы их работа могла рассматриваться просто в категориях спроса и предложения. Иными словами, нерыночный сектор должен был подчиняться рыночным принципам путем введения управленческой рациональности, опирающейся на единственный критерий – точно в срок, что поставило государственные больницы на грань паралича и краха. Известно ли вам, что региональными рекомендациями по здравоохранению, например, установлены ограничения на количество реанимаций в зависимости от «карты здоровья»? Или что Франция за последние 20 лет ликвидировала 100 тысяч больничных коек? Что на Майотте в настоящее время имеется 16 коек интенсивной терапии на 400 тысяч жителей? Медицинские работники говорят об этом уже много лет, но никто их не слушает. Теперь мы за это расплачиваемся. Когда все это закончится, вернемся ли мы к нормальному беспорядку или же благодаря этому кризису здоровья найдем возможность перейти на другую основу, далекую от демонической коммерциализации мира, зацикленности на продуктивизме и потребительстве любой ценой? Хотелось бы надеяться на это, однако люди демонстрируют, что они неисправимы. Кризис 2008 г., возможно, и послужил уроком, но его проигнорировали. Преобладали старые привычки: приоритет финансовых прибылей и накопления капитала в ущерб государственным услугам и занятости. Когда показалось, что дела идут лучше, мы снова бросились в адскую логику долга, «быки» снова начали набирать обороты, токсичные финансовые инструменты вращались и распространялись, акционеры настаивали на полной отдаче от своих инвестиций, а под предлогом восстановления равновесия проводилась политика жесткой экономии, которая опустошала народ. «Открытое общество» последовало своему естественному стремлению: еще раз!
В настоящий момент можно было бы воспользоваться этим временным заточением дома и перечитать, а может быть, и открыть для себя заново грандиозную работу социолога Жана Бодрийяра. В «гиперреальном» мире, где виртуальность превзошла реальность, он первым заговорил о «невидимой, дьявольской и неуловимой инаковости, которая есть не что иное, как вирус». Информационный вирус, эпидемический вирус, вирус фондового рынка, вирус терроризма, вирусная циркуляция цифровой информации – все это, утверждал он, подчиняется одной и той же процедуре вирулентности и излучения, само влияние которого на воображение уже является вирусным. Другими словами, виральность – это основной современный принцип распространения заразы дерегулирования. (Виральность — это особая характеристика контента, благодаря которой можно определить, насколько вероятно читатели заинтересуются информацией и поделятся ею). Пока я пишу эти строки, жители Уханя и Шанхая заново открывают для себя, что в своем естественном состоянии небо голубое» (Бенуа). О чем эта статья? Прежде всего, о том, что современная мировая властная элита не справляется со своей главной функцией – управлением этого самого мира. О том же самом пишет и Юрий Поляков «Коронавирус и кривые бояре» (источник: https://nstarikov.ru/jurij-poljakov-koronavirus-i-krivye-bojare-115173). « — Про нынешнюю эпидемию говорят, что она не просто изменит жизнь, а создаст «новую реальность» с неисчислимо выросшим «бесполезным классом», появление которого, помните, предрек израильский писатель-футуролог Юваль Ной Харари. На что стоит рассчитывать обычным людям — на государство или только на себя? — Все зависит от того, с чем сравнивать сегодняшнюю напасть, этот коронакризис. Для тех, кто пережил развал СССР и лихие 90-е, все не так уж жутко. А блокадник просто посмеялся бы над нашими страхами: не бомбят, люди страдают не от дистрофии, а от избыточного веса. Давно замечено: кризисы, революции и войны являются не только взрывом метана накопившихся противоречий, но и способом их разрешения. Великая депрессия заставила капиталистов задуматься о планировании. Падение цен на нефть в 1980-е привело к разрушению социалистической системы — неразумному и поспешному.
Конечно, карантин, закрытие предприятий, сворачивание бизнеса — все это тоже приведет к экономическому спаду. Спрашиваете, на кого рассчитывать? В цивилизации нашей укоренилось: если люди начинают рассчитывать только на себя, все заканчивается лесной тамбовской республикой, грабежом поездов и ковровой дорожкой от яранги к правительственному самолету. — Есть прогнозы, что нынешний кризис затронет не только обычных наших сограждан, но и так называемую элиту, названную в вашей книге «перелетной». — Моя статья пятилетней давности так и называлась: «Перелетная элита». Интересно, что, будучи тогда главным редактором «Литгазеты», я не смог ее там напечатать. Я же не владелец издания: Минувшие годы лишь укрепили мое мнение: люди, разбогатевшие на разграблении и развале страны, на грязной ваучеризации и чудовищных откатах, не могут быть опорой Державы. Они по своему генезису чужды интересам государства, хотя, залезая в казну, умеют имитировать верноподданнический пароксизм. Их деньги, семьи, дети, планы на будущее — все за рубежами России. Шаткость верхнего класса для нашей истории не новость. Царь был вынужден во время германской войны национализировать предприятия ненадежных, по его мнению, иностранных собственников. Многие с капиталами сбежали еще задолго до революции. Не знаю, понимает ли нынешняя власть опасность перелетной-переметной элиты. Судя по тому, что вывод капитала из страны в чудовищных размерах продолжается, ничего существенного руководство не предпринимает. Нам лишь с грустью докладывают по телевизору об очередном ударившемся в бега миллиардере. При советской власти алиментщиков ловили гораздо эффективнее… — Этой весной под вопросом оказались праздники Пасхи и 75-летие Победы. Фактическая отмена важнейших для большинства соотечественников торжеств не только печалит, но у кое-кого рождает и злорадство. Ни вера, ни общенациональные даты уже не в состоянии примирить общество? — Правильнее говорить не об отмене торжеств, а только о вынужденной их «заочности». Эти праздники всегда с нами. Если миллионы людей 9 Мая мысленно встанут в колонны «Бессмертного полка», то марш — в смысле его духового влияния на общество — состоится. И небесный огонь сошел бы, даже если б в кувуклии вообще никого не оказалось. Что касается антихристианского злорадства и воплей о «победобесии»… Феномен смердяковщины, ненависти к стране проживания, к России, хорошо известен. Дважды за прошлое столетие, в 20-е и 90-е, смердяковщина фактически становилась государственной идеологией — сначала советской, а потом «свободной» России. Удивляться надо не наличию смердяковых, а преобладанию патриотов.
И врагоугодников у нас всегда было достаточно. Кстати, это пушкинское выражение, из «Бориса Годунова»… Ныне модно приводить в пример сплоченность дореволюционной России на почве веры. Я бы не преувеличивал это единство, иначе невозможно объяснить феномен Ленина, чье 150-летие отметили с торопливой небрежностью. Атеизм, кстати, придумали не большевики, это было мировое явление, опиравшееся на позитивизм — ведущий тогдашний тренд. После отречения царя в 1917-м количество солдат и офицеров, принимавших участие в богослужениях (это было в армии обязательным делом, как позже — политзанятия), сразу сократилось в десять раз! Потом многие одумались, но было поздно. Еще цифра: по последним исследованиям, до 20% дореволюционного населения принадлежало к староверам разных согласий. Не простившие власти раскола, старообрядцы в свержении монархии сыграли не меньшую роль, нежели инородцы и иноверцы. Вот и сегодня в нашем обществе очевидный раскол. И по линии немотивированно высоких доходов меньшинства и необъяснимо низких — большинства. Есть и явный духовный раскол, отчетливое разделение на «красных» и «белых», советских и антисоветских. На убыль он не идет, напротив, углубляется из-за социальной несправедливости, царящей в стране. Я надеялся, у власти в год 100-летия Октября хватит ума объявить 4-7 ноября Днями национального единства. Не хватило. Между прочим, в Смуту государство обрушил именно правящий слой. Самыми опасными были так называемые кривые бояре, курсировавшие между Сигизмундом, Шуйским и Тушинским вором. В феврале 1917-го царя тоже сдала верхушка, включая членов дома Романовых и высших военных. Народ поставили перед фактом. Думаю, и сегодня главная угроза — это исторические преемники тех самых «кривых бояр». — Сейчас у многих возникает вопрос, как, в какой тональности отмечать даты, связанные с памятью Великой Отечественной войны. Когда еще явственно звучал голос живых свидетелей, это действительно был праздник со слезами на глазах. А сегодня все забивают фанфары. — Тональность искать не надо — она давно найдена нашей великой фронтовой прозой и поэзией, в полотнах Пластова и Коржева, в героических симфониях Шостаковича и песнях Фатьянова. Помните, у Межирова: «Стенали яростно, навзрыд, / Одной-единой страсти ради / На полустанке — инвалид / И Шостакович — в Ленинграде…».
Главное — сохранить этот великий канон, как в иконописи. И тут возникают вопросы. У нас есть великая фронтовая поэзия, но что-то я не слышал даже в эти предпраздничные дни в эфире стихов Гудзенко, Суворова, Луконина, Наровчатова, Слуцкого, Друниной: Странная забывчивость, не правда ли? Даже на канале «Звезда» забыли про фронтовую поэзию! Зато охотно гоняют в эфире сериалы про боевых путан с корочками «СМЕРШа», снятые людьми, явно не прочитавшими про войну ни одной книжки. А ведь у нас еще не воплощены на экране десятки шедевров фронтовой прозы, не доведена до конца экранизация великой эпопеи Константина Симонова «Живые и мертвые». — Может ли объединяющую миссию принять на себя искусство? Есть ли сейчас такие писатели, художники, режиссеры, философы? Или никакого общего «продукта» не может быть в принципе? — Крупные и честные деятели культуры у нас были, есть и будут. Но петь на стадионе с отключенным микрофоном не смог бы даже Шаляпин. К сожалению, мастеров с отчетливой государственно-патриотической позицией целенаправленно замалчивают и оттесняют. Их места занимают те, кого я называю «бюджетными патриотами». Поразительный пример — фактическое изгнание Татьяны Дорониной из МХАТа имени Горького, который под ее руководством 30 лет оставался форпостом русских традиций и патриотизма даже в годы разгула постсоветской смердяковщины. На ее место внедрен идеолог «Золотой маски», экс-руководитель ненормативной «Практики» Эдуард Бояков. В результате зрители перестали ходить на спектакли. Если прямым текстом, то нынешнюю политику государства в сфере культуры я бы назвал антигосударственной» (Поляков). Как видите, уважаемый читатель, и Поляков согласен с тем, что нынешняя власть не справляется с управлением. Правда, в самом конце своей статьи он обращает внимание своих читателей на моральность власти, и приходит к выводу, что она аморальна. Как тут не вспомнить Халдея с его статьей, представленной в предыдущей главе – «моральность не может быть критерием элитарности». Так что, Бог с ней – с моральностью, беда в другом – нынешняя власть не соответствует даже половины критериев, необходимых для власти (смотри главу «Будущая элита мира»). А стало быть, и попасть в эту элиту могли только те люди, которые прошли «отрицательную селекцию». В поисках ответа на вопрос, почему к власти приходят люди, которых вряд ли можно назвать «совестью нации», обратимся к психологии. По мнению Зигмунда Фрейда, желание властвовать — это один из видов невротического помешательства, происходящего от чувства беспомощности и страха перед окружающим миром. Более того, австрийский психоаналитик утверждал, что властному человеку нужна жертва, которую он находит в подчиненном, образуя с ним садомазохистическую пару. Альфред Адлер и вовсе пишет, что в основе стремления к власти лежит такое патологическое явление, как «комплекс неполноценности». Психика человека, избавляясь от травмирующего опыта, например, постоянных унижений, запускает механизм сверхкомпенсации, который выражается в навязчивой потребности иметь превосходство над другими.
Однако по Адлеру такое стремление часто оказывается неудовлетворенным, и человек, достигший власти, все свои комплексы начинает проецировать на окружающих, порождая новые проблемы. Еще один классик Эрих Фромм отмечал, что «в психологическом плане жажда власти коренится не в силе, а в слабости. В ней проявляется неспособность личности выстоять в одиночку и жить своей силой. Чем больше стремление к власти, тем в большей степени проявляется зависимость индивида от других». В соответствие же с авторской терминологией, во власть могут попасть либо «эксплуататоры» (это происходит чаще всего), либо «эксплуатируемые», либо даже «козлы отпущения». И через некоторое время все они становятся уже настоящими эксплуататорами. «Автономам» же власть не нужна, ведь они изначально представляют собой лидеров. И от такой «отрицательной селекции» человечеству, к сожалению, никуда не деться. «Автономы», в любом случае, не пойдут в центральную, строго иерархическую власть. А народ, опять-таки, в любом случае, последует именно за «автономами» (как в свое время — за Лениным). В результате этого мы всегда и везде наблюдаем в любых человеческих сообществах «двоевластие» и противостояние власти и народа. А чтобы избавиться от этого двоевластия, необходимо предусмотреть две равноправные ветви власти – центральную власть во главе с «эксплуататорами» и коллективную власть во главе с «автономами». Любой представитель центральной власти должен уметь подчиняться, а в коллективной власти это — не обязательно. К слову сказать, Ленин был очень ярким «автономом» и сумел создать коллективную власть в России. Однако одна коллективная власть не может справиться с управлением целой страной (одних Советов для этого явно недостаточно). Сталин, в отличие от Ленина, был изначально «эксплуататором» и исправил эту ошибку, создав центральную власть в России. Однако коллективная власть при нем превратилась в обыкновенный спектакль. Опираясь именно на Сталинский принцип построения власти, и просуществовал Советский Союз. Тот же самый принцип построения власти используется и в современной России. Социолог Питирим Сорокин, впервые применивший термин «отрицательная селекция», ломку личности рвущихся к власти людей связывает с потерей «чувственной культуры». По его мнению, «потребность в удовольствии настолько нарушает ментальное и моральное равновесие, что разум и нервная система множества людей не могут выдержать огромного напряжения». Современные социологи, исследуя феномен «отрицательной селекции» власти, приходят к выводу, что это не столько деградация, сколько искусственно проводимая кадровая политика, в свое время успешно апробированная спецслужбами. В практике спецслужб давно используется способ подсадки агента «на крючок», когда последнему предъявляется компромат, а вместе с ним и способы манипуляции.
В политике место агента занимает коррумпированный чиновник или делец с криминальным прошлым. Наличие компромата делает его управляемым и послушным. Вряд ли можно говорить о моральных или профессиональных качествах такого «руководителя». Еще более показательны в этом плане марионеточные правительства, пришедшие к власти после «цветных» революций. А, по мнению автора этого сайта, «отрицательная селекция» во власти вызвана всеми представленными выше причинами. И для избавления от двух последних («потеря чувственной культуры» и «подсадка на крючок») необходимо предусмотреть постоянную изменяемость состава, как коллективной, так и центральной власти. Несмотря на то, что в отрицательной селекции на первый план выходят индивидуальные цели, это в большей степени коллективистское явление. Достигший власти уже не столько хозяин своих личных интересов, сколько заложник продвинувшей его системы. При доминировании в обществе либеральных ценностей коллективизм «отрицательной селекции» проявляется слабо, но в условиях тоталитаризма он раскрывается сполна. По мнению Питирима Сорокина, «в периоды острых социальных катаклизмов самыми приспособленными оказываются не лучшие, а средние, способные слиться с массой в ее инстинктивных мотивах и не дистиллированных разумом побуждениях». Такие условия благоприятствуют появлению диктатора, который, становясь перед выбором между отказом от моральных принципов или политическим фиаско, предпочитает первое. По мнению нобелевского лауреата по экономике Фридриха Хайека, главный лозунг любого тоталитарного режима – «цель оправдывает средства». Он выделяет три критерия, при соблюдении которых может успешно реализоваться диктатор: 1. Чем более образован и интеллигентен народ, тем сложнее от него добиться единодушия. Следовательно, диктатор должен искать поддержки в слоях населения с низким моральным и интеллектуальным уровнем и по возможности насаждать примитивные инстинкты и вкусы как можно более широким слоям масс. 2. Поддержку лучше искать среди людей легковерных и послушных – тех, кто готов принять любую систему ценностей. Заявлять о своих взглядах нужно часто и громко. 3. Людей легче объединить на основе негативной, а не позитивной программы, поэтому необходимо постоянно апеллировать к человеческой природе. Ну а современной России нужна авторитарная центральная власть (авторитаризм — тип политического режима, основанного на сильной централизованной власти одного лица — президента, монарха, премьер-министра, или группы лиц) и сильная демократическая коллективная власть (местное самоуправление).
А чтобы такая власть смогла эффективно работать, необходимо наделить коллективную власть правом утверждения любых приказов центральной власти, касающихся ее юрисдикции, а центральную власть – правом введения чрезвычайного положения, отменяющим возможность неподчинения местного самоуправления центральной власти. При этом одна ветвь власти должна быть зависимой от другой. И в будущем именно такая власть неизбежно появится во всех странах нашего мира, за ней — наше будущее. Ну а тот факт, что экономическое положение в современной России и мире с каждым прожитым днем ухудшается, только радует автора. Лишь катастрофическое ухудшение жизни всех людей нашего мира способно заставить нынешние власти, сделать шаги в нужном направлении. Никак иначе заставить ее измениться — не получится. А так у властей наверняка сработает инстинкт самосохранения, и они будут, буквально, вынуждены изменить стиль своего правления. Об этом говорит вся история развития современного человечества – после каждой неудачной «революции снизу» власть вынужденно проводит «революцию сверху» в виде реформ, направленных на облегчение жизни своего народа. Так было, так есть, и так будет. В любом случае, требовать что-то большее от нынешней власти — не стоит, она просто неспособна на большее. Ну а будущая власть нашего мира сегодня созревает внутри народов, и она будет кардинально отличаться от нынешней власти. И обязательно приведет современное человечество к «простому воспроизводству», чего от него настоятельно требует наше Мироздание. А стало быть, и к «государственному коммунизму» (от каждого по способностям, каждому по потребностям). Никак иначе нам в «светлое будущее» не попасть! Ну а кто не верит в возможность построения коммунистического общества под властью государства, вспомните о «военном коммунизме» в России. «Военный коммунизм», выстроенный в России во времена Гражданской войны, опирался на тот же самый тезис, просто потребности человека тогда были сведены чуть ли не к нулю – дожить бы до завтра, вот и все потребности. А сегодня на дворе совсем другие времена – люди чаще умирают не от истощения, а от ожирения. Что еще раз подтверждает авторский вывод о необходимости контроля государства за своим народом. Контроль государства за народом необходим, а вот принуждение народа государством должно быть исключительно экономическим (через налоги, процентные ставки и т.д.). И все это становится возможным только в одном случае, когда в России останется лишь один Государственный Банк.