Истоки бандитизма русской власти
Предлагаю Вашему вниманию статью «Политическим репрессиям посвящается…», источник: Изборский клуб @ Михаил Хазин (https://nstarikov.ru/politicheskim-repressijam-posvjashhaetsja-110046). «Что вообще означает «политические репрессии»? Это значит, что решение судеб людей принимались по чисто политическим мотивам и вне рамок судебной системы. Ну, например, убитые американскими полицейскими безоружные люди не могут считаться жертвами политических репрессий, поскольку, во-первых, они были убиты в соответствии с законом, и, во-вторых, вне рамок каких-то политических решений (к слову, расовые предрассудки мы куда отнесем? а в США они играют важную роль). В СССР (после окончания Гражданской войны) практически не было случаев внесудебной расправы. Все пресловутые «тройки» были именно судами. Они судили нечестно? Но, простите, а нынешний суд что, судит честно? Можно ли считать любого предпринимателя, который проиграл арбитражный процесс, жертвой репрессий? Пусть и не политических. Про суд американский ничего говорить не буду, но «дело Бутиной», «дело Бута» и многие другие говорят о том, что и там с этим совсем не все хорошо. Желающие могут посмотреть американский фильм «Правосудие для всех» (с Аль Пачино, между прочим) 1979 года. С тех пор, надо думать, к лучшему ситуация не изменилась. К слову. Можно ли считать жертвой политических репрессий подозреваемого в педофилии Эпштейна? или Стросс-Кана? или Элиота Спитцера? Тут много возникает вопросов, но вернемся к базовой теме. Якобы, в СССР судопроизводство по политическим мотивам носило массовый характер… По поводу массовости возражу – на 1000 человек населения в СССР сидело народу меньше, чем в США в 80-е годы. Поэтому сразу откидываем этот аргумент. Да, в 1936-38 годах много расстреляли, но сделали это в соответствии с приговорами судов (законодательство, было жестким), и, что самое главное, это сделали люди, которые потом были разоблачены как заговорщики, которые ставили своей целью смену действующей легитимной власти со всеми вытекающими. Иными словами, может быть и политические, но не репрессии. С точки зрения формального законодательства. И, да, можно много спорить о том, что были «расстрельные списки» Политбюро (хотя нет никакой уверенности, что их не нарисовали позже, как «документы» об участии СССР в Катынском расстреле поляков), но те, кто входил в эти списки, заведомо не являлись простыми гражданами и они заведомо участвовали в политических играх по захвату власти.
Можно ли жалеть боксера, что его побили на ринге и он от этого умер? Можно. Но свой путь он выбрал сам. К слову, рабочих и профсоюзных лидеров, которых убивали бандиты частного агентства Пинкертона в США, и которые точно были жертвами политических репрессий, почему-то никто не вспоминает. Не порядок. Ну и главное. Целью всех этих «праздников» является показать русскому народу, что, во-первых, он находится в своем развитии на ступень ниже, чем «цивилизованные» страны (про США я уже частично писал, в Западной Европе все не сильно лучше), во-вторых, максимально «опустить» нашу внутреннюю логику народа-победителя. Если мы жалкие и подлые беднушки, которые должны каяться и каяться, то о каких победах вообще может идти речь? Именно для того, чтобы не было в американских гражданах комплекса вины, им и не рассказывают про многочисленных жертв политических репрессий в этой стране. Их нет, потому что не может быть, потому что американское государство всегда было благородным и честным. А десятки миллионов индейцев и многочисленные геноциды по всему миру – этого не было. В лучшем случае, США сухо выразили свое сожаление и тему закрыли навсегда. Собственно, так нужно делать и нам. Объяснить, кто виноват (не забыв про Троцкого, Зиновьева и многих их зарубежных спонсоров) и закрыть эту тему навсегда, Вместе со всеми Солженицыными. Это же вообще беспредел – учить школьников по книгам, в которых подло клевещут на их собственную страну! Каждая жизнь священна. К сожалению, в реальной обстановке как-то не получается осуществить защиту этой каждой жизни. Вон, например, приватизация – это не политическая репрессия? Политическая, тот же Чубайс говорил, что ее цель – не допустить возвращения коммунистических принципов. Репрессия? Конечно. Когда десятки миллионов граждан лишаются средств к существованию, целенаправленно, вопреки законодательству, вопреки интересам страны (поскольку главные покупатели – иностранцы). Сколько погибло в 90-е годы? Десять миллионов человек? 20? Где колонны кающихся либерастов и прихватизаторов, которые босиком и в веригах ходят вдоль Садового кольца и восклицают: «Mea culpa! » Или что там они обычно восклицают?
Я вообще пресловутый памятник на Садовом кольце воспринимал бы, скорее, как памятник жертвам гайдара-чубайса. Прежде всего, потому, что их жертв много больше, чем тех, кто погиб от «репрессий» за последние сто лет, даже если учитывать Гражданскую войну и голод начала 30-х. Да, лет через двадцать и про это школьникам нужно будет рассказывать очень осторожно (чтобы не повредить их преданности Державе). Но сейчас-то, давайте смотреть правде в глаза, все эти игрища с «днем жертв политических репрессий» направлены только на одно – чтобы народ разлюбил свою страну. А это – между прочим, состав преступления, в соответствии с действующим законодательством». В общем и целом, понять мысли Хазина нетрудно, и он, по большому счету, прав. Но Хазин не уловил главного – причины этих — то ли политических, то ли неполитических, то ли репрессий, то ли нет. Потому и путаница в голове образовалась. «А ларчик просто открывался» — все вышеперечисленное – это преступления ничем не ограниченной, а стало быть, бандитской власти, какова она была и в Советское время, и, тем более, сейчас. Но в одном Хазин, безусловно, прав – в оценке «дня жертв политических репрессий». Если быть честным с самим собой до конца, то каждый прожитый нами сегодня день является «днем жертв политических репрессий». И так будет продолжаться до тех пор, пока мы не сумеем ограничить строгими рамками закона нашу центральную власть. Любая центральная власть, будь она коммунистической, капиталистической, империалистической или какой-то еще, очень быстро превращается во власть «либералистическую», ведь большинство в этой власти являются обладателями менталитета меньшинства, и уверены, что меньшинство всегда право. А от «либераста» до бандита меньше полушага – надо лишь дать ему ничем и никем неограниченную власть. Когда же управляют бандиты, то главным способом их управления является принуждение, и в этом случае, без репрессий уже никак не обойтись.
С чего же началось это явление в нашей стране? На этот вопрос пытается ответить Егор Холмогоров в своей статье «В плену «красного Чингисхана». «Первая неделя ноября в России традиционно превращается в неделю поиска оправданий большевистской революции. Обвиняют «проклятый царизм», рассказывают о том, что большевики царя не свергали, а лишь отобрали власть у февралистов, пугают комбинированными походами Антанты, стремившейся якобы расчленить Россию, и говорят о необходимости индустриализации, которую могла обеспечить только большевистская партия. Предпоследним аргументом оказывается полет Гагарина, которого при царизме, конечно, не случилось бы. Последним – трогательная история о том, что в советском троллейбусе все сами клали монетки в кассовый аппарат – такие все были честные (я точно помню, что, если в троллейбусе было пусто, многие откручивали себе билет без всяких денег, а еще что ходили довольно злые контролеры). Причины этого поиска оправданий вполне понятны. За революционное столетие русские пережили чудовищный исторический шок. Распад государственности. Гражданская война. Несколько волн голода. Жестокое разрушение традиционного уклада. Коллективизация. Уничтожение или изгнание целых сословий – интеллигенции, офицерства, духовенства. Взорванные и оскверненные храмы. Разрушенные памятники царям и национальным героям. Кровавые репрессии – от списываемых на гражданскую войну чекистских до обычной логикой необъяснимых энкавэдэшно-гулаговских. Жизнь в полунищете. Идеологические проработки и доносы. Денационализация русского самосознания и ленинско-сталинская национальная политика, включая украинизацию южнорусского крестьянства и создание, иной раз за счет русских земель, союзных республик, которые благополучно уйдут в свободное плавание в 1991-м. Никакими позитивными достижениями этот груз негатива просто так перешибить нельзя. При этом советская власть длилась 73 с лишним года. За это время успело родиться и умереть в преклонном возрасте целое поколение, жизнь 3-4 поколений была определена советским опытом почти полностью. Людям элементарно больно думать о том, что жизнь их дедушек, родителей, а частично и их самих прошла среди этой кровавой бессмыслицы, за которой к тому же наступил либеральный ад 90-х, оправдывавший сам себя «преодолением коммунизма». Поэтому проще всего оказывается поиск оправданий всему произошедшему. Парадоксально, но в этих оправданиях реже всего звучит мотив светлого коммунистического завтра, который обещала «руководящая и направляющая» сила КПСС. Согласно марксистской догматике, пролетарская революция обязана была произойти в любой промышленно развитой стране, а овладев машинами, пролетарии должны были начать строить общество всеобщего счастья, коммунизм. России несказанно повезло, что революция случилась в ней, а не где-то еще.
Однако в эту сказку не верил даже сам советский агитпроп и, тем более, никто не верит сегодня. Уже сразу после захвата власти большевиками тема революции как «прорыва в будущее» стала уступать теме наказания за проклятое прошлое России. Революции в развитых капиталистических странах не случилось, а значит, то, что она произошла у нас, объяснялось ленинской теорией «слабого звена» капиталистической системы – мол, царская Россия была слишком отсталой, а потому капитализм в ней не выдержал народного напора. По всей логике изложения агитпропа выходило, что революция была проклятьем, наложенным на Россию за отсталость. И в соответствующем ключе учебники трактовали все прошлое нашей страны – едва ли не с Рюрика и князя Владимира накапливалась «вековая русская отсталость», сгущались «свинцовые мерзости жизни», и, чтобы избыть их, неотменимо требовалась революция, которая позволила бы сбросить путы старого строя и строить новую жизнь. За вопрос «как же отсталая страна сможет первой построить коммунизм?» расстреливали как за пораженчество. Фактически наследником этой апологетики «от отсталости» является и современный неосоветский агитпроп, оперирующий такими понятиями, как «советский Большой проект». Иногда, впрочем, он дается в щадящей форме – мол, Россия могла бы развиваться и без коммунизма, но тогда она превратилась бы в обычную скучную буржуазную страну без таких сверхдостижений, как прорыв в космос. Революция добавила энтузиазма и импульса необыденности – люди голодали, но спутник в космос забросили. Была ли обыденной буржуазной страной Россия начала ХХ века, осуществившая единственный в истории удавшийся глобальный железнодорожный проект – Великий Сибирский Путь и канонизировавшая преподобного Серафима Саровского, учившего, что цель жизни – стяжание человеком Духа Святого, – предоставляю судить читателю. На самом деле, в апологии большевистская революция не нуждается, и заниматься ею абсолютно бессмысленно. Точно так же не нуждается в апологии типа фантазий о «русско-ордынском союзе» чудовищное татаро-монгольское иго. И то и другое страшные явления были вызовом русскому народу и русской истории, которые следовало пережить и преодолеть, чтобы победить. А вот прославлять большевиков, так же, как и прославлять ордынцев, восхвалять Ленина и Сталина, так же, как и восхвалять Чингисхана и Батыя, – не нужно. Это было зло, которое нас не миновало, так же, как не миновала чаша смерти Спасителя, но чудом стала не Его смерть, а Его воскресение, и прославлять Иуду, Каиафу, Пилата, как творцов нашего спасения, было бы богохульно.
В чем состояла сущность того зла, которое принес в ХХ веке русским большевизм? Прежде всего, в том, что у русского народа попытались отобрать то огромное и могучее государство, которое он строил предыдущее тысячелетие своей истории. 1917 год и последовавшие за ним события были колоссальным восстанием против русских всех тех социальных, этнических, культурных сил, которые стремились к центробежному сепаратизму, разрыву с русской империей, и ощутили, что их время подходит к концу. Изначально Россия строилась как национальное государство русского народа – одно из самых передовых в Европе. «Россия является старейшим национальным государством Европы», – отмечал выдающийся русский публицист и политический мыслитель И.Л. Солоневич. Русские вошли в число старейших наций Европы, образовавшихся в X-XI веках в связи с принятием христианства варварскими народами. Имея в Библии идеальный образец народа, стоящего перед Богом на своей земле, эти этносы создавали первые государства-нации – Францию, Англию, Польшу, Чехию, Испанию, Португалию и т. д. Среди этих возникших в библейской парадигме наций была и русская. «Именно в IX-X веках формировалась новая политическая и этническая карта Европы, существующая в основных чертах до наших дней. И, следовательно, формирование Руси было составной частью этого общеевропейского процесса», – подчеркивает российский историк А.А. Горский. Несмотря на монгольское нашествие и его чудовищные последствия, русские не утратили национального самосознания, а необходимость самосохранения перед угрозой из Степи потребовала раннего создания единого государства, которое не могло не носить национального характера. «Национальное своеобразие русской культуры XIV-XV веков выражено отчетливее, чем национальные черты культуры Англии, Франции, Германии того же времени. Единство русского языка гораздо крепче в этот период, чем единство национальных языков во Франции, в Англии, в Германии и в Италии. Русская литература гораздо строже подчинена теме государственного строительства, чем литературы других народов…» – отмечал Д.С. Лихачев. К сожалению, развитие России к концу XVII века столкнулось со следующим печальным фактом. Доминирующей экономической и военно-технической силой на планете стала западная цивилизация, устроенная по определенным культурным образцам. Чтобы участвовать в жизни этой цивилизации на равных, требовалось принять ее культурные правила. И Петр Великий принял роковое для страны решение – добиться «евроинтеграции» за счет культурного раскола самой России. Большинство русской нации было оставлено в прежнем состоянии, а значительная часть еще и была погружена в бесправие крепостничества, меньшинство было европеизировано и стало превращаться в обычную европейскую нацию, которая, однако, была сильна стоявшим за нею многомиллионным самобытным народом и огромными, почти бескрайними пространствами Империи, продолжавшей расширяться.
Однако расширение Империи теперь не имело того органического характера, который носило в XVI-XVII веках – тогда рост Русского царства сопровождался принятием русского культурного стандарта в качестве высшего. Теперь русский стандарт был понижен в звании, высшим стал стандарт общеевропейский (по большому счету – немецкий), – разумеется, при таких условиях невозможно было убедить немцев в Прибалтике, поляков в отвоеванных землях Западной Руси, даже отторгнутых от Швеции финнов принять русский стандарт, русифицироваться. Ведь русификация означала бы понижение в ранге. Требовалось создавать для инородцев всевозможные автономии и специальные статусы, причем за «европейцами» к особому статусу потянулись и прочие народы. Ненормальность положения русских как культурных париев в собственной Империи и опасность культурного раскола была осознана при императоре Николае I. Самодержец решительно потребовал русифицировать образование дворянства, добиваться «умственного слияния» с русскими высших классов окраин. Под эгидой графа Уварова начался процесс «русификации русских». Касался он, прежде всего, высших классов Империи, которые стремительно превратились в современную нацию с выраженным собственным самосознанием и гордостью, при этом часть этой нации, равнявшейся на славянофилов, еще и видела идеал в «допетровском» укладе и сохранившем его народе. К антирусским проявлениям инородческого начала русское общество стало нетерпимым, что проявилось во время подавления польского мятежа в 1863 году. На попытки препятствовать русским, осуществлять свои цели – патриотическое сознание устами Достоевского отвечало так: «Хозяин земли русской – есть один лишь русский (великорус, малорус, белорус – это все одно) – и так будет навсегда» (поводом для этого высказывания стали заявления, что России не следует сражаться с турками за свободу славян, так как это может обидеть татар).
К царствованию Александра III русские обладали уже столь высоким уровнем культурного развития и национального самосознания, что проведение политики массированной русификации под девизом «Россия для русских и по-русски» казалось чем-то само собой разумеющимся. Даже остзейские немцы, лютеране по вероисповеданию, превращались в пламенных русских патриотов. Все больше носителей русского самосознания становилось даже среди поляков. К сожалению, процесс интеграции верхушечной «постпетровской нации», усвоившей передовой русский национализм, и оставленной Петром за бортом многомиллионной крестьянской нации шел недостаточно быстро. Виноваты тут были и ошибки правительства, в том числе и объясняемые патриотическим прекраснодушием. В отсталости крестьянина, в архаичности общины видели не угрозу, а «истинную русскость», которая делает мужика природным монархистом и патриотом, поэтому вместо того, чтобы быстрыми образовательными реформами привести основную массу граждан России к национальному самосознанию «верхушечной» нации, а экономическими реформами – к самоощущению собственников, и общину, недообразованность слишком долго консервировали. Принимая закон о земствах в Западном крае, закреплявший приоритет русских, Столыпин подчеркивал: «В этом законе проводится принцип не утеснения, не угнетения нерусских народностей, а охранения прав коренного русского населения, которому государство изменить не может, потому что оно никогда не изменяло государству и в тяжелые исторические времена всегда стояло на западной границе — на страже русских государственных начал». Но нарастали и силы, противостоявшие этому ходу истории. Против русской национальной монархии сплотились все элементы, отрицавшие необходимость формирования единой нации – польские и финские сепаратисты, закавказские сепаратисты, еврейские сионисты и «бундовцы», сторонники украинизации Малороссии, придумывались всевозможные проекты, развивавшие сепаратизм у народов Поволжья и Средней Азии. В общем и целом, наиболее лояльным было стремительно русифицировавшееся немецкое дворянство, но именно поэтому против него оппозиционерами возбуждались бесконечные подозрения в верности Германии. О степени основательности этих подозрений говорит тот факт, что решающее поражение Германии в Первой мировой войне, предопределившее ее конечный стратегический проигрыш, нанес под Гумбиненом генерал Павел Карлович фон Ренненкампф, в 1918-м убитый большевиками как мученик за Россию.
Силы смуты искусно использовали объективно имевшиеся противоречия в русском обществе – между крестьянами и помещиками, между промышленниками и рабочими, между интеллигенцией и правительством. Однако подлинное разделение проходило между «великорусскими шовинистами» (которых с началом войны было немало даже в революционных партиях) и «подлинными интернационалистами», выступавшими за разрушение Империи, за дерусификацию окраин, отрицавшие патриотизм как таковой. Представителям же «верхушечной нации» внушалось, что она может обойтись без русской монархии, что она созрела, чтобы управлять Россией самостоятельно, без могучей соединяющей силы в лице Государя. Именно эта ошибка столичных элит и стала причиной верхушечного февральского переворота (а без верхушечного переворота никакой народной антимонархической революции попросту не было бы, она была бы подавлена гораздо быстрее, чем революция 1905 года). Этот переворот в короткий срок показал, что его устроители ничем управлять не могут, были запущены грандиозные центробежные процессы в Империи, которые оседлала самая радикально антипатриотическая, самая свободная от русского чувства сила. Именно стопроцентный национальный нигилизм делал большевиков безупречной машиной для достижения власти. Он позволил Ленину заключить соглашение с военным противником – Германией и получить его всестороннюю поддержку. Он позволил вождю большевиков исчерпывающе полно опираться на силы сепаратистской Финляндии, непосредственно соседствовавшей с Петроградом. Во внутриполитических маневрах у Ленина не было ограничения в виде опасения ухудшить положение на фронте, поскольку этого он и желал. Усиленная агитация среди солдат, желавших дезертировать с фронта, создала ударный кулак большевизма для переворота и ослабила силы порядка. Успех большевиков в 1917 году был успехом всех не желавших русифицироваться сил в Российской империи, использовавших момент слабости и сконфуженность русских, основная масса которых уже была втянута в политический процесс, но попросту не успела обрести стойкое национальное сознание. Одним из первых документов советской власти стала «Декларация прав народов России», где провозглашалось «право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства». Почти сразу же большевики признали независимость Финляндии (Ленин расплачивался за помощь) и Польши. Причем очень важно помнить, что никакой «независимой Польши» в этот момент не существовало. Польша была оккупирована Германией, и именно права оккупационного правительства и признали большевики.
Гражданская война в России показала, что огромное количество людей не принимает большевизма и не желает ассоциироваться с новым строем. Достаточно сравнить упорство сопротивления защитников «старого порядка» после российской революции с упорством защитников старины в ходе английской или французской революций, чтобы признать – именно в России революционные радикалы получили серьезный отпор. Более сильным он был только в Испании, где националистам удалось победить левых, – правда, с внешней помощью (в то время как белых в России после окончания мировой войны союзники из Антанты фактически бросили на произвол судьбы). Чтобы навязать свою власть русским рабочим, сражавшимся под началом Каппеля в Ижевском и Воткинском полках, русским крестьянам, бунтовавшим в Тамбовской губернии, русским интеллигентам, шедшим в Добровольческую армию, – большевикам пришлось использовать и пленных врагов – немцев и венгров, отлично понимавших, что, сражаясь за коммунистов, они сражаются за свое дело, за партию Брестского мира. Было привлечено к борьбе за большевизм даже огромное число китайцев. По сути, Россия столкнулась с масштабным внешним завоеванием. Если подавляющее число участников белого движения составляли сторонники «единой и неделимой России», русские националисты и патриоты, то большевики активно использовали лозунг равноправия народов и поддержку сепаратистски настроенных сил в среде народов Поволжья и Северного Кавказа. Большевистская политика в этих регионах была окрашена в откровенно антирусские тона. В отделившихся от России новообразованиях советские режимы при их отвоевании оформлялись как отдельные национальные рабочие правительства против национальных буржуазных правительств. Этнический раскол России и русского народа был для лидеров большевиков самоочевидной данностью. Большевистский наркоминдел Чичерин гордился усилиями в деле расчленения России: «Мы отдали Эстонии чисто русский кусочек, мы отдали Финляндии – Печенгу, где население этого упорно не хотело, мы не спрашивали Латгалию при передаче ее Латвии, мы отдали чисто белорусские земли Польше. Это все связано с тем, что при нынешнем общем положении, при борьбе Советской Республики с капиталистическим окружением верховным принципом является самосохранение Советской Республики как цитадели революции… Мы руководствуемся не национализмом, но интересами мировой революции».
При создании конструкции СССР большевистские лидеры, с одной стороны, заложили политически увековеченное отделение малороссов (переименованных в украинцев) и белорусов от великороссов, к которым теперь в одиночку стало применяться понятие «русские». С другой стороны, была отвергнута идея создания «Русской республики», подразумевавшая выделение из состава РСФСР Татарии, Башкирии и т. д. СССР превратился в неравноправную асимметричную конструкцию, главный ущерб от которой был связан с фиксацией украинского сепаратизма. В 1924 году в Киев был возвращен ведущий идеолог украинизации М.Н. Грушевский, чтобы заложить теоретические основы введения украинского языка и украинской идентичности с помощью массовой советской школы. В основе национальной политики первых десятилетий большевистского правления лежала системная русофобия. Русский народ рассматривался как нация «великая только своими насилиями, великая только так, как велик держиморда» (выражение Ленина). Вождь большевиков настаивал на всемерной зачистке управленческого аппарата от «моря шовинистической великорусской швали». Правда, вскоре оказалось, что у приветствуемого большевиками сепаратизма есть свои границы. Большевистскими лидерами была подвергнута обструкции и разгромлена «султан-галеевщина», предполагавшая выделение из РСФСР татарско-башкирско-чувашского государства в Поволжье («на совершенно равных с Украиной правах»), формирование в Средней Азии Республики Туран. Такие проекты Султан-Галеев обосновывал тем, что «это страшно для русского национализма, а для революции это не страшно». Недомыслие Султан-Галеева проявлялось в следующем. В своих сепаратистских фантазиях он не думал, как и за счет кого будут жить отделившиеся народы. ЦК партии большевиков подошел к этому вопросу более глубоко. Нужно сохранять единое, пусть и с автономиями, государство, чтобы освобожденные народы могли жить за счет русских. В форме СССР, построенного на месте Российской империи, был создан механизм эксплуатации русской нации прочими. При этом национальное самосознание русских должно было подавляться, а всех остальных – развиваться. Вместо банального роспуска империи большевики придумали, казалось, более работоспособную модель «красного Чингисхана», который берет обильную дань с «урусов».
Фактически СССР мыслился его создателями как тюрьма для русского народа, где он отбывает наказание за Российскую империю, объявленную «тюрьмой народов». Разумеется, идеологическая мысль русской интеллигенции работала над восстановлением национального единства, пыталась навести мосты между расколовшимися русскими мирами. Популярна была в Советской России и эмиграции идеология «сменовеховства», призывавшая всех патриотов работать на СССР не как на большевистскую диктатуру, а как на общую Родину, дом русской нации, ожидая постепенной национальной трансформации, коренизации большевизма. Эта идеология удерживала значительную часть русских кадров от эмиграции и поддерживала их желание трудиться на родине, надеясь на лучшие времена. Но лучшие времена не наступали. В 1928 году в Севастополе был уничтожен памятник адмиралу Нахимову как оскорбляющий чувства заходящих в порт турецких моряков. В 1932-м Наркомпрос постановил отдать на металлолом памятник генералу Н.Н. Раевскому на Бородинском поле как «не имеющий историко-художественного значения». Была перелита петербургская триумфальная колонна в честь победы под Плевной, созданная из 140 трофейных пушек. Под эту практику исторического нигилизма, систематического унижения национального чувства русского народа подводила теоретический фундамент историческая школа Н.М. Покровского, рассматривавшая историю России «от историка Карамзина до вредителя Рамзина» (как выражался Демьян Бедный) как историю «тюрьмы народов», а национальных героев – как прислужников царей и торгового капитала. Национальное государство для Покровского равнялось внеклассовому государству, а потому, настаивал историк-марксист, «не так важно доказать, что Иисус Христос исторически не существовал, как то, что в России никогда не существовало внеклассового государства».
Ненависть Покровского к единой русской нации заходила так далеко, что в опубликованной в 1930 году статье «Возникновение Московского государства и «великорусская народность»» в ранг «тюрьмы народов» у него возведено даже Великое княжество Московское. Покровский писал: «Российскую империю называли тюрьмою народов. Мы знаем теперь, что этого названия заслуживало не только государство Романовых, но и его предшественница, вотчина потомков Калиты. Уже Московское великое княжество, не только Московское царство, было «тюрьмою народов». Великороссия построена на костях «инородцев», и едва ли последние много утешены тем, что в жилах великоруссов течет 80% их крови. Только окончательное свержение великорусского гнета той силой, которая боролась и борется со всем и всяческим угнетением, могло служить некоторой расплатой за все страдания, которые причинил им этот гнет». Верным учеником Покровского был в этот период и Сталин. Отвечая на вопрос немецкого писателя Эмиля Людвига, не видит ли он параллели между собой и Петром Великим, генсек в 1930 году подчеркнул, что различие состоит именно в том, что Петр был национальным лидером, а он, Сталин, лидер антинациональный. Произошла именно консолидация режима эксплуатации русских новым государством. «Красный Чингисхан» брал с «уруса» дань во всех ее формах, что не устраивало даже многих русских партийцев. Глава советского правительства Рыков был уволен со своего поста после заявления, что «считает недопустимым, что другие народы живут за счет русского мужика». Однако со временем школа Покровского предается идеологической анафеме. Основой историографического консенсуса становится тезис о России как о развитии «русского национального государства». Создается линейка фильмов и литературных произведений, посвященных выдающимся национальным героям прошлого – Александру Невскому, Минину и Пожарскому, Суворову и Кутузову. Символическим водоразделом стала показательная расправа в ноябре 1936 года над оперой «Богатыри», для которой Демьян Бедный написал разнузданно русофобский текст, за что был исключен из партии (но, что характерно, не расстрелян). Вдохновителем «сталинского национализма» был, однако, не Сталин, а главный партийный идеолог А.А. Жданов. Именно он пытался вставить в программу партии после войны требование «всячески поощрять изучение русской культуры и русского языка всеми народами СССР» и хотел внести формулировку, что «особо выдающуюся роль в семье советских народов играл и играет великий русский народ… он по праву занимает руководящее положение в советском содружестве наций».
После войны, когда, чтобы победить, власть волей-неволей должна была постоянно обращаться к русскому народу, ощутившие себя Народом-Победителем, русские рассчитывали получить не только обязанности и честь, но и некоторые права. Однако Жданов при загадочных обстоятельствах скончался в 1948 году, а его соратники были уничтожены в 1949-1950 в ходе «ленинградского дела», обвиненные именно в «российском сепаратизме» (ну не анекдот ли – «российский сепаратизм» в России). Маленков и Берия предлагали разослать следующее обвинительное сообщение ЦК: «Группа Кузнецова мотивировала в своей среде клеветническими доводами, будто бы ЦК ВКП(б) и Союзное Правительство проводят антирусскую политику и осуществляют протекционизм в отношении других национальных республик за счет русского народа». В 1953 году Берия доказал, что обвинение было вполне справедливо. Всего на несколько месяцев получив власть временщика, «большой мегрел» едва не уничтожил Советский Союз вовсе, инициировав кампанию изгнания русских кадров из союзных республик. «Москали! Убирайтесь. Прошло ваше владычество!» Из Белорусской ССР сообщали, что в республике «идет просто разгром на русских работников, занимающих руководящие посты» и «дело доходит до того, что вслух говорят, ваньки пусть едут к себе в Россию». Литовское население «прекратило разговаривать по-русски», на рынках и в магазинах говорят: «Ты – русский, ты должен ехать к себе в Россию, в Сибирь». Тут уже сработал инстинкт выживания у партократов, и Берию быстро уничтожили. В 1955-м была развязана ожесточенная травля Русской Православной Церкви, в которой использовались все классические приемы «Союза воинствующих безбожников», кроме физического уничтожения духовенства. Закрывались и уничтожались храмы, систематически препятствовали совершению таинств. Началось формирование человека «оттепельной» парадигмы – неверующего, энтузиаста науки и прогресса, почти лишенного этнического чувства, заменяемого футуристическим оптимизмом. Одной из попыток глубинной перепрошивки русского этноса стала кампания по ликвидации «неперспективных деревень», ведшаяся в центральной и северной России (то есть в ядре русского этноса) с 1958 года. Уничтожалась традиционная для русских система расселения малыми деревнями. Поселки городского типа, ставшие своеобразными «концлагерями» для сгоняемых с традиционных мест обитания русских крестьян, превращались в центры алкоголизации и криминализации.
Новый неожиданный поворот наступает в 1965 году, вскоре после смещения Хрущева. В СССР резко начинается этническое возрождение, лишь в ограниченной степени поддержанное представителями партийной элиты. Случилась удивительная метаморфоза. Еще недавно, при хрущевских гонениях, комсомольцы хулиганили в церквях, и это было, кажется, их главной миссией. И вдруг на пленуме ЦК ВЛКСМ 27 декабря 1965 года непререкаемый «комсомолец № 1» советской страны – первый космонавт Юрий Гагарин – заявляет: «На мой взгляд, мы еще недостаточно воспитываем уважение к героическому прошлому, зачастую не думаем о сохранении памятников. В Москве была снята и не восстановлена Триумфальная арка 1812 года, был разрушен храм Христа Спасителя, построенный на деньги, собранные по всей стране в честь победы над Наполеоном. Неужели название этого памятника затмило его патриотическую сущность? Я бы мог продолжать перечень жертв варварского отношения к памятникам прошлого. Примеров таких, к сожалению, много». Основными формами русского возрождения в этот период стали охрана и частичная реставрация древнерусских памятников (то есть прежде всего православных церквей), распространение моды на Древнюю Русь, ставшей своего рода этническим маркером русских. Развивается этническое начало в музыке (творчество великого русского композитора Георгия Свиридова), дизайне, символике. Едва ли не каждый дом украшен календарем с изображением храма Покрова на Нерли как новооткрытого символа русскости. Появляется, после прекращения гонений, «мода» (как возмущались атеистические пропагандисты) на религию. Фактически Древняя Русь становится легитимным образом русской традиции, в которой позднесредневковый и имперский периоды трактуются как «идеологически скомпрометированные». Идентификация себя с Древней Русью становится формой этнического самосознания русских, особенно в городах. Появляется новая городская русская идентичность, которая находит свое отражение в чрезвычайной популярности творчества художника Ильи Глазунова, современными художественными средствами обращающегося к русским этническим образам, доводя их до заостренного символизма. Можно было надеяться, что советская система находит определенные пути интеграции с русской этнической традицией и на выходе будет постепенно выработан относительно жизнеспособный синтез. Однако в 1980-е годы начинается резкое саморазрушение советской системы, причем одним из первых симптомов изменений оказываются «андроповские» гонения на «русскую партию», которая в результате силового разгрома к моменту начала перестройки и ожесточенной конкуренции идеологических платформ и программ развития выступила в явно ослабленном виде.
Этот самоподрыв системы связан был как раз с тем, что Советский Союз как целое проектировался как механизм эксплуатации русского большинства со стороны нерусских меньшинств. Русский поворот 1960-80-х годов, пусть и ограниченный советскими формами и тормозимый репрессиями КГБ, все равно означал, что в среднесрочной исторической перспективе Советский Союз начнет обратную трансформацию в русское национальное государство, в национальную империю того же образца, что был разрушен в 1917 году. И тогда этнические элиты созданных в рамках советской нацполитики союзных республик почувствовали необходимость «катапультироваться» из СССР до того, как он снова станет Россией. В то время как в союзных республиках события перестройки были связаны, прежде всего, с острым всплеском национализма и русофобии, по всей стране начались русские погромы, преследование и изгнание русских, приобретавшие те или иные формы в зависимости от доминировавших в той или иной традиции местного этноса, у русских те же процессы протекали в форме национального нигилизма, истеричного западничества и набиравшей обороты интеллигентской русофобии. Конец советской власти оказался во многом таким же ударом по русским, как и начало советской власти. Но только при этом нельзя забывать, что причиной распада СССР было создание СССР. Нравится это кому-то или нет, но, даже утратив часть своей территории, русский народ продолжает восстанавливать национальное сознание и двигаться к своему единству» (Холмогоров). Таким образом, главной причиной «бандитизма русской власти» является не только ее неограниченность (независимость от народа), но и борьба «национализма с интернационализмом». Истоки же этой борьбы заложены Петром Великим и продолжены «коммуняками». А нам надо избавляться и от того, и от другого.